Руку пожму бомжу, ведь я никого не сужу.
А судьи кто? Да те, кто в стороне всегда стоят и только наблюдают.
Все верно, пьяных судей и прокуроров за рулем не стоит задерживать. Их нужно освобождать. От должности. С конфискацией того, из чего торчит руль.
Самые суровые приговоры выносят не судьи, а соседи.
- Кто настоящий?
- Кто - не до конца?
- Кто настоящий, но совсем немного?
А кто назначил этих судий строгих,
Вложив в слова по 9 грамм свинца?
Кто право дал судить и шельмовать
Невнятным личностям, чья личность
под вопросом;
Чье право только в бесконечном носе,
Привыкшем во всех дырах застревать?
Во времена аморфности души,
Во времена духовного базара
Торговцы совестью сдают ее задаром,
Снабжая разрешением грешить.
Перст указующий воинственных невежд,
Их неустанный поиск «настоящих», -
Продукт мозгоподобной каши,
А заодно, души сквозная брешь.
Критерии моральной размазни
В оценке собственных поступков и ошибок
У них с душком давно протухшей рыбы, -
По сути, самой близкой их родни.
И эти «судьи» каждый день и час,
Штампующие всех «ненастоящих», -
Они не ангелы, а просто падшие, -
Своим клеймом нацелены на нас.
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
колоколенка то многое слышит, но не многое знает…
Наши подозрения более судьи, чем адвокаты.
Персидские судьи не брали взяток. Их кресла были обиты кожей предыдущих судей, тех, кто брал.
Всех ждет Страшный Суд, но некоторых судей - особенно.
Шум, волненье на Парнасе,
На Парнасе все в тревоге,
И, смущенные, толпами,
На совет сбирались боги.
С гор заоблачного Пинда
И с вершины Геликона
Боги мчатся в колесницах
По призыву Аполлона.
Для чего ж богов собранье
На заоблачном Парнасе?
Кто сей смертный, с тусклым взглядом,
Прилетевший на Пегасе?
Кто он - вялый и ленивый,
Неподвижный, как Обломов,
Стал безмолвно и угрюмо,
Окруженный тучей гномов?..
И божественные гости,
Полукругом став у трона,
С нетерпеньем ждали речи
От красавца Аполлона.
И сказал он: «Смертный! молви:
У богов чего ты просишь?
На земле своей далекой
Ты какое званье носишь?»
И ответил смертный: «Русский
Я писатель! На собрата
Приношу донос вам, боги,
И молю вас - в наказанье
С обвиненным будьте строги.
Он, как я, писатель старый,
Издал он роман недавно,
Где сюжет и план рассказа
У меня украл бесславно…
У меня - герой в чахотке,
У него - портрет того же;
У меня - Елена имя,
У него - Елена тоже,
У него все лица также,
Как в моем романе, ходят,
Пьют, болтают, спят и любят…
Наглость эта превосходит
Меры всякие… Вы, боги,
Справедливы были вечно,
И за это преступленье
Вы накажете, конечно".
Смертный смолк… Вот спорят боги,
Шум и говор окрест трона,
Наконец громовый голос
Раздается Аполлона:
«Мы с сестрой своей Минервой
Так решили, смертный! Право
Твое дело, и наказан
Будет недруг твой лукавый.
И за то он, нашей властью,
На театре будет вскоре
Роль купца играть немую
Бессловесно в „Ревизоре“.
Ты же - так как для романа
У тебя нет вновь сюжета -
На казенный счет поедешь
Путешествовать вкруг света.
Верно, лучшее творенье
Ты напишешь на дороге.
Так решаем на Парнасе
Я, Минерва и все боги».
Кадры решают всё. Кадры судей. Судьи- кадры.
Сколько в мире судей, прокуроров, еще больше адвокатов, но никто не обвинит и не осудит, а на людях оправдает так, как собственная жена.
За то, что судят нас - мы проклинаем:
«Пусть языки их горькие засохнут!»
Мы, собственно, и Бога-то не знаем,
Когда в ответ на зло желаем «сдохнуть».
Всем говорим: «Сам Бог дает нам слоги,
А мы не виноваты… мы не судьи…»
Не слушайте… все это не от Бога!
Он всем прощает… не прощают люди!
«Историю эту лучше читать сидя, а то можно упасть. Поделился приятель, который в Израиле занимается медицинским туризмом. Работы у них навалом: медицина, процветающая на постсоветском пространстве, клиентов поставляет исправно.
Так вот: был у них один дядечка, из одной бывшей советской республики. Болезнь у него была неприятная, что-то вроде скоротечного Альцгеймера, когда человек стремительно глупеет и теряет разум. В буквальном смысле. О лечении на родине речи и не шло, там местные эскулапы про такую болезнь и не слыхали. Предлагали даже лечиться от язвы желудка, ну, чтобы было за что деньги брать.
В Израиле ее тоже вылечить не могут, но могут сильно замедлить течение. То есть подарить человеку еще несколько лет относительно нормальной жизни, не баклажаном. В общем, он приехал, провели ему курс лечения, дали лекарства, и болезнь действительно стала протекать медленнее. Его отправили домой с условием, что через определенное время вернется на контрольный осмотр. А, чуть не забыл. Он уже соображал к тому времени не ахти, так что дали ему документы на 100-процентную инвалидность и даже выправили специальную бумагу для службы безопасности аэропорта Бен-Гурион. Они известны своей доставучестью и в бумаге было написано, чтобы сотрудники службы безопасности ему вопросов не задавали, а беседовали только с сопровождающим. Он, де, адекватно эти вопросы воспринимать не может.
Ну, вот, прошло два года, он вернулся. Профессор, светило из светил, его осмотрел, убедился, что болезнь хоть и медленно, но, увы, прогрессирует. И так, по настроению, по ситуации с ним беседует. И говорит:
- Вам нужно понять, что будут определенные ограничения, что придется кое-что в жизни поменять.
Пациент: И работу бросить?
Врач (с некоторым удивлением): А вы работаете?
Пациент: Да!
Врач: Это, наверное, работа связана с инвалидностью? Что-то несложное?
Пациент (пожав плечами): Да все та же, на которой я всю жизнь трудился!
Врач (уже предчувствуя недоброе): А кем же вы трудитесь?
Пациент: СУДЬЕЙ!
Врач (икнув от ужаса): Кем-кем?
Пациент (даже слегка обидевшись, что, мол, тут удивительного): СУДЬЕЙ!!!
Когда профессор слегка оправился от шока, он первым делом спросил:
- А как же вы, а что же это, это же решения надо принимать?
На что больной грустно кивнув ответил:
- Да, есть момент, тяжеловато, поэтому я СТАРАЮСЬ УГОЛОВНЫЕ ДЕЛА НЕ БРАТЬ!
То есть бывает, что и уголовные к нему попадают. Видимо профессор самообладание имел недюжинное, если вместо того, чтобы свалиться в обморок попытался продолжить разговор:
- А как же вы туда добираетесь?
А дядька этот не то, чтобы в городе, не то, чтобы в больнице, в собственной квартире может заблудиться. И везде должен передвигаться с сопровождающим. И все продолжая улыбаться (это один из симптомов болезни), он и говорит:
- А меня жена на работу в суд отводит, а там секретарь, такая опытная, она мне помогает дела разбирать.
Пациент уже ушел, улыбаясь. Уже несколько раз в кабинет под разными предлогами заглядывали сотрудники, а профессор все сидел, держался рукой за стакан холодной воды, который ему принесли, смотрел в потолок и шевелил губами. Никак в его израильской голове не укладывалось, как человек с таким диагнозом может кого-то судить. Ему, бедолаге, невдомек, что система судопроизводства на постсоветском пространстве как раз наличия мозгов не требует совершенно. Там другие средства в ходу. Можно в кресло судьи хоть тыкву посадить хэллоуинскую и результат не изменится.
Так что, друзья и коллеги, поосторожнее в судах.»
На самом деле, хоть история и выглядит байкой есть в ней вполне разумное начало. Ведь, судью из России в среднем выносящего 99,5% обвинительных приговоров действительно легко может заменить… подумали я скажу любой идиот? Нет. Такого судью легко может заменить диктофонная запись. А что? Записываем на mp3 голос «Виновен!» и по нажатию кнопки после заслушивания дела выносим приговор. Иногда, очень редко по техническим причинам человека отпустят. Один раз из двухсот дел. Да-да, верно, как раз та самая статистика и выйдет.
Мы родились в эпоху иллюзий,
Ищем в истине - компромиссы.
Слишком много безумных судей,
выдают нам в грешники «визы».
Осудить нас за всё содеянное,
поторопятся - не жалеючи.
И решение приняв смелое,
нас казнят укоряя мелочно.
Будто все они Богом мазаны,
ну, а мы от другого - лукавого.
Разрисуют чёрными красками,
лишены мол рассудка здравого.
Всё, что сделали мы - неправильно,
по законам треклятой общности.
Что они вытворяют - праведно,
только мерили явно не совестью…