это новая осень… без тебя не спалось
эти старые мысли — губительно лживые.
как же раньше нам вместе с тобою жилось?
двум счастливым губам.
двум счастливым любимым.
разлетелись по ветру… листья-слова
«навсегда я тебя сберегу в своём…» каменном.
я опять не могу уснуть без тебя.
моё время счастливое.
как будто замерло.
…я бы осень сравнила…
с газовой камерой.
Жёлтый лист. Подоконник. Муха. Все тетради ещё пусты. Будем слушать урок вполуха и гримасничать, как шуты. Тряпка. Мел. Хризантемы в вазе. Пушкин с Гоголем на стене. Небо всё ещё синеглазо. Солнце греет ещё вполне.
Утро. Чайник. Осколки лета. Свежий тост и вишнёвый джем. Плеер снова жуёт кассету. Больше нет никаких проблем. К языку прилипает Boomer, новый вкладыш летит в карман. Прогуляем литературу. Не поймают. Ну перестань!
Вечер. Cola. Игра в приставку. Мам, пожалуйста, не звони. Остаюсь с ночевой. У Славки. Нет, не голодны. Да, одни. Терминатор сказал с экрана легендарное «I'll be back». Фишки. Крышки. Мафон. Нирвана. До утра не смыкаем век.
Мам, купи мне вон ту бейсболку. Дискотека сегодня. Да. Славка нравится всем девчонкам. Разоделся, как рок-звезда. Ленка снова в короткой юбке. Приглашу её на медляк. Первый танец. Смешная шутка. Я влюбился. Ну и дурак.
Общежитие. Кофе. Пепел. Бьём по струнам и пьём до дна. Отношения — это цепи. Я свободен, как сатана. Утро. Пары. Тетрадь. Конспекты. Сигареты. Осенний дым. Под ногами — осколки лета светят медным и золотым.
Пыль на полках. Горшок с геранью. Стопки книг, миллионы букв. Дождь октябрьский барабанит. В сковородке сгорает лук. Тусклый свет. Духота на кухне. Цой, конечно же, вечно жив. Два браслета и гвоздик в ухе. Я терзаю гитарный гриф.
Вечер. Пиво. Фонарь дворовый. Жаль, что рифмы мои просты. Я бегу за каким-то зовом и мараю стихом листы. Фредди Меркьюри рвёт на части. Синим светится монитор. Быть звездой — только в этом счастье. Остальное — труха и сор.
Ты красивая, как актриса. Рыжий локон. Духи. Шифон. Пахнешь ландышем, смотришь лисом. Но не думай, я не влюблён. Если хочешь остаться, помни: плед колючий, кровать скрипит. В угол брошен проект дипломный. Страсть поставлена на Repeat.
Снова утро. Сырой ноябрь. Чайник. Свитер. Ключи — в карман. Остановка в осенней хляби. Сигарета дерёт гортань. Я — всего лишь песчинка в мире, где царит бесконечный хаос. Пустота под ребром всё шире. Жизнь — враньё, суета и грязь.
Холод. Капли. Зонты. Маршрутки. Облетает дружище клён. Я не сплю уже ровно сутки. Но не думай, я не влюблён. Я не помню, как это было. Я женат. Как и все друзья. Дом. Работа. Письмо на мыло. Спам. Соц.сети. Игра. Ничья.
Антресоли хранят коробку: фишки, вкладыши и мафон. Те кассеты и те ночёвки. Запах детства. Забытый сон. Выцветают осколки лета. Жухнет старый тетрадный лист. Рыжий локон и два билета. Где ты нынче, мой хитрый лис?
Я совсем не похож на Цоя. Неизвестен и нелюдим. Так хотелось гореть звездою. Только мы у ТВ сидим.
Пыль на полках. Горшок с геранью. Кофе. Тапочки. Пёс храпит.
Жизнь проносится слишком рьяно.
Нажимай же скорей Repeat.
Дарован день и облака пушистые,
И голубое небо надо мной.
Как хорошо, что травы шелковистые,
Наполнены хрустальною росой.
Дарован день часами и минутами,
Секундами, что весело спешат.
Как хорошо, что жизнь меня окутала
Заботами, что душу теребят.
Дарован день, все в нем еще неведомо
Лишь солнце пробивается в окно.
Как хорошо, что много неизведанно
И кружится судьбы веретено.
Дарован день с рассветом и закатом,
Его возьму подарком дорогим
И если в чем-то в жизни виновата,
Свои ошибки не отдам другим.
Дарован день, чтоб многое успели
И если праведным идем путем,
То непременно достигаем цели
И не жалеем в жизни ни о чем.
Кухарка управляла государством,
И обрекла Россию на мытарства,
И до того она доуправлялась,
Что перспективы вовсе не осталось!
Чем больше в управлении кухарок,
Неграмотных свинарок и доярок,
Тем меньше во дворах осталось птицы,
Тем больше уезжают за границу!
А кто сидел за спинами кухарок,
Послушных к указаниям доярок,
Они как прежде, у кормушки и у власти,
От них идут все беды и напасти!
Тихо осень за окном
Листья кружит…
Вечер выплеснул вино
Прямо в лужи.
Петербургский неуют,
Хлеба крошки…
Голуби тоску клюют
Под окошком.
Узнаю я серых птиц,
Привечаю.
Я ведь тоже без границ
Пью печали.
И, пока не замело
Нас метелью,
Тайно нянчу под крылом
Эту землю.
Петербургский неуют,
Крошки хлеба…
Дай мне, Господи, мою
Пайку неба.
I
Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
водорослей, кирпичи.
II
Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо -- поклеп постели,
сонный, на потолок.
III
Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
и ангелы -- от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало -- местный стеклянный выход
вещи из тупика.
IV
Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
как в чернила, копье.
V
День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир -- всю синеву! -- в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.
VI
Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире «за»,
в меньшинстве оставляет ее и кровли
праздная бирюза.
VII
Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
на торцах площадей.
VIII
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.
Я камень в ваш бросаю огород,
В красивых галстуках тупые остолопы!
За что вы так не любите народ,
Кормящий ваши «праведные» ж. пы?
Я кто? Я рядовая медсестра.
Живу, кормлю детей на 10.300.
И нет уже надежды на Христа.
Все чаще вспоминаю коммунистов…
Учитель, врач — там гордость и почет…
Передовик завода — честь и слава.
И на курорт, и в санаторий каждый год
Страна своих рабочих посылала.
А я сижу и плачу. Как мне жить?
Я не лентяй, я — гражданин России!
Учу детей я Родину любить,
Но вот за что — им объяснить не в силах…
До пенсии отец мой не дожил…
Кормил семью, не выдержал нагрузки…
И в пенсионный фонд всегда платил!
Где его деньги? Детям? Хрен вам русский!
А мама, два инфаркта пережив,
Детей учила НАШЕЙ, РУССКОЙ РЕЧИ,
В итоге кукиш с маслом получив…
За что нас государство так калечит?
Святой и голозадый наш народ
Сдает копейки детям на спасенье,
А" батюшка" на джипе нам поет,
Желает всем вселенского терпенья.
Дочурка хочет петь и танцевать,
Учиться в школе на одни пятерки…
Но что ей мама-медик может дать?
Раз в месяц мясо… Как же это горько!
Могучая, великая страна,
Ты непоколебимая держава…
Так что же ты не ценишь ни хрена
Простых людей, создавших твою славу?
Пусть в ссоре мы — могу я помолчать,
Мы разбрелись, как по каютам коммуналки,
Ну, а душа не перестала нет, кричать:
«Люблю тебя, но, а тебе не жалко…
Не жалко сердца моего, да и души,
Она страдает, надорвавшись, с горя
И кровоточит перепаханная болью,
Ещё немного, и совсем, уж, замолчит…
Я в красноречии своём молчать готова,
Ведь иногда несказанное слово
Весомей всех поименованных обид
И мне уже не нужно слов, увы,
Достаточно того, сто ты — за стенкой,
Что жив, здоров, и всё ещё, бубнишь, увы,
И просишь, но увы, под зад коленкой…»
Быть может, это всё, не комильфо,
Вести себя, как в пошлой эпигрпмме
Не подобает так сиятельной, гранд-даме,
Но первым вы подсыпали толченое стекло,
Вот и скрипят сердца, как брёвна, в пилораме.
Чардаш
В бетонном чреве перехода, где тлела лампа «Ильича»,
Толпа, снующего народа, свои проблемы волоча,
То не спеша, то суетливо, текла под бременем забот, —
Стоял старик и сиротливо взирал на сей круговорот…
И никому он был не нужен, с футляром в старческих руках,
И выдавал, что он простужен, — цвет, нездоровый, на щеках…
Достав дрожащею рукою, как драгоценный фолиант,
Он бережно прижал щекою, как настоящий музыкант,
Видавшую успехи скрипку, когда он был красив и юн…
Гримасу, превратив в улыбку, смычок, коснулся нежных струн…
Очарованье первых звуков вдруг оживило переход…
Кто откровенно, кто с испугом, с недоумением народ, —
Взирал на старика в проходе, того, кто вызвал интерес, —
Одетого не по погоде, откуда он вот здесь воскрес?
А звуки скрипки всё смелее вводили в свой водоворот,
Как будто бы плясал, хмелея, под звуки «Чардаша» народ…
А он играл, не замечая, вокруг собравшихся людей
И эта музыка живая, как настоящий чародей, —
И опьяняла, и манила, и в пляску за собой звала,
Знать сверхъестественная сила, в руках у старика была…
Он ощущал себя талантом, всё получалось у него,
Как будто пара бриллиантов, в глазах сияло торжество…
С лихим, мальчишеским задором, слегка притопывая в такт
Пред изумленным, многих, взором, взиравшим на него, зевак, —
Плясала скрипка танец страстный, мелькали руки и смычок,
И оставаться безучастным, ни кто из зрителей не мог.
Забылись грустные мгновенья и счастья воздухом дыша, —
До одури, до упоенья плясала страстная душа…
И я глядел, не отрываясь, на это всё во все глаза,
Где скрипка, страстью упиваясь, с людьми творила чудеса…
Как наше настроенье осенью зависит от погоды.
То хочется напару с дождиком занудным плакать,
То радоваться и смеяться, если светит сонце,
Хоть появляется оно всё реже и под ним не жарко.
Но всё же осень хороша и для уныния не повод.
Возраст, это всего-лишь цифра.
И от чего же ты печалишься, мой милый друг?
Ты не утратил, даже мысли,
О детстве, снах и обо всём вокруг…
Мир, не изменится, не думай.
И будет всё, так как всегда.
Меня, ты вспомни иль придумай,
Представь, что я твоя звезда.
И твои взлёты и падения,
Что, проплыли, за 30 лет
Всего-лишь, жизни убеждение
Людской, тупой, немой завет.
Не жди спасительного чуда,
Не думай, что уж жизни нет.
Всегда я рядом с тобой буду,
На всё найду один ответ.
Возраст — это всего лишь цифра
Её не бойся, не стыдись.
Ведь, старость наступает только,
Когда уже прожита жизнь.
В босоногих рассветах рубиновых дней
Осыпаются замки, кочуют пески,
А кукушка кричит всё сильней и сильней.
Безысходна тропа заплутавшей строки.
ПРИПЕВ:
Васильковое небо до ливневых гроз.
Васильковое небо до звона тоски.
Васильковое небо серебряных рос.
Пьют небесную синь васильки, васильки.
Летний вечер закружит, захлопает дождь
По июльским просторам ранимой мечты.
Остывающий берег, томление, дрожь…
Полумрак, полусвет. Только я, только ты.
ПРИПЕВ:
Васильковое небо до ливневых гроз.
Васильковое небо до звона тоски.
Васильковое небо серебряных рос.
Пьют небесную синь васильки, васильки.
Мне тебя не догнать по придуманным снам,
Где кукушка искала наследие нот.
Ускользающий миг по дороге к ветрам,
Отпускающий в небо ракитовый плот.
ПРИПЕВ:
Васильковое небо до ливневых гроз.
Васильковое небо до звона тоски.
Васильковое небо серебряных рос.
Пьют небесную синь васильки, васильки.
Copyright: Лидия Шишко, 2018
Свидетельство о публикации 118090308252
Небо…
Глазами, которых давно уже нет,
Я вижу синее небо и солнечный свет
Сквозь толщу прозрачной воды…
Я мёртвый пират,
В моей плоти прорыли ходы
Крабы…
В остатках моей бороды и глазницах
Уютные свили гнёзда не птицы,
А выводок пёстрых рыб…
Мой позвоночник,
ПрИняв странный изгиб
Застыл…
Мерзко ноет разбитая кость,
С красным кораллом срослось
Бедро, в биосфере солёной воды…
Я пью каждый день,
Надо мною летают киты
И поют…
Задавая вопрос — как долго я мёртв,
И как затащил морской чёрт
Моё тело на мягкое дно…
Я не помню,
Мне давно всё равно
Я мёртвый пират…
Мои рёбра разбиты ядром,
Что средь бела дня, будто гром
Разнесло мою крепкую грудь…
Мне так одиноко,
И хочется очень уснуть
Навсегда…
Copyright: Автандил Невглазпопало, 2018
Свидетельство о публикации 118013004499
В эту стынь я иду проторённой дорожкой,
Где не раз я была то одна, то с тобой.
Я сегодня от стужи замёрзла немножко,
Засмотревшись на сказочный лес голубой.
На оттенки-тона чуть сиренево-сизые
Их художник-мороз своей кистью нанёс
И стоит зимний лес высотой до небес
Я смотрю, а кругом — чудеса из чудес:
Сосны в шапках могучей стеною все в ряд
И хвоя их согреет от стужи любой.
Лишь берёзки-сиротки продрогнув стоят,
Не подарен наряд им на зиму с собой.
Соснам в хвойной одежде не страшен мороз,
Доживут они дружно до самой весны.
Только жалко мне тоненький стан у берёз,
Зябнуть долгой зимою они суждены.
Злыдень-ветер сорвал все листочки с ветвей,
Леденя их дыханьем до самых корней
Прозимуют гольём, то ль застынут живьём
До прихода весенних и солнечных дней.
Пролетел свиристель с грудкой яблочно-красной,
Где-то дятел стучит, видно, ищет жучка.
День морозный стоит и холодный, и ясный,
По уральской зиме не меняясь пока.
Может, ты, как тот день, тоже так постоянен,
Может, ты изменился с течением лет?
Понимаю, что жизнью ты сильно изранен,
Обернуться назад поди сил уже нет.
Ну, а я подожду, как ждала постоянно,
Пока ты не пройдёшь предначертанный путь,
Может, мне повезёт, ты приедешь нежданно
И в подарок цветов привезёшь как-нибудь.
— 2 —
Ослепишь ты меня белоснежной рубашкой
И протянешь цветы, здравствуй, — мне говоря,
Мной любимые, знаешь ты — это ромашки,
Лепестков белый венчик вокруг янтаря
И обрадуюсь я неожиданной встрече,
Растерявшись, сказать ничего не смогу.
Онемею от счастья в то утро иль вечер,
Вот такую мечту я в душе берегу.
А пока я иду по заветной тропинке,
Свиристеля спугнула я с ветки сосны.
С лёгким хрустом звеня, осыпаются льдинки,
Зимний сказочный лес. Далеко до весны.
1979 г.
В твоем горе, несчастье, нужде
Хоть в какой-бы ты ни был беде
Как бы ни были трудными дни
Никогда никого не вини
Если вянут под зноем цветы
Пожелтели деревьев листы
Если в сердце погасли огни
Никогда никого не вини
Когда ты позабыт, одинок
Как на море разбитый челнок
Никому ты ненужен тогда
Не вини никого никогда
Если нет на пути твоем роз
Нет кудрявых тенистых берёз
А лишь острые камни одни
Никого никогда не вини
Когда близкий любимый твой друг
Свою клятву нарушит и вдруг
Позабудет, изменит в любви
И тогда ты его не вини
Льются слезы потоком из глаз
Лучь последний отрады погас
Не забудь, милый друг, одного
Не вини никогда никого
Если хочешь ты счастливо жить
И примером для ближних служить
А случится — то прежде всего
Обвини ты себя самого
Если силы слабеют в тебе
И устал ты в неравной борьбе
Если ты изнемог и тогда
Не вини никого никогда
Потому что Спаситель Христос
Дар любви всем, прощенье принёс
На Него ты, Страдальца, взгляни
И ни в чем никого не вини
Потому что Бог мир возлюбил
Всю вину нашу взял на Себя
И страдал за тебя, за меня
На кресте кровь пролил Oн, любя