Жили были на свете драконы,
Окрылённые серые львы.
Они жили как птицы на воле,
И их счастье рождалось в любви.
Но однажды разверзлись просторы.
Тёмной ночью, во время грозы.
На планету спустились боги,
Боевые их корабли.
Термоядерные
удары,
Наводнения,
смерчи,
огни.
Эта ночь превратилась в кошмары.
Люди били драконов любви.
Но драконы восстали из пепла.
Только взрослые поднялись ввысь.
Все драконы бессмертны, но дети
Как всегда,
беззащитны
они.
И поклялись драконы друг другу
Отомстить за убитых детей.
Их любовь превратилась в жестокость
А их сила - в кошмар для людей.
Сотни молний поднялись в космос.
Сотни звёзд появились вновь.
Это били драконы жестоко
За убитых детей всех богов.
С той поры люди вовсе не боги.
Люди прятались как могли.
И из этой космической бойни
Родились легенды Земли.
Они крали невест у принцев,
Похищали детей в ночи.
Но победа драконов не в злобе.
Побеждали драконов в любви.
Верьте, люди, драконы не злые.
Они здесь и совсем не мертвы.
Меч не может убить дракона.
У легенд другие концы.
Ты идёшь через дебри и пущи,
Все дороги препятствий полны.
Этот путь наблюдают драконы,
Проверяют силу любви.
Отступил,
сделал зло,
не поверил.
И тогда неминуема смерть.
Всем помог,
шел без страха к цели,
И тебе открывается дверь.
Нет! Драконы вовсе не злые.
То спектакль со звоном мечей.
Смерть дракона, разрушенный замок.
Ты уходишь с невестой своей.
Ты уходишь и в счастье не видишь,
Как дракон восстаёт позади.
Потому что сила дракона
Возрастает от силы любви.
Он лежит, смотрит вслед со слезами.
Он опять остаётся один.
Он не злой, просто всем драконам
Не хватает
Вашей
Любви.
Костров с жалостью следил за беспомощными, сонными движениями соседки.
Пройдёт минута, две, усилится чувство неловкости, и девушка проснется и, быть может, уже не заснет снова, а будет сидеть, как и он, с тяжёлой,
неотдохнувшей головой, хмурая и раздраженная.
Осенняя ночь бежала, цепляясь за вагоны, дрожала в окнах чёрным лицом и блестела таинственными, мелькающими огнями. Костров нерешительно нагнулся и тихо, бережно, ладонью приподнял руку девушки. Она была тяжела и тепла. Но когда он хотел согнуть её и уложить на скамейку, непонятное, стыдливое
чувство остановило его и выпустило руку девушки. Она могла проснуться,
по-своему истолковать его услугу и, быть может - обидеться. Теплота её - чужая теплота, он не имел права заботиться.
«В чём дело? В чём, в сущности, тут дело?-сказал себе Костров,
закуривая новую папиросу и усиливаясь понять ту, несомненно существующую
между ним и ею преграду, которая мешала оказать маленькую дружескую услугу
сонному человеку.- Я вижу, что ей неловко так. Я хочу избавить её от этого
- прекрасно. Но почему это плохо? Почему это может вызвать недоразумение и,
в худшем случае, появление обер-кондуктора? Для меня ясно одно: что сделать
этого я не вправе, да и она, несомненно, не думает иначе. о почему?»
Ответ сам просился на язык, ответ, заключавший в себе слова:"это было
бы странно"… а за ними глупую и подлую логику жизни. Но Костров
сознательно гнал его и думал только о данном положении. А здесь мысль
загонялась в тупик и вертелась, как мельничное колесо, - на месте.
«Когда она проснётся - ей-богу, спрошу… Это любопытно… Спрошу:
приятно ли было бы вам, что незнакомый человек поправит какую-нибудь
неловкость в вашем положении во время сна?»
Он смотрел на её свесившуюся, со вздувшимися на кисти жилками, руку, и в душе его шевелилось прежнее желание: уложить её удобно и прочно. Помявшись
еще несколько мгновений, Костров вдруг покраснел и, чувствуя, что сердце
забилось сильнее, спокойно и твёрдо взял в свою большую сильную руку тёплые
сонные пальцы девушки, положил их на подушку и слегка прикрыл шалью. И,
сделав это, испуганно оглянулся;но все спали.
Теперь он уже хотел, чтобы соседка его проснулась, и с уверенностью
ожидал этого. Она проснулась в ту же минуту. К лицу Кострова поднялся взгляд
широко раскрытых, карих, ещё не соображающих глаз. Костров нагнулся и,
спокойно выдерживая взгляд, сказал:
- Сударыня, я…
- А? Что? Зачем?.. - сонно и тревожно заговорила девушка, слегка
приподнимаясь и силясь понять, что хочет он от нее этот большой, серьёзный
человек.
Костров повторил, не торопясь, твёрдым голосом и стараясь вложить как
можно больше искренности в свои слова:
- Сударыня, я заметил, что во время сна ваша рука приняла неудобное положение, и поправил ее… Если вы рассердитесь на меня за это - я буду глубоко опечален, потому что я хотел только сделать вам удобнее и больше
ничего…
Он перевёл дух.
- Вот пустяки, - сказала девушка, успокаиваясь и снова кладя голову на подушку. - Стоило вам беспокоиться… Спасибо.
Через несколько мгновений она уснула опять. Костров сидел, курил,
слегка стыдясь чего-то и чувствуя себя немного мальчишкой.
Серенький рассветный дождь царапал окно, тихо струилась, подымаясь и опускаясь, телеграфная проволока. На целый день у большого, бессонного
человека явилась, рождённая счастливой случайностью, маленькая вера - вера в силу искренности.