Много лет назад в какой-то статье я наткнулась на список самых бесполезных изобретений, придуманных хохмы ради членами одного забавного общества из Японии. Так среди совершенно не нужных, но технически осуществимых вещей фигурировали надувная доска для дартса, фонарик, работающий на солнечных батарейках, и непромокаемый чайный пакетик.
Я посмеялась, закрыла газету и думать забыла об этих чудесных изобретениях. Пока однажды не поняла, что я имею самое что ни на есть прямое отношение к этому списку. Дело в том (и это страшная тайна!) что я всю свою жизнь пыталась доказать: я и есть непромокаемый чайный пакетик. Непроницаемая и самодостаточная, сильная и независимая. Я всё сделаю сама.
У меня была, в общем-то, прекрасная жизнь. Я действительно кое-чего добилась в карьере, у меня были друзья и мужья, но я не переставала чувствовать себя очень и очень одинокой. Во мне существовала просто туча нежности, заботы, привязанности, я очень хотела настоящей близости, но вот не было ничего подобного, хоть ты тресни.
Я девочка умная и про анекдот «если третий муж плюнул в лицо и хлопнул дверью, то, может, дело не в двери, а в лице» вполне в курсе. Я понимала, что если как-то сложно налаживаю связи, хожу на обед в гордом одиночестве и уезжаю на день рождения в другой город, чтобы не сталкиваться с ужасом от того, что мне особо некого пригласить, то дело вовсе не в том, что все люди - сволочи, а жизнь - цепь страданий. Я предположила, что я что-то такое делаю, что остаюсь одна.
Я, признаться, жутко удивилась, когда начала спрашивать у людей, как им со мной вообще, и получать обратную связь из серии: «Ну, мы очень хотели с тобой дружить, но ты была так далека и холодна, что плюнули, поплакали и забыли». Ничего себе. Я - далека и холодна? Не может такого быть! Мне всегда казалось, что я - образец дружелюбия и открытости, а тут такая новость…
Но факты говорили сами за себя. Раз за разом мне даже друзья говорили о том, что я о них забываю и не умею поддерживать дружеские отношения. Не звоню справиться о делах, не разговариваю о каких-то мелочах, а вспоминаю только по праздникам.
Увы, такое действительно бывает нередко. В жизни людей - непромокаемых чайных пакетиков обязательно есть такие истории, когда родители или другие значимые поддерживали с малышом эмоциональный контакт, включались в него и его жизнь лишь тогда, когда с ним чего-то случалось. Заболевал, например. Или двойку получал. А когда ничего не случалось - то каждый жил своей параллельной жизнью.
Но куда важнее тот факт, что часто у детей, пока они ещё не стали непроницаемыми, были очень нервные и чувствительные родители, которые всё принимали на свой счёт. Они очень бурно реагировали на любой поступок малыша, обрушивались на него со всей силой своих чувств, а потом тут же возвращались к своим делам. Например, пришёл ребёнок, принёс свой рисуночек со словами: «Смотри, я нарисовал!», а в ответ получал: «Не видишь, я занята!». Или стоило детке всплакнуть или открыть рот, чтоб закапризничать, его тут же затыкали: «Не плачь! Прекрати!»
Часто мамы, бабушки и воспитательницы в детском саду не понимали, что они настолько погружены в свой внутренний мир, что воспринимают ребёнка как неотделяемую часть себя. Если ребёнок плачет, то, конечно, потому что я - плохая мать. Если ребёнок сделал ошибку, то потому что я - недостаточно грамотный учитель. И так далее. В итоге ребёнка пытаются всячески лишить спонтанности, чтобы он ненароком не заставил своих близких чувствовать.
При этом реакция взрослых, их обратная связь совершенно не соответствовала реальности. Малыш действительно мог только пискнуть, а на него шикали так, будто он ревёт битый час. То есть, говоря сухим научным языком, у ребёнка сформировались неправильные представления о границах. Ему реально кажется, будто он занимает собой всю комнату, а на деле он зажался в уголочке и слился со стенкой.
Его чувствительные родители замечали любое его движение, но окружающие люди такими вещам не страдают. Они заняты собой и своими переживаниями. И это просто-таки обескураживает! Что же тогда делать, если окружающие не обладают телепатическими способностями?
Дело в том, что мы, непромокаемые чайные пакетики, в детстве так или иначе столкнулись с одной неприятной правдой жизни. И столкнулись слишком рано, чтоб суметь её переварить. Более того, эта правда жизни легла на наш врождённый характер и расцвела пышным цветом. Да так разрослась, что мы перестали воспринимать реальность такой, какая она есть. Любой потенциальный контакт, любая возможность выйти за пределы своего одиночества в этом королевстве кривых зеркал кажутся просто крушением личности.
Нередко люди, которым я рассказывала о теории непромокаемого чайного пакетика, признавались, что они могут существовать в двух режимах. Или скакать неуловимым Джо (которого никто и не ловит, ибо зачем?), или разрывать свою плотную оболочку на части, высыпая в крутой кипяток всего себя, растворяясь в другом, лишаясь собственного я. И сама близость ассоциируется не с теплом, а с обжигающим дыханием смерти.
Непромокаемые пакетики при этом могут создавать семьи, но такие браки опять же не имеют ничего общего с близостью. Это браки-убежища, дающие ощущение гарантии. Что не надо рисковать, раскрываться, впускать в свой внутренний мир новых людей. Можно пользоваться одним-единственным супругом и не испытывать эту невыносимую тревогу, случающуюся на границе контакта с другим человеком.
Супруги таких непромокаемых чайных пакетиков - истинные исповедники. Они нередко живут на сухом эмоциональном пайке, окружённые, впрочем, массой очень важных дел. Им говорят: «Почему я не говорю, что люблю? Так я ж сказал, когда делал предложение. Если что-то изменится, то я обязательно сообщу». Это их любимые слова про «чего тебе ещё надо, я же и так стараюсь для нашей семьи, работаю все ночи напролёт». Впрочем, я встречалась с экземплярами, которые регулярно дарили цветы, устраивали романтические ужины, записывали в блокнотик, что дама сердце любит латте и не переносит герберы. Но в их делах не было самого главного - не было настоящей искренности.
Это очень сложно, скажу я вам, показать, что какой-то другой человек, пусть даже близкий, тебе дорог. Очень дорог! Бесценно дорог просто. Что ты зависим от него и вот-вот рассыплешься, если он перестанет регулярно гладить тебя по голове и говорить приятные вещи. Но если ты покажешь это, то тобой будут пользоваться, над тобой будут смеяться и в итоге растопчут.
Увы, мы привыкли охранять свою самоценность с таким рвением, что нам позавидовал бы любое Чудовище, бережно хранящее Аленький цветочек и не подпускающее к себе прекрасных девиц без тыщи миллионов испытаний. Чтобы гарантии, чёрт бы их побрал. Чтобы уверенность и чтобы не было так мучительно больно…
Но дело в том, что уверенности в отношениях нет и быть не может. А настоящая близость возможна только там, где двое могут позволить себе непередаваемую роскошь: быть уязвимыми, открываться. Быть такими обычными чайными пакетиками, которым не надо устраивать харакири, чтобы обнажить свой богатый внутренний мир. Когда удаётся хоть немного быть искренними и говорить о своих чувствах, о своей зависимости, о своей потребности быть рядом с другим, то появляется особое ни с чем несравнимое чувство некоторой совместности. Она питает и даёт силы. Но она заставляет волноваться, переживать, сталкиваться с возможностью быть отверженным.
Когда я училась снимать с себя эти непромокаемые слои, я натыкалась на совершенно разную реакцию. Некоторые друзья начинали считать меня чуть ли не сумасшедшей, когда я пыталась говорить им о собственной привязанности, заинтересованности в дружбе с ними, тёплом отношении. Что уж говорить обо мне. Ну, вылитый слон в посудной лавке! Правда, были и другие, которые радовались и говорили: «Как здорово! Ты тоже - важный для меня человек».
Если я скажу, что сейчас стала искренней и открытой, то нагло совру. Ничего подобного! Я до сих пор скачу неуловимым Джо, но моя траектория очень сильно приближается к живым людям, хотя периодически меня всё равно тянет сбежать в кактусы и продолжить их жрать с особым мазохистским неистовством, потому что я опять, тряпка такая, не справилась, не смогла, испугалась.
Очень важно уважать свой темп и особенности своей психики. Пожалуй, непромокаемый чайный пакетик никогда не станет весельчаком и балагуром. Ну и ладно. Нам доступно создавать поистине глубокие отношения и учиться раскрываться в них, делая шаг за шагом навстречу другому. Принять себя таким слоном, который на самом деле очень чувствителен и сочиняет стихи ночью при луне. Принять, что необходимо время, чтобы начать раскрываться, и просто сближаться медленно, но делать это настолько уверенно, насколько это возможно. Потому что другие чаще всего не замечают наших робких намёков, им нужно немного конкретики.
Приходится просто знать о себе правду и помнить, что мы такие непромокаемые именно потому, что другие люди нам очень и очень важны, и наши шаги навстречу новым отношениям болезненны, как шаги Русалочки, расставшейся с хвостом и получившей такие желанные, но совершенно непонятные ноги. Каждое искреннее слово, каждая приятная романтическая мелочь даются с болью и страхом отвержения. И если нас не воспринимают так, как хотелось бы, то результат нас ранит очень и очень сильно, так что приходится снова уползать в кактусы и зализывать раны. Что делать, слоны с невероятно чувствительной кожей, с оголёнными нервами.
Но только так можно трансформировать эту бездну чувств в настоящую близость. Только так можно получить из воды и чаинок вкусный напиток. Только если рискнуть
Костров с жалостью следил за беспомощными, сонными движениями соседки.
Пройдёт минута, две, усилится чувство неловкости, и девушка проснется и, быть может, уже не заснет снова, а будет сидеть, как и он, с тяжёлой,
неотдохнувшей головой, хмурая и раздраженная.
Осенняя ночь бежала, цепляясь за вагоны, дрожала в окнах чёрным лицом и блестела таинственными, мелькающими огнями. Костров нерешительно нагнулся и тихо, бережно, ладонью приподнял руку девушки. Она была тяжела и тепла. Но когда он хотел согнуть её и уложить на скамейку, непонятное, стыдливое
чувство остановило его и выпустило руку девушки. Она могла проснуться,
по-своему истолковать его услугу и, быть может - обидеться. Теплота её - чужая теплота, он не имел права заботиться.
«В чём дело? В чём, в сущности, тут дело?-сказал себе Костров,
закуривая новую папиросу и усиливаясь понять ту, несомненно существующую
между ним и ею преграду, которая мешала оказать маленькую дружескую услугу
сонному человеку.- Я вижу, что ей неловко так. Я хочу избавить её от этого
- прекрасно. Но почему это плохо? Почему это может вызвать недоразумение и,
в худшем случае, появление обер-кондуктора? Для меня ясно одно: что сделать
этого я не вправе, да и она, несомненно, не думает иначе. о почему?»
Ответ сам просился на язык, ответ, заключавший в себе слова:"это было
бы странно"… а за ними глупую и подлую логику жизни. Но Костров
сознательно гнал его и думал только о данном положении. А здесь мысль
загонялась в тупик и вертелась, как мельничное колесо, - на месте.
«Когда она проснётся - ей-богу, спрошу… Это любопытно… Спрошу:
приятно ли было бы вам, что незнакомый человек поправит какую-нибудь
неловкость в вашем положении во время сна?»
Он смотрел на её свесившуюся, со вздувшимися на кисти жилками, руку, и в душе его шевелилось прежнее желание: уложить её удобно и прочно. Помявшись
еще несколько мгновений, Костров вдруг покраснел и, чувствуя, что сердце
забилось сильнее, спокойно и твёрдо взял в свою большую сильную руку тёплые
сонные пальцы девушки, положил их на подушку и слегка прикрыл шалью. И,
сделав это, испуганно оглянулся;но все спали.
Теперь он уже хотел, чтобы соседка его проснулась, и с уверенностью
ожидал этого. Она проснулась в ту же минуту. К лицу Кострова поднялся взгляд
широко раскрытых, карих, ещё не соображающих глаз. Костров нагнулся и,
спокойно выдерживая взгляд, сказал:
- Сударыня, я…
- А? Что? Зачем?.. - сонно и тревожно заговорила девушка, слегка
приподнимаясь и силясь понять, что хочет он от нее этот большой, серьёзный
человек.
Костров повторил, не торопясь, твёрдым голосом и стараясь вложить как
можно больше искренности в свои слова:
- Сударыня, я заметил, что во время сна ваша рука приняла неудобное положение, и поправил ее… Если вы рассердитесь на меня за это - я буду глубоко опечален, потому что я хотел только сделать вам удобнее и больше
ничего…
Он перевёл дух.
- Вот пустяки, - сказала девушка, успокаиваясь и снова кладя голову на подушку. - Стоило вам беспокоиться… Спасибо.
Через несколько мгновений она уснула опять. Костров сидел, курил,
слегка стыдясь чего-то и чувствуя себя немного мальчишкой.
Серенький рассветный дождь царапал окно, тихо струилась, подымаясь и опускаясь, телеграфная проволока. На целый день у большого, бессонного
человека явилась, рождённая счастливой случайностью, маленькая вера - вера в силу искренности.