Нa ВЫХOДНЫЕ передaют сильный ветер.
КAПЕЦ… Опять меня кудa-нибудь зaнесет…
&
Ж@па без приключений - это как птица без перьев!)))
В библиотеке Сестре Тане
Милый друг библиотекарь!
В дальний путь благослови.
Книга - самый лучший лекарь
От печали и любви.
Чтоб скорее злая рана
Запеклась и зажила,
Мы с романом Мопассана
Заведем свои дела.
Ты откроешь мне страницу -
Проскользну и улыбнусь.
Пусть в двадцатом веке злится
Мной оставленная грусть.
Вот и все, и я в Париже,
Как с иголочки одет,
С деловой какой-то биржи
Я шагаю на обед.
Здесь бульвар совсем негладкий,
По булыжной мостовой
Звонко цокают лошадки,
Чуть качая головой.
А в колясках едут пары,
Реже - кто-нибудь один.
Едет вон довольно старый
И почтенный господин.
Вдруг рука моя за шляпу,
И киваю, так, слегка.
Это, верно, чей-то папа
Иль богатая рука,
Трость немножечко мешает,
Непривычна при ходьбе.
Может быть, любовь большая
Будет и в чужой судьбе.
Платья строгого покроя,
Шляпки миловидных дам.
Замещаю я героя,
А кого - не знаю сам.
У дверей звоню лакею,
Шляпу подаю и трость.
Видно, денежки имею -
Жить богато привелось.
И по мраморному полу
Вдоль портретов и картин
Важно движется веселый
Временно французский сын.
Подравняю ногти в спальне
И пушистые усы.
Вспоминаю город дальний
Из сибирской полосы.
Возвратиться снова в город?
Нет! Не хочется пока.
И бумажной почты ворох
Мне приносит мой слуга,
Приглашение на ужин,
От кого-то там привет.
Ужин, он, конечно, нужен,
А пора бы на обед.
Ноги привели к гостиной,
Я с приветствием вошел
И присел за очень длинный
И уже накрытый стол.
Гости восхитились мною,
(Дань родителям отдав)
И сказал тот, с сединою:
«Угощайтесь, господа».
Справа нож, а слева вилка,
Слуги встали за спиной,
Открывается бутылка,
Наливается вино.
Не случилось бы курьеза,
Здесь манеры - это честь,
Руки будто бы с мороза,
Как-то трудно даже есть.
Я вспотел от напряженья,
Кажется, все двадцать глаз
Замечают с наслажденьем,
Что креветка сорвалась.
Покраснел совсем некстати,
Сколько лет, все так же глуп.
И себе сказал я: хватит,
Буду есть куриный суп.
Те ругали либералов,
Кто - газету, кто - журнал.
Сплетню женщина сказала
Тайно (чтоб никто не знал).
Отдыхаю в высшем свете,
Набиваю пищей рот.
И, конечно же, на третье
Рассказали анекдот.
Встали, сыты и довольны,
Несколько минут спустя.
Я сказал: немного болен.
И откланялся гостям.
Тихо шел себе, мечтая.
Поражал картинный фон.
Фреска, рамка золотая,
Иисус изображен.
На большом кресте распятый,
У святого кровь идет.
Миру - вечная утрата,
А религии - доход.
За картиною картина:
По умершему Христу
Горько плачет Магдалина,
Проливая красоту.
Проходя, уже наметил:
Скучно станет без друзей
Во французском высшем свете,
Поведу себя в музей.
Отворив тугие двери,
Я влетаю в кабинет.
На столе чернила, перья,
Письма, маленький портрет
Неизвестной мне особы.
Неприметный внешний вид.
А в России лучше пробы.
(Русский бог меня простит.)
На бумаге вывел - Лена
И с другим и вдалеке,
Запульсировала вена
У француза на виске.
Хорошо, что, я уехал,
Вроде ссылки в буржуа.
Закатился нервным смехом
Хи-хи-хи да ха-ха-ха.
Разлюбить сегодня в силе
Поиграть в свою игру.
Постучались и спросили:
«Можно, пыль у вас сотру?»
«Да,» - кивнул я головою.
Посмотрел - оторопел.
Вот с такою молодою
Мне не страшен мой удел.
Ей бы почести княгини,
Чуть бледна, к себе строга,
Я смотрел, как гладит книги
Эта тонкая рука.
Так полкомнаты протерла,
Подошла почти на шаг.
Запершило что-то горло
От желания, но как?
Подошел, обнял - не ново
Поцелуем губ ожег.
Вырвалась: «Месье, ну что вы,
Не пошел вам впрок урок».
Вся дрожит, как занавеска,
Ветра злости не унять.
«Выгнали служанку с треском,
Вы на новую опять,
Без пяти минут женатый,
Посмотрите на портрет». -
Перед кем-то виноватый,
Для которой сердца нет.
Без пяти минут не надо.
Здесь, наверное, расчет.
Свадьба - это как награда
Тем, кто вместе счастья ждет.
Запеклась былая рана,
Хоть совсем не зажила.
Мы сегодня с Мопассаном
Завершим свои дела.
Милый друг библиотекарь,
Балагура позови.
Никому не нужен лекарь
От печали и любви.
И от страсти, и от смеха
Нам не скрыться никуда.
Трудно счастье человека,
Коль на радость есть беда.
И захлопнулись страницы,
Книжка встала в нужный ряд.
И другие рядом лица
О романах говорят.
За Цвингер и глаза Мадонны,
Версаль, Ват-По и Сан-Суси,
За ритуал с аяуаской
(От коей, Боже, упаси),
За сквер на набережной фьорда,
Где я под Моцарта квинтет,
Вкушая датские сосиски,
Мечтал увидеть целый свет,
За Пизу с падающей башней,
За Колизей и Ватикан,
За шлюх в витринах Репебана,
За Бухенвальд и марципан.
За Храм Зари над Чао-Прайя,
За пляжи острова Самет,
За саркофаги в Карахии
С трухой, которой тыщи лет,
За сок в стакане c орхидеей,
За суп том-ям с потоком слёз,
За водопад близ Кокачимбы,
Куда меня сам чёрт понёс,
За ночи в амазонской сельве,
За Южный Крест над головой,
За облака над Чачапойас,
За то, что трогал их рукой,
За вспышки молний Кататумбо,
За перламутровый закат,
За лагерь беженцев в пустыне,
Где каждый - просто выжить рад.
За тень под кроной баобаба,
За жаб, поющих по ночам,
За муравьишек во фритюре
И с головастиками чай.
За тайну розовых дельфинов,
За венценосных журавлей;
Ещё - за зубки анаконды,
Которых несть числа у ней…
За скорпионов и вампиров,
За тараканов, крыс и блох,
За лихорадку, от которой
Лишь по случайности не сдох.
За пряный воздух Эсмеральдас,
За разноцветный океан,
За небо тёмно-голубое
И за друзей из разных стран.
За весь наш мир - такой огромный!
За каждый прожитый в нём час,
За всё, что видел в этом мире,
Спасибо! ХАРЬКОВСКИЙ ИНЯЗ!
Ищем приключений на свою @опу - получаем проблемы на свою голову))
Вне всякого сомнения, хоть и не хочу, но нахожу всегда на *опу приключения…
Сердце хотело любви, тело - тепла, мозг - его, а задница - приключений.
купила вошь зимой путёвку
на жопу старого осла
и там немало приключений
нашла
Когда, после очередной гулянки, тараканы, задница и алкоголь, требующие развлечений, усыпят бдительность мозга и разума, бразды правления берёт задница - бо-о-ольшущая любительница приключений.
Во-первых - мы любим приключения, всегда и сейчас…
Во-вторых - приключения любят нас…
В-третьих - приключения нас ждут…
В-четвёртых - тараканы не дремлют ни пары минут…
А в-пятых - по приключениям, наша задница переплюнет Тома Сойера, Джека Воробья и Шерлока Холмса… вместе взятых…
Приключения - это как раз то, что хорошо кончается.
Если они кончаются плохо, то их называют неприятностями.
Чтобы знать все приключения своей жены, нужно периодически трахать ее подруг (у)…
Развитие караульной службы вызвало большой спрос на собак. Но караульных собак в клубе не хватало. Этому не могли помочь даже самые решительные методы ускоренного разведения, ибо, пока щенок превратится во взрослое животное, сколько нужно ждать: год, полтора, два! А собаки требовались немедленно, сейчас.
После небольшого совещания в клубе решили командировать Шестакова (инструктора клуба служебного собаководства) на Кавказ - за кавказскими овчарками. Караульная служба нуждалась в собаках выносливых, мощных. Такой и была кавказская овчарка, старая отечественная порода, служившая народам нашей страны еще тогда, когда многих государств Европы не было и в помине.
Заготовить собак - задача не хитрая, если имеешь дело с дворовыми шавками; это без особого труда делают уличные ловцы, поставляя живой материал для опытов в научно-исследовательские учреждения и вузы. И совсем по-иному выглядит это, если перед вами могучее, неукротимое животное с мощными клыками. Такое животное не дается легко в руки человеку. А если их еще несколько и все они готовы разорвать тебя?.. Для подобного предприятия требовался человек опытный и смелый. …Списались с Осоавиахимами Грузии и Армении, снабдили Шестакова документами и письмами, дали ему крупную сумму денег, и он уехал.
Сначала все шло как нужно. Шестаков регулярно сообщал о себе: прибыл благополучно; встретили хорошо; начал закупать; закупил, выезжаю… И после этого молчание.
Проходили день за днем, а от Шестакова ничего! От успеха его поездки зависели дальнейшие планы клуба. Было уже заключено много договоров с предприятиями.
Прошла неделя, другая, третья - от Шестакова ни слуху ни духу. Мы начали не на шутку тревожиться: у Шестакова должны были давно кончиться деньги. И вообще, где он, что с ним?
Все невольно начинали задавать вопрос: не попал ли наш посланец в какую-нибудь беду? Может быть, заболел? Но случись что-нибудь, мы узнали бы скорее. Куда же, в таком случае, он запропастился? Что с ним происходит? Ведь не иголка же, в самом деле, чтобы потеряться!
А происходило вот что.
Дела поначалу шли у Шестакова как нельзя лучше. Кавказские товарищи отнеслись к его миссии с полным пониманием, предоставили в его распоряжение машину, оказали всяческую поддержку.
Кавказ - старый центр собаководства. Хорошие собаки там в каждом колхозе, совхозе, в каждом горском селении.
В различных районах Армении и Грузии Шестакову удалось купить тридцать девять взрослых овчарок и двух трехмесячных щенков. Все это было не так уж сложно: животных приводили на сборный пункт сами чабаны, они же помогли погрузить собак в товарный вагон. Распростившись с гостеприимными хозяевами, Шестаков тронулся в обратный путь на Урал.
Он надеялся добраться до дому за пятнадцать-шестнадцать суток. Исходя из этого; ему был выдан и запас продовольствия для собак - кукурузная мука и мясо. Но все расчеты оказались спутанными: вагон двигался очень медленно, застревая чуть ли не на каждом полустанке. Это поставило Шестакова в весьма затруднительное положение.
Шестаков и сам был повинен в выпавших на его долю трудностях тем, что, как признавался потом он, «пожадничал», купил еще щенков и оставил денег на дорожные расходы меньше, чем предусматривалось сметой.
Чтобы не заморить собак, вынужденный растягивать средства и продукты, Шестаков стал экономить на собственном питании, следуя старой пословице: хороший хозяин сам не съест, а скотине даст.
Надо представить его положение: сорок свирепых псов, ловящих каждое движение вожатого и только ждущих момента, как бы наброситься на него, и он - один в этой движущейся псарне, запертый в вагоне, из которого и не выйдешь, пока не остановится поезд. Действительно, это требовало настоящего бесстрашия!
В вагоне имелись нары. Собаки сидели на нарах, под нарами - в три яруса. Вагон был небольшой, овчарки привязаны накоротке, на прочных позвякивающих цепях. В первые два-три дня они часто схватывались одна с другой, а разнимать их было трудно. «Пока разнимаешь двоих, - говорил после Шестаков, - сзади тебя хватают другие».
В течение первых же часов они порвали у него шинель, поранили пальцы, прокусили ладонь.
В вагоне была неимоверная духота, вонь. Выводить собак на стоянках Шестаков не рисковал - это было слишком сложно: каждый раз отвязывать и привязывать, спускать на землю и снова поднимать, ежесекундно ожидая, что собаки набросятся на тебя. Да и не каждая подпустила бы к себе! Приходилось вагон по нескольку раз на день споласкивать горячей водой, за которой он бегал на каждой станции, и чистить, как чистят в зоопарках клетки у больших хищных зверей.
«Был сам уборщик и поломойка», - так деликатно отзывался он потом об этой стороне своего путешествия.
Ночами было холодно. Шестаков раздобыл железную печурку и затопил ее. Собаки тоже тянулись к теплу. Один крупный пес сильно подпалил себе хвост и бок и чуть не сгорел заживо. Из серого он сделался желтым.
- Эх ты, паленый, паленый! - говорил Шестаков, сидя перед огнем и поглядывая на овчарку, привязанную в метре от него.
В конце концов за собакой так и закрепилась кличка - Палён.
Бодрое расположение духа не оставляло инструктора почти всю дорогу. Он испытывал тревогу, лишь когда принимался подсчитывать свои быстро тающие ресурсы. Он сильно урезал порции животным. Теперь он кормил их лишь раз в сутки и помалу, но не помогало и это. Запасы провианта исчезали гораздо быстрее, чем колеса отсчитывали километры.
Другого все это привело бы в отчаяние. Но Шестаков принадлежал к тем истинно прирожденным «собачникам», которые в любом деле с собаками видят что-то, безусловно полезное, необходимое, а трудности не смущали его. Какое дело обходится без трудностей!
На одной из станций Шестаков договорился с дежурным железнодорожником и военным комендантом, чтобы вагон на сутки отцепили от поезда. Вагон поставили в тупик, а Шестаков пошел на рынок, продал свой добротный суконный костюм, сшитый незадолго до поездки, и на вырученные деньги купил четыре пуда гороховой муки для собак и продуктов для себя. Это поддержало, но ненадолго.
На станции Агрыз операцию пришлось повторить. На этот раз он продал запасные брюки и гимнастерку. Два пуда муки-ячменки и четыре буханки хлеба позволили продержаться еще несколько дней.
Больше продавать было нечего, а сорок голодных псов следили за ним жадными глазами, наполняя вагон жалобными стенаниями. Эти собачьи стоны и вздохи разрывали ему душу.
Экономя каждую копейку, он не посылал домой ни писем, ни телеграмм. Вот чем объяснялось его упорное молчание!
На одной стоянке ему удалось уговорить дежурного телеграфиста, оказавшегося любителем собак, отстукать бесплатную «служебную» телеграмму. Он очень уповал на эту депешу, резонно полагая, что, узнав о его бедствиях, начальство распорядится немедленно перевести ему денег на одну из промежуточных станций, но этот призыв о помощи почему-то не дошел до клуба (может, обманул железнодорожник, только сказал, что «отстукал»), и Шестаков не получил денег.
Почти на каждой остановке он ходил ругаться с дежурными и начальниками станций, требуя, чтобы его поскорей отправляли дальше.
- У меня же собаки, животные, живые существа, понимаете вы это или нет! - убеждал он. - Они же есть-пить хотят… А если сдохнут, кто отвечать будет?
Но что они могли сделать! Они сочувствовали ему, кое-кто угощал горячим чаем, колбасой и булками, другие отмахивались, как от надоедливой мухи. Много тут ездит разных, все хотят ехать быстро, кому-то же приходится уступать! По дорогам двигались грузы пятилетки- оборудование для фабрик и заводов, строительные материалы, ехали люди на стройки - их продвигали в первую очередь, а ему со своим рычащим товаром приходилось опять ждать.
Уже совсем на подступах к дому поезд попал в крушение. Это задержало на четверо суток. Как только прошли эти четверо суток! Казалось, они не кончатся никогда! Собаки уже не вздыхали и не подскуливали: жалобный лай, вой, визг раздавались по всему вагону, не затихая ни на минуту.
Еды для животных не оставалось больше ни крошки. Только щенков Шестаков подкармливал еще черствым хлебом.
Но уже близок был конец этого тяжелого пути.
То-то поднялось ликование, когда в клубе зазвонил телефон и Шестаков слегка изменившимся голосом сообщил, что «собачий транспорт с Кавказа прибыл». Обрадованный начальник клуба (он как раз в эти дни собирался предпринять розыски Шестакова) немедленно собрал всех свободных от работы вожатых и во главе своих людей поспешил на вокзал.
Когда собак выводили из вагона, их шатало и они были смирные, как телята. Не в лучшем виде был и сам Шестаков. Он был невероятно худ, зарос густой бородой, и только живые серые глаза по-прежнему смотрели бодро, весело: у него всю усталость как рукой сняло, едва он завидел крыши и трубы родного города. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Еще бы: как ни трудно пришлось, но он сохранил всех, даже щенков! Собаки объели у него полы шинели, оторвали рукав, превратили в лоскутья рубашку. Последние четверо суток он почти не ел и поддерживал свои силы кипятком. Вообще натерпелся он немало. Путешествие продолжалось месяц. Зато многие уральские предприятия получили отличных сторожей.
Что наша жизнь без приключений? - Тоскливых череда мучений.
Даже серые будни могут стать непредсказуемо-захватывающими, если встретиться случайно с подходящим человеком…