Пишу жизни письма с просьбами, но она видать интернетом не пользуется!
Для тех, кто присылает мне «письма счастья» - у меня есть телефон хорошего психиатра, который сможет помочь вам стать счастливее и богаче.
Никто уже не посылает письма на голубях. Да что уж там, даже конвертами. Никто цветы не посылает на дом. Никто почти не посылает воздушные поцелуи. Зато мы отлично посылаем друг друга. Да как часто. И с какими огромными чувствами…
Здесь лапы у елей давно не дрожат на весу,
наверное, всё потому, что ни лап и ни елей…
А я в своей сумке потертое фото несу,
где все мы какого-то черта уже повзрослели…
Ты знаешь, дружище, а я ведь давно не пишу.
Всё больше читаю и как-то не очень от сердца.
И вновь улыбаюсь потертому карандашу,
давая ему о тетрадный листок «потереться»…
Я в общем-то даже не очень теперь для себя.
Скорее, для всех, и чем больше для всех - тем скорее,
За годы на полках навалено много тряпья,
а мысли - они ведь не просто лежат, но стареют.
Я с ними не очень дружу - каждый сам по себе.
Конечно же, это не больно, но всё-таки страшно.
И острая боль, как в прикушенной резко губе,
меня возвращает к тому, что единственно важно.
Пиши мне почаще. Вообще - хоть разок напиши,
(я очень давно и надежно не видела писем)
Как белые ночи прекрасны, как дни хороши,
как внутренний климат от внешнего крайне зависим…
Пиши мне о том, как за Финский садится закат,
о том, как прекрасна на завтрак французская с маслом,
пиши обо всём, чему ты был хоть чуточку рад,
о том, что тебе хоть на долю казалось прекрасным…
А я буду просто читать и давиться от слез
(прости, я в последнее время плаксивый рассказчик),
пусть это неважно, пускай это всё не всерьез,
но мне говорили, в слезах человек - настоящий.
А знаешь, наверное, всё-таки нам повезло…
На этом потертом и чуточку смазанном фото
всему вопреки и, кому-то, быть может, назло
один человек был безбожно влюбленным в кого-то.
И я это, кажется, только теперь поняла.
Так дай же мне, бог, хоть сегодня не сделать ошибку!
Как я бы сегодня тебя горячо обняла,
как ты бы мне снова дарил за улыбкой улыбку…
Ты знаешь, а я ведь давно ничего не пишу,
точнее (вот дура) давно ничего не писала…
А ты так далек и так нужен, что карандашу
привычной бумажной страницы предательски мало.
И мне. И тебя, и бумаги, чтоб это сказать.
И сказочных дней, о которых сто раз вспоминала.
А знаешь, я только сейчас начала понимать,
что мне до сих пор тебя в жизни предательски мало.
«Ув. господин Иванов
Когда в сиянии монитора
Всплывает окно: - «Вам письмо»,
Нет ничего милей для взора,
Читать, что НЕТом принесло.
То прилетел кусочек счастья,
Улыбкой смайлика храним.
Вмиг забываются ненастья,
Вот так мы с другом говорим.
Увидим то, чем каждый дышит,
Предложим руку помощи,
И пожелания напишем,
Пусть длится дружба без конца!!!
Мне так с тобою хорошо,
Что незаметно время пролетает.
Я вижу берег и твое Шато,
И сердце от восторга замирает.
Я жду тебя в раскошном парке,
Твой белый конь сверкнет во мгле.
Я так мечтала о таком подарке,
Мое желание, Ты, что в каждом дне.
С тобой рассвет все ярче, и все краше,
Пусть ты в моем воображении пока.
Я верю, не за горами счастье наше,
Я шлю тебе в конверте облака.
Как много мы потеряли, перестав писать письма! Телефонный разговор нельзя перечитывать снова и снова.
Родная Ная! Я редко пишу тебе. Не потому, что не хочу, а потому, что не могу писать часто. Ты знаешь: моя жизнь всегда в опасности. Я не хочу тебя тешить напрасной надеждой. Я всегда пишу тебе после боя. Но если ты получишь это письмо, значит, меня нет, значит, я пал на поле боя с думой о тебе, моя далекая и близкая подруга.
Я заранее позаботился написать это письмо, чтобы ты, живая, знала, как я любил тебя, какой бесконечно дорогой ты была для меня.
Только, дорогая, милая Ная, не для того пишу я это письмо, чтобы ты вечно терзалась тоской, грустью обо мне, чтобы ты всегЭа ходила угрюмой и мрачной. Нет! Для того я пишу, чтобы ты знала и помнила до конца своих дней о моей любви к тебе, о том невыразимом чувстве, которое двигало мной, давало мне силу в борьбе, делало меня бесстрашным, когда было страшно.
И еще для того, чтобы ты знала, что ты, хорошая, душевная девушка и твоя любовь - награда и оазис для уставшего воина.
Вот лежит передо мной твое фото. На меня смотрят, как живые, твои глаза. В них я вижу грусть. Если бы ты снималась с нарочито напускной грустью, то в них не было бы ее выражено так много и полно. Знаю, истосковалась ты.
Твои письма дышат нетерпением, ты просишь лучше, беспощадней бить фашистов, чтобы я скорее вернулся к тебе. Верь мне - твой наказ, твой зов - выполню с честью. Как и ты, я живу мечтой вернуться к тебе, снова встретиться с тобой. И я знаю, чем дальше я пройду на запад, тем скорее будет наша встреча. И ради осуществления этой мечты я так жадно бросаюсь в бой, во имя тебя я успеваю сделать в бою то, чему удивлялся бы, если бы прочел в газете.
Меня могли бы упрекнуть, если бы прочли это письмо, упрекнуть за то, что я сражаюсь за тебя. А я не знаю, не могу разграничить, где кончаешься ты и начинается Родина. Она и ты слились для меня воедино. И для меня глаза твои - глаза моей Родины. Мне кажется, что твои глаза всюду меня сопровождают, что ты - незримая для меня - делаешь оценку каждому моему шагу.
Твои глаза… Когда я смотрел в них, я испытывал неизъяснимое чувство восторга и какой-то тихой радости. Я помню твои взгляды, косые, с легким лукавством. Вот только теперь я понял, что в эти мгновенья, в этих взглядах лучше и больше всего выражалась твоя любовь.
Будущее для меня - это ты. Впрочем, зачем я говорю о будущем? Ведь когда ты получишь это письмо, меня не будет. Я бы не хотел, чтобы ты его получила, и я даже адреса не напишу на конверте. Но если, если все-таки получишь его - не обижайся. Значит, иначе не могло быть.
Прощай. Будь счастливой без меня. Ты сумеешь найти себе друга, и он будет не менее счастлив с тобой, чем я. Будь веселой. В дни славных побед нашего народа ликуй и торжествуй вместе со всеми. Только мне хочется, чтобы в такие дни, в дни веселья и счастья, затаенная, нежная грусть обо мне не покидала тебя, чтобы глаза твои вдруг, на минуту, сделались бы такими, какими они смотрят сейчас на меня с портрета.
Прости за такое желанье.
Крепко и горячо обнимаю тебя.
С приветом.
Пётр
Не позднее 5 декабря 1943 г.
Милая Тонечка!
Я не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь эти строки? Но я твердо знаю, что это последнее мое письмо.
Сейчас идет бой жаркий, смертельный. Наш танк подбит. Кругом нас фашисты. Весь день отбиваем атаку. Улица Островского усеяна трупами в зелёных мундирах, они похожи на больших недвижимых ящериц. Сегодня шестой день войны. Мы остались вдвоём - Павел Абрамов и я. Ты его знаешь, я тебе писал о нём. Мы не думаем о спасении своей жизни. Мы воины и не боимся умереть за Родину. Мы думаем, как бы подороже немцы заплатили за нас, за нашу жизнь…
Я сижу в изрешеченном и изуродованном танке. Жара невыносимая, хочется пить. Воды нет ни капельки. Твой портрет лежит у меня на коленях. Я смотрю на него, на твои голубые глаза, и мне становится легче - ты со мной. Мне хочется с тобой говорить, много-много, откровенно, как раньше, там, в Иваново… 22 июня, когда объявили войну, я подумал о тебе, думал, когда теперь вернусь, когда увижу тебя и прижму твою милую головку к своей груди? А может, никогда. Ведь война… Когда наш танк впервые встретился с врагом, я бил по нему из орудия, косил пулеметным огнем, чтобы больше уничтожить фашистов и приблизить конец войны, чтобы скорее увидеть тебя, мою дорогую. Но мои мечты не сбылись… Танк содрогается от вражеских ударов, но мы пока живы. Снарядов нет, патроны на исходе. Павел бьет по врагу прицельным огнем, а я «отдыхаю», с тобой разговариваю. Знаю, что это в последний раз. И мне хочется говорить долго, долго, но некогда. Ты помнишь, как мы прощались, когда меня провожала на вокзал? Ты тогда сомневалась в моих словах, что я вечно буду тебя любить. Предложила расписаться, чтобы я всю жизнь принадлежал тебе одной. Я охотно выполнил твою просьбу. У тебя на паспорте, а у меня на квитанции стоит штамп, что мы муж и жена. Это хорошо. Хорошо умирать, когда знаешь, что там, далеко, есть близкий тебе человек, он помнит обо мне, думает, любит. «Хорошо любимым быть…» Сквозь пробоины танка я вижу улицу, зеленые деревья, цветы в саду яркие-яркие. У вас, оставшихся в живых, после войны жизнь будет такая же яркая, красочная, как эти цветы, и счастливая… За нее умереть не страшно… Ты не плачь. На могилу мою ты, наверное, не придешь, да и будет ли он - могила-то?
28 июня 1941 г.
Твоим строкам гореть сквозь темные века и песням долететь по белу свету. Становится легка душа проводника и солнце к лету. Из двух сердец - одно, из месяцев - февраль. В игольное ушко укрылась нитка. Нас тянет в города, где на болотах сумрачно и зыбко. Стоит маяк, тревожно глядя в даль. Я весь перед тобой, я ничего не скрыл, я сделал так, что небу стало жарко. Все письма разорвал, все имена забыл - и мне не жалко. Я весь перед тобой, я ничего не скрыл. На маковых полях дурман и благодать, а в городах так просто потеряться. Повиснуть на ремнях в разбитых «Жигулях» и целоваться. Повиснуть на ремнях и целовать. Я весь перед тобой, я ничего не скрыл, я сделал так, что небу стало жарко. Все письма разорвал, все имена забыл - и мне не жалко. Я весь перед тобой, я ничего не скрыл.
В любовных письмах (эсэмэсках) всё важно:
не только слова, но и знаки препинания!!!
Не знаю, вспоминаешь ли ты меня. Не засыпаешь ли все также с мыслями обо мне. Я не знаю. Но точно знаю, что я помню все, до самой маленькой подробности. Все! Каждый твой вздох, взгляд, улыбку. Как тепло было в твоих объятиях. И каждая минута проведенная вместе… бесценна. Понимаешь только тогда, когда теряешь. Мне очень больно от того, что ты сейчас с другой. Целуешь ее, обнимаешь, проводишь с ней свое время, а ведь раньше на ее месте была я, и так много было хорошего у нас с тобой. Но в один день ты это разрушил: женишься. Начинаешь новую жизнь, и для меня в этой жизни места нет, оно предназначено другой.
Я не произношу больше твоего имени, для меня его нет. Зачем вообще ты появился в моей жизни, так мимолетно зацепив и так же уйдя, закрыв за собою дверь. Я не буду ждать, не буду надеятся. УХОДИ!
С любовью,
ТВОЯ ХОЛОСТЯЦКАЯ ЖИЗНЬ!
«Дорогая жена! Пишу тебе это письмо, чтобы сообщить, что я тебя покидаю навсегда. Я был хорошим мужчиной и любящим мужем семь лет, и ничего не получил взамен… Последние две недели были особенно ужасны. Последней соломинкой стал звонок твоего босса, который сообщил, что ты уволилась с работы. На прошлой неделе ты пришла домой и даже не заметила, что я сделал новую стрижку, приготовил твоё любимое блюдо на ужин и даже надел новенькие шёлковые трусы. Ты поела за две минуты, пересмотрела все свои мыльные оперы и сразу отправилась спать. Я давно не слышал, чтобы ты говорила, что любишь меня; ты не хочешь заниматься чем-нибудь что объединяет мужа и жену. Или ты встречаешься с кем-то ещё, или ты меня разлюбила. Что бы то ни было, я ухожу. Твой БЫВШИЙ МУЖ
«Дорогой бывший муж! Давно меня ничто так не радовало, как твоё письмо. Действительно, мы женаты семь лет, хотя до хорошего мужчины тебе ой как далеко. Я смотрю мыльные оперы, чтобы заглушить твоё постоянное нытьё. Впрочем, последнее время и это не помогает. Я ЗАМЕТИЛА твою новую стрижку на прошлой неделе, но всё что я хотела сказать - это „Ты выглядишь совсем как баба!“ Поскольку мама учила меня говорить только хорошее или промолчать, я предпочла второе. А когда ты приготовил моё любимое блюдо, ты наверное перепутал меня с моей сестрой, потому что я уже семь лет не ем свинину. Кстати, о новых шёлковых трусах: я отвернулась потому, что на них ещё оставался ценник на 49. возможно, просто так совпало, что тем утром моя сестра заняла у меня 50 баксов. Тем не менее, я всё ещё любила тебя, и думала, что мы сможем ужиться. Поэтому, когда я выиграла в лотерею 10 миллионов долларов, я бросила работу и купила два билета до Ямайки. Но придя домой, я обнаружила, что ты уехал. Ну что ж, наверное, ничто не случается просто так. Надеюсь, что ты будешь счастлив в новой жизни. Мой юрист сказал, что благодаря твоему письму, ты не сможешь вытянуть из меня ни копейки. Так что удачи! Твоя бывшая жена, богатая и свободная!
Мы везде оставляем свой почерк: и в письмах, и в жизни, и в любви. Мы все разные и почерк у каждого свой.