Безмерное самолюбие и самомнение не есть признак чувства собственного достоинства.
Приобретай в юности то, что возместит тебе ущерб причиненный старостью и поняв, что пищей старости является мудрость, действуй в юности так, чтобы старость не осталась без пищи.
Опыт - это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит.
Однажды, помнится, руководитель моей дипломной работы принялся вдруг активно расхваливать меня и достигнутые мною успехи. Перечислил кучу моих положительных качеств, даже неудобно было всё это слушать. Потом вдруг задумался. И неожиданно закончил так:
«В Вас стооолько достоинств, Володя… Хм… Это ж какие же чудовищные пороки должны их уравновешивать!!!»
ЗЛО-ЭТО ОТСУТСТВИЕ БОГА.
Однажды один профессор в университете спросил у своих студентов: «Все, что существует, создано Богом?» Один студент смело ответил: «Да, создано Богом». Профессор продолжил: «Если Бог создал все, значит, Бог создал зло, раз оно существует». Студент притих, услышав такой ответ, но затем поднялся и спросил: «Профессор, холод существует?» «Конечно, существует. Тебе никогда не было холодно?» - последовал ответ. Молодой человек ответил: «На самом деле холода не существует. В соответствии с законами физики, ХОЛОД - ЭТО ОТСУТСТВИЕ ТЕПЛА. Абсолютный ноль (-460 градусов по Фаренгейту) есть полное отсутствие тепла. Мы создали слово „холод“ для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла». Студент продолжил: «Профессор, темнота существует?» Профессор ответил: «Конечно, существует». Студент сказал: «Вы опять неправы. ТЕМНОТА В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ЕСТЬ ОТСУТСТВИЕ СВЕТА. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона, чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Вы не можете измерить темноту». В конце концов, молодой человек спросил профессора: «Сэр, зло существует?» На этот раз неуверенно, профессор ответил: «Конечно, как я уже сказал. Мы видим его каждый день. Жестокость между людьми, множество преступлений и насилия по всему миру. Эти примеры являются проявлением зла». На это студент ответил: «На самом деле, сэр, ЗЛО - ЭТО ПРОСТО ОТСУТСТВИЕ БОГА. Оно похоже на темноту и холод. Зло - это не вера или любовь, которые существуют, как свет и тепло. ЗЛО - ЭТО ВРОДЕ ХОЛОДА, КОТОРЫЙ НАСТУПАЕТ, КОГДА НЕТ ТЕПЛА, ИЛИ ВРОДЕ ТЕМНОТЫ, КОТОРАЯ НАСТУПАЕТ, КОГДА НЕТ СВЕТА». Профессор сел. Имя молодого студента было - Альберт Эйнштейн.
Превозмогать себя и возвращаться к должному в себе - вот что такое истинная человечность. Быть человечным или не быть - это зависит только от нас самих.
Когда ты попадаешь под «сокращение» на работе, не обращай внимания на реакцию окружающих, ничего интересного не узнаешь о людях. Вот когда тебя оставляют после сокращения, узнаешь много нового о давно известных тебе людях.
Минус цитате, он хоть сердца не согревает, но поставленный без комментария, выглядит очень трусливо.
Крылья души
Эдуард АСАДОВ
Храните свято классику, товарищи,
Которая в нас исстари заложена.
Ведь в душах, где ей быть всегда положено,
Дымят сейчас порой одни пожарища.
Кто отнял наши чудные мгновенья?!
Ведь радио и телепередачи,
Нас поливая часто дребеденью,
Давно забыли о такой задаче.
Сначала топчут гордую культуру,
Сначала, унижая, предают,
А после говорят: «Россия - дура!»
И чуть ни в лица каждому плюют?
Кто выдувал такие авантюры?
И для чего гасить великий свет?
Да дело в том, что в мире без культуры
Ни государства, ни народа нет!
А вспомните: ну разве же давно
Мы все совсем, совсем иначе жили,
Когда по ценам абсолютно были
Доступны и театры, и кино.
А не пошел, то запросто включаешь
Ты теле- или родиоканал
И в драме негодяя побеждаешь
Иль сердце словно в пламень погружаешь
В высокий симфонический накал!
Нет! Это все не глупое ворчанье
И суть не в том, плохи ль мы? Хороши?
Но было же и вправду созиданье,
Расцвет культур, высокое слиянье
Ума и сердца, воли и души.
И, если шеи запросто сгибаются,
Что нам поможет? Ну скажите: что?!
Ведь нас все время превратить пытаются
В рабов, в скотов и вообще в ничто!
В газетах - криминальнейшая хроника,
Все - вдребезги, куда ни кинешь взгляд!
До основания срыта экономика,
Стоят заводы, фабрики стоят…
Нам говорят, что следует смиряться,
Дорога и трудна и далека,
Так что ж мы так и будем унижаться
И ждать все время нового пинка?!
И пусть живем мы даже на гроши,
Но все равно бороться надо снова,
С чего ж начать? Конечно же, со слова,
С культуры, то есть именно с души?
Чтоб не играться словно дети в классики,
Разгон как раз мы с воли и начнем,
Чтоб взмыть в зенит великой нашей классики
В литературе, в музыке, во всем!
А дальше что: победы, поражения?
Что опыт есть, история не лжет.
Россия в час беды и унижения
Всегда умела находить решения,
Когда за горло брали наш народ.
И я уверен, люди дорогие,
Что и теперь непокорить России!
25 апреля 1999, Москва
Когда опускается мудрость на плечи,
становится ясен пронзительный факт:
вся жизнь - лишь прелюдия
к нескольким встречам,
и все, кроме них, суета и пустяк
БАБКА
Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. «Всю квартиру собой заполонила!..» - ворчал Борькин отец. А мать робко возражала ему: «Старый человек… Куда же ей деться?» «Зажилась на свете… - вздыхал отец. - В инвалидном доме ей место - вот где!»
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь: «Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку…»
Подходила к Борьке: «Вставай, батюшка мой, в школу пора!» «Зачем?» - сонным голосом спрашивал Борька. «В школу зачем? Тёмный человек глух и нем - вот зачем!»
Борька прятал голову под одеяло: «Иди ты, бабка…»
В сенях отец шаркал веником. «А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!»
Бабка торопилась к нему на помощь. «Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила».
…Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стол сумку с книгами и кричал: «Бабка, поесть!»
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах. Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая: «Всё хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает».
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку: «Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?» «Ела, ела, - кивала головой бабка. - Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава».
Пришёл к Борьке товарищ. Товарищ сказал: «Здравствуйте, бабушка!» Борька весело подтолкнул его локтем: «Идём, идём! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция». Бабка одёрнула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами: «Обидеть - что ударить, приласкать - надо слова искать».
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке: «А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная». «Как это - главная?» - заинтересовался Борька. «Ну, старенькая… всех вырастила. Её нельзя обижать. А что же ты со своей-то так? Смотри, отец взгреет за это». «Не взгреет! - нахмурился Борька. - Он сам с ней не здоровается…»
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку: «Обижаем мы тебя?» А родителям говорил: «Наша бабка лучше всех, а живёт хуже всех - никто о ней не заботится». Мать удивлялась, а отец сердился: «Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня - мал ещё!»
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой: «Вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растёт! Я своё отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьёте, то не вернёте».
* * *
Борьку вообще интересовало бабкино лицо. Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами. «Чего это ты такая разрисованная? Старая очень?» - спрашивал он. Бабка задумывалась. «По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать. Горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала - ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась - опять морщины. Мужа на войне убили - много слёз было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет».
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни - неужели всё лицо такими нитками затянется? «Иди ты, бабка! - ворчал он. - Наговоришь всегда глупостей…»
* * *
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у неё стала круглая, ходила она тише и всё присаживалась. «В землю врастает», - шутил отец. «Не смейся ты над старым человеком», - обижалась мать. А бабке в кухне говорила: «Что это, вы, мама, как черепаха по комнате двигаетесь? Пошлёшь вас за чем-нибудь и назад не дождёшься».
Умерла бабка перед майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу - клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор.
На другой день бабку схоронили.
Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами. «Мой ещё, - сказала она и низко наклонилась над сундуком. - Мой…»
На самом дне сундука загремела шкатулка - та самая, заветная, в которую Борьке всегда так хотелось заглянуть. Шкатулку открыли. Отец вынул тугой свёрток: в нём были тёплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шёлка - тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочёл: «Внуку моему Борюшке».
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке». В букве «ш» было четыре палочки. «Не научилась!» - подумал Борька. Сколько раз он объяснял ей, что в букве «ш» три палки… И вдруг, как живая, встала перед ним бабка - тихая, виноватая, не выучившая урока. Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрёл по улице вдоль чужого длинного забора…
Домой он пришёл поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина. Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: «Не придёт утром бабка!»
ПЛАЧ МЛАДЕНЦА.
(из серии рассказов «Трасса»)
Санитар приемного посмотрел вслед медикам, бегом уносящим по коридору носилки с потерявшей сознание женщиной. Он работал здесь уже не первый год и привык к смерти. Вот только к ЭТОМУ привыкнуть было невозможно. Врачи - не боги, и иногда бывает слишком поздно. Он повернулся к скамейке, на которой сидел, уронив голову на огромные жилистые ладони, человек в потертой кожаной куртке.
- Ты это, слышь, парень… Не переживай так. Ты все сделал правильно. Не твоя вина, что не успели.
- Кто? - послышался глухой голос. - Найти бы эту сволочь… Кто?
А до этого была ночь, и тяжелый МАЗ рвался сквозь нее на пределе своих механических сил, завывая изношенным мотором. Водитель молча вцепился в руль, стараясь не глядеть на окаменевшую женщину рядом, обнимающую крохотный сверток из одеял. Ребенок перестал дышать, когда до больницы было полтора километра…
* * *
Степан поднялся с дивана и, чуть пошатываясь, добрел до стола, где одиноко поблескивала початая бутылка водки. Припав к горлышку, он сделал трудный глоток - водка уже не лезла внутрь, плескалась где-то в пищеводе.
- Плачет. - громко пожаловался он в пространство. - Плачет и плачет. И плачет, и плачет…
Ответить было некому - жена, напуганная его припадками, еще вчера ушла к матери вместе с дочкой.
Среди водителей автобазы «Дальтранса» Степан слыл «правильным». От коллектива не отрывался, после зарплаты непременно принимал участие в общем «застолье», но, выпив стопку-другую, прощался и ехал домой. К жене - отдать заработанное. По пути он непременно покупал какую-нибудь безделушку супруге и шоколадку или кулек конфет дочери. Соседки завистливо охали - их мужиков приходилось буквально отлавливать после «получки», чтобы отнять хоть немного денег на хозяйство.
При этом Степан был отличным водителем, от работы не бегал, сверх нормы рейсы брал охотно, поэтому начальство постоянно ставило его в пример другим. Наверное, из-за этого его и не любили. А может быть - из-за его обособленности. Свой «супер» Степан ремонтировал всегда сам, но вот другим помогать не любил. «Машину надо в порядке содержать» - говорил он тем, кто пытался его укорять. - «Тогда и на помощь звать не понадобится».
На Трассе было пустынно ночной зимней порой. Редкие легковушки пролетали, не задерживаясь возле одинокой фигуры, закутанной в старое пальто. Фигура стояла возле обочины, изредка безнадежно поднимая руку. Степан заметил ее сразу и притормозил. «Если по пути - подброшу» - решил он. Рейс завершился, настроение было хорошим, и ему хотелось что-то сделать для других. Его «супер» мягко качнулся на рессорах, зашипели тормоза.
- Как хорошо, что вы остановились! - женщина лет 25, зябко кутающаяся в пальто, держала на руках ребенка, завернутого в одеяла. Ребенок заходился плачем. - Никто не останавливается, никто, а у меня ребенок умирает, его в больницу надо срочно, это тут, в Егорово!
- Куда? - Степан недоуменно поднял глаза: с ума она сошла, что-ли? Это же в сторону от Трассы верст двадцать, не меньше.
- В Егорово, в детскую больницу, да тут ближе и нет ничего. Помогите, пожалуйста.
Степан прикинул, как он будет ехать по разбитой районной трассе на своем чистом «мустанге», слушая непрекращающийся вой этого тряпичного кулька, и ему захотелось захлопнуть дверь. Но женщина намертво вцепилась в нее.
- Да ты пойми, я топливо спалю - кто мне его оплатит? - попытался он объяснить женщине.
- Я заплачу… Сколько надо? Вот у меня… - с этими словами мать начала рыться в карманах пальто. - Вот, пятьдесят рублей, шестьдесят. Только помогите! Он умрет!
- Чегоооо? Да ты смеешься? - Степан даже фыркнул от неожиданности. - Автобус жди с такими деньгами!
- Пожалуйста, пожалуйста, все что хотите, только…
Не слушая больше женщину, он оттолкнул ее, захлопнул дверь и вдавил педаль акселератора. Мощный тягач взревел и пошел, быстро набирая ход, в тьму Трассы. Мимо остолбеневшей матери пронеслось белое полотнище с красной надписью «Дальтранс», мелькнули красные габаритные огни, и машина скрылась в ночи.
Трасса уснула. Ни единого автомобиля более не проносилось по ней. Глухая ночь не прорезалась ни единым огоньком, лишь где-то на горизонте сияло ожерелье городских фонарей. До него было так близко и так невозможно далеко. Ребенок уже не кричал. Он тяжело всхлипывал на руках у женщины, которая брела вдоль дороги. Когда за спиной вновь послышался шум мотора, она вяло, ни на что уже не надеясь, взмахнула рукой. На скрип тормозов она обернулась. Старенький автокран с темно-зеленой кабиной остановился рядом, и молодой водитель распахнул дверцу.
* * *
- Здорово, что ли. - Степан вошел на проходную, помахивая сумкой. - Как дежурилось?
Вахтер Кирилл Петрович как-то странно посмотрел на него и ничего не ответил. Недоуменно пожав плечами, Степан прошел мимо, направляясь к гаражам. В курилке, как обычно, заседали шофера, что-то обсуждали. При виде Степана они замолчали и потянулись к выходу. Ничего не понимая, Степан зашел в раздевалку. На столе стояла чайная чашка - его, Степана, чашка. Чашкой к столу был припечатан газетный лист. «Смерть на Трассе» - увидел он заголовок. Небольшая фотография улыбающегося пухлощекого малыша. Черный траур букв «Родился… - умер…» Внезапно он все понял и почувствовал, как в лицо ему бросилась кровь.
«Знают… Откуда? Как узнали? Там же никого не было.» - мысли замелькали чехардой.
Из «Дальтранса» Степан уволился через неделю. Его никто не трогал и никто не сказал ему ни слова. Вообще ни одного. Когда он появлялся на базе, его начинали вежливо обходить. Старые опытные «короли баранки» и молодые стажеры, увидев Степана, стыдливо опускали глаза и отходили в сторону. Пришлось, скрепя сердце, устроиться в строительный трест. Здесь заработки были поменьше, но вроде как никто не думал упрекать его тем поступком.
- Привет, Алексей. - Степан поздоровался с молодым водителем автокрана.
Как и все новички, парень получил самую изношенную машину, которую всеми силами старался поддерживать на ходу. Степан иногда помогал ему - не без умысла. Автокран очень мог пригодиться в скором времени - на даче назревала стройка.
- Ребенок плачет… - негромко ответил Алексей, не глядя на Степана, и отошел к своей машине.
- Что? - спросил Степан, чувствуя, как бледнеет.
- Ребенок. Плачет. - спокойно сказал Алексей, вытирая руки куском ветоши. - Послушай.
Помимо своей воли Степан прислушался и…
С тех пор плач младенца преследовал его везде и всегда. Он просыпался среди ночи и кричал, ругался страшными словами, пытаясь прогнать наваждение. Но едва он умолкал, как в тишине тут же раздавалось громкое хныканье. Стоило ему оказаться одному в кабине своего самосвала, как где-то в углу начинал заходиться криком ребенок. Он сходил в церковь, но не смог войти внутрь, лишь потоптавшись на пороге. Тогда Степан начал пить. До какого-то момента водка помогала ему - провалившись в беспамятство, он не слышал ничего вокруг, и целая толпа младенцев не смогла бы достучаться до его затуманенного сознания.
Потом водка перестала действовать. Хмель не брал его - отказывали руки и ноги, он тупо лежал на диване, не в силах подняться, и слушал плач младенца. Его уволили с работы - он стал пить еще крепче. Без толку. Апрельской ночью он шагнул из окна своей двухкомнатной квартиры на четвертом этаже, и воздух зашуршал вокруг него, но и сквозь этот жуткий шелест слышался проклятый плач! Затем был удар и тьма.
Первый закон Трассы знают все водители: не оставляй в беде никого. Этому учатся в первую очередь зеленые новички, устраиваясь на работу. Это вдыхают вместе с запахом солярки и машинного масла. Это - жизнь Трассы. Тех, кто бросает людей без помощи, Трасса не уважает. Таким нечего делать на дороге - ведь если ты не готов помочь другим, кто и когда поможет тебе? А еще Трасса очень не любит, когда умирают дети…
В полумраке больничной палаты, при тусклом свете дежурной лампочки, лежал человек в гипсовом корсете. Перелом позвоночника - это практически приговор. Сколько их впереди - лет полной неподвижности и мрака? Кому он такой нужен? Жене? Изувеченный человеческий обломок…
В углу негромко, чтобы не потревожить больного, плакал младенец.
Когда наступит испытание и вы споткнетесь на краю пропасти, от того кто будет рядом зависит ваша Судьба, а порой и жизнь:
- Попутчик сделает вид, что не заметил, что вы оступились, и уйдет в сторону.
- Враг всегда вас подтолкнет в пропасть без зазрения Совести.
- Друг никогда не позволит оступиться и тем более упасть, друга никогда не надо просить о помощи, он - молча выполнит свой Долг, по большому счету дружба - это Божье проявление Милости заботы о нас, за это надо уметь быть Ему благодарным.
Лучшая семейная дипломатия-это дипломатия полного взаимного доверия и безграничной искренности.
Мой друг говорит:"Правильно, что у меня нет семьи, детей.
Что я смог бы им дать такой непутёвый?"
А я слушаю и думаю, что слишком самокритичный. Ведь он не худший.
Да если бы все так рассуждали, помня о своих недостатках, то точно род человеческий вымер бы.