Помните, как в девяностых было модно фоткаться в падике на лестнице, с сигами и пивасом? Вряд ли найдётся человек, у которого не было бы такой фотки. И вряд ли найдётся баба, у которой не было бы фотки, где она вся такая нарядная как группа «Комбинация», в лосинах, в джинсовке, в юбке-резинке и в маминых туфлях — стоит такая в падике, с какими-то пацанами, с пивасом и с сигой в фиолетовых губах. Ещё ногти километровые, красные как у Дракулы, облезлая чёрная сумочка из кожзама, а в сумке польская помада, купленная у цыган, жетончик на метро и полпачки L&М. И пара зачуханных конфет-сосалок: барбарисок или Театральных — чтоб мама вечером такая: А ну-ка, дыхни! — а ты на неё барбариской этой дышишь. Пара смятых, прокомпостированных по три раза, автобусных билетика и авторучка с обгрызанной жопкой: мало ли, а вдруг какой симпотный мальчик телефончик твой попросит?
Те фотографии пахли туалетной водой Intim и звучали голосами «Мальчишника»: Последний раз ты со мной, последний раз я твой, последний раз слёзы из глаз, последний раз…
Вот были ж времена, а! А щас-то попробуй, вон, только достать сигарету в подъезде — бдительные бабки моментально ментам на тебя настучат, и в суд ещё подадут. Поэтому сейчас фотки на лестнице без сиги, пиваса, и розовых лосин — хрень какая-то уже бессмысленная, а не фотки.
В году так 1981 в городе Ленинграде в Обществе «Знание» перепутали путевки. И лектора, который должен был рассказывать детям басню «Стрекоза и Муравей» с последующим ее обсуждением отправили на завод «Карла Маркса», что на Выборгской стороне, прямиком в литейный цех. А лектора с материалом о международном положении вместо этого завода отправили в детский сад на Лиговке.
Вечером эти лекторы встретились в пивбаре «Пушкарь» на Большой Пушкарской.
— Ну как, — спросил первый, тот, который был на заводе, доставая из кармана хвост от воблы, постучав им по столу и разделив хвост на две довольно равные части.
— Как, как. Прихожу прямо к тихому часу. Нянечки уложили ребятишек в кроватки и попросили читать лекцию тихо и на распев. Как колыбельную. Ну я им про 26 съезд КПСС, про то, как на нем выступил Леонид Ильич, про наши достижения в народном хозяйстве. Смотрю, все спят, даже нянечки. Мне потом заведующая поблагодарила, сказала, что теперь они так всех детишек укладывать будут. Правда, в конце лекции, когда я рассказывал про американский империализм, один мальчик описался. Но путевку подписали. А у тебя как?
— Да тоже неплохо. Прихожу в обеденный перерыв. Работяги в курилке козла забивают. Ну, начальник цеха приказал им лекцию выслушать и сам исчез. Я быстренько басню прочел и говорю: «А теперь, товарищи, давайте ее обсудим». Тут встает их бригадир, дядя Петя. Здоровый такой мужик и говорит: «Нечего здесь обсуждать. Муравей этот — жлоб, каких мало. К нему женщина подваливает. Красивая. Хоть и беспутная. Была б жена, то можно было просто фингал поставить и простить. А в этом случае сплошное б… о получается со стороны муравья. В нашем рабочем коллективе такого бы из коллектива вывели и на земледелку отправили». Я не знаю, что там у них за земледелка такая, но предполагаю, что это что-то вроде карцера.
Тут все загудели: «Правильно, дядя Петя», а потом кто-то крикнул: «Рыба» и про меня сразу все забыли. Но путевку тоже подписали и велели еще приходить. Ну что, еще по кружечке?
Они сидели еще долго. До тех пор когда от хвоста от воблы почти ничего не осталось. И рассуждали про то, что летом неплохо бы махнуть в Крым на Ай-Петри. Про то, что в Гостинном Дворе вчера выбросили финскую сантехнику. И что Морозов напрасно не поставил в основу Желудкова на игру с киевским «Динамо». И они не знали, что скоро умрет Брежнев, наступит Перестройка, закроется общество «Знание» и наступит эпоха дикого, но такого притягательного капитализма. Которая тоже потом накроется медным тазом.
А вечерний Ленинград тем временем медленно засыпая разводил свои мосты, соединяя корабли с морем и разлучая опоздавших на свидание влюбленных. И только ремонтные бригады на трамвайных путях нарушали его величественную тишину и спокойствие.
Нахлынув вдохновенною строкою,
Мне вспомнились знакомые слова:
«Мне нравится, что Вы больны не мною».
От мыслей закружилась голова…
А нравится ли мне, что Вы не рядом?
Что где-то Ваши синие глаза…
Я снова провожаю вечер взглядом,
О главном, как всегда, не рассказав.
Ведь нравится же мне, что Вы грустите.
О ком-то, но опять не обо мне…
Мне нравится, что Вы, как ангел, спите.
И ей Вы улыбаетесь во сне…
Мне нравится, что Вы больны другою.
И скажет на прощанье тишина,
Что больше Вы не встретитесь со мною,
Что Вами Я без памяти больна.
Он не молод. Уже седина,
По- мужски, украшает виски.
А она так мила и юна,
Как весенней порой мотыльки.
Испытал в жизни многое он:
Знал любовь, знал обман, боль разлук.
Но всегда с ним его саксофон,
Самый лучший проверенный друг.
Жизнь её, как в стакане вода.
Мимолетный с мальчишкой роман
Не оставил на сердце следа
И растаял, как утром туман.
Блюдца синих распахнутых глаз,
Челка набок и флейта в руке.
На окошке сидит в поздний час.
Вдруг запел саксофон вдалеке.
То с надрывом, то нежно шурша,
Он мелодию в ночь уводил.
У нее трепетала душа,
Так знаком и любим был мотив.
Флейту быстро к губам поднесла,
Саксофону послала ответ.
Взглядом дом на углу обвела-
На балконе мужской силуэт.
Стих маэстро. Почудилось что ль,
Будто флейты журчит ручеек?
Заиграл он мелодию вновь,
Так и есть… ошибиться не мог.
Флейта вторила нежно ему,
Саксофон слал мелодию ей.
И в тот миг не ему одному
Показалось, что нет их родней.
Каждый вечер в раскрытом окне
Флейта нежно звала саксофон.
И услышав ее в тишине,
С ним маэстро спешил на балкон.
Он — седой, она — юности взрыв,
В целом мире балкон да окно.
Только музыки вечный мотив
Обвенчал их друг с другом давно.
Не нужны им слова о любви,
Ноты сами за них говорят.
И в лучах уходящей зари
Юность дарит маэстро свой взгляд.
Блюдца синих распахнутых глаз,
А в них столько любви и тепла,
Что казалось судьба в этот раз
Их надолго и прочно свела.
Но беда уж бежит впереди,
Страшной болью пронизана ночь,
Сердце рвется на части в груди,
И никто здесь не в силах помочь.
Замолчал навсегда саксофон.
Флейта долго рыдала в ночи.
В каждом звуке души юной стон
И огонь поминальной свечи.
С той поры уж прошло много лет,
Но лишь выйдет на небо луна,
Флейта грустную песню поет,
Одинока по жизни она.
Верит, встретятся на небесах
И сыграют дуэтом на бис,
Синева разольется в глазах,
И запляшет луны желтый диск.
Одиночество плачет в ночи,
Ностальгией рыдает окно,
Но балкон тишиною молчит…
Жаль, не всем нам любить так дано!
Найди меня, слышишь, мой милый,
Я так одинока в толпе.
Единственный мой мужчина-
Я думаю лишь о тебе.
Найди для меня хоть на денёчек,
Мне так не хватает любви.
Тетради распухли от строчек
В которых желанья мои.
Найди для меня хоть на часочек.
Я тихо тебя обниму.
В объятья твои, как в платочек
Я тело своё заверну.
Найди для меня хоть на минутку.
Так хочется снова тепла.
Ведь я уже не на шутку
Замёрзла, совсем одна.
Найди меня…
Алый галстук… красный флаг…
Наш победный гордый стяг…
Комсомол и пионерия —
Детства… юности империя!
С ностальгией прошлых лет…
В СССР бы взять билет!
Вы часто ходите в гости? Нет? А почему? Ну, то, что нет времени, - это не причина, в Советском Союзе свободного времени было еще меньше, ибо все трудоспособное население работало, а дети, помимо школы, занимались в кружках и секциях.
С появлением телефонов, компьютеров и интернета постепенно исчезла потребность в личном общении. Зачем тратить полдня, а то и целый день на сборы, дорогу, посиделки? Зачем с утра пораньше наводить лоск в квартире и что-то готовить, чтобы попотчевать гостей? Зачем вообще напрягаться, если, не выходя из дома, можно узнать о новостях, справиться о здоровье, обратиться с просьбой или просто поболтать ни о чем? А если уж назрел серьезный вопрос, требующий решения тет-а-тет, его принято обсуждать на нейтральной территории: в кафе, баре, ресторане. Домой собеседника стараются не приглашать.
А вот в СССР ходили в гости часто. По праздникам и выходным. По причинам и без таковых, просто так. Иногда даже без предупреждения, спонтанно. Ходили к родственникам, друзьям, коллегам. И даже к соседям ходили - не забегали на минуточку за луковицей, а основательно собирались всем семейством, прихватывая с собой домашние варенья-соленья, а иногда и бутылочку крепенькой. И даже открытки в киосках «Союзпечати» продавались с приглашением в гости, вот такие.
В гости по праздникам
По праздникам все советские люди делились на две части: те, кто идет в гости, и те, кто гостей принимает. Новый год, Первое Мая, День Победы, Седьмое Ноября традиционно были семейными праздниками, когда гостей приглашали заранее, за неделю-другую, тщательно продумывали меню, закупали продукты и всем семейством готовили угощения для праздничного стола. В такие праздники, как сейчас говорится, «принимающей стороной» были старшие родственники: родители, бабушки-дедушки, тети-дяди. К ним съезжались с подарками и гостинцами дети, племянники, внуки - и начиналось праздничное семейное застолье. Причем, вкусно поесть-попить было не главным, гораздо больше за столом ценились неторопливые разговоры, веселые шутки, задушевные песни.
Детей сажали за общий стол, и они вместе со взрослыми принимали активное участие в общем празднике. Никаких отдельных столиков, никаких приглашенных аниматоров (тогда и слова-то такого не знали) не было - за праздничным семейным столом каждому находилось место. Была в Советском Союзе и еще одна забавная праздничная традиция: ребенка ставили на табуретку и просили рассказать специально выученный к празднику стишок или спеть песенку. Вряд ли найдется хоть один рожденный в СССР, которого бы миновала участь декламатора с табуретки.
Гости званые…
Дни рождения справляли более пышно. Если именинником был ребенок, приглашались не только родственники, но и друзья малыша. На стол подавались легкие блюда, сладости и фрукты. Традиционно мама или бабушка пекла сладкий именинный пирог, который украшался свечками по количеству исполненных лет. Да и вообще домашней выпечки на столе было много, а потчевать маленького именинника и его гостей магазинными пирогами и печеньями считалось дурным тоном.
Дарили детям в день рождения игрушки, книги, красивые обновки. Причем обновкам, скорее, радовались родители, а малышей больше интересовали игрушки, которые сразу после вручения доставались из коробок и становились предметом внимания маленьких гостей. После праздничного угощения старшие дети или взрослые придумывали для малышей развлечения: крутили диафильмы, загадывали загадки, затевали игры. Причем в играх с удовольствием участвовали и сами взрослые, поддаваясь всеобщему веселью.
На дни рождения взрослых приглашались родственники, друзья, соседи, коллеги по работе. Иногда приглашенных набиралось несколько десятков, но даже в небольших городских квартирках хозяева так умудрялись разместить гостей, что места хватало всем. Такие праздники с обильными застольями, песнями под гармонь или гитару и танцами под виниловые пластинки порой затягивались до утра.
Не забывал советский народ и о профессиональных праздниках. Их, в основном, отмечали во дворцах культуры и клубах, которые имелись при каждом крупном предприятии, реже - в кафе и ресторанах. Хотя близких коллег на такие праздники тоже приглашали домой и устраивали отличные посиделки с неизменным угощением, песнями и танцами.
… и незваные
Нет, они не хуже, чем в известной поговорке. Внезапное появление друзей или родственников редко напрягало людей, а случались такие спонтанные визиты частенько. И не потому, что гости были невежливыми и предпочитали шокировать хозяев, свалившись им на голову снежным комом.
Просто не всегда была возможность предупредить о своем приходе: домашние телефоны в СССР были не у всех. Но когда на пороге неожиданно появлялись гости, хозяева им были искренне рады. Тут же на столе появлялись домашние огурчики, помидорчики, грибочки и прочие хозяйские заготовки. Да и визитеры никогда не приходили с пустыми руками: приходить в гости без угощения считалось дурным тоном и расценивалось как неуважение к хозяевам. Так что закуска к горячительному и сладости к чаю на столе были всегда.
Советским людям нравилось ходить друг к другу в гости. И принимать гостей они тоже любили и умели. И не было скучно во время таких визитов ни хозяевам, ни гостям: почему-то всегда находились темы для долгих бесед, заканчивающихся порой за полночь… Куда все это исчезло? Почему мы перестали ходить в гости и приглашать их к себе, хотя и квартиры у нас стали побольше, и не надо ломать голову, чем угостить заглянувших на огонек друзей?
И даже готовить угощения не надо - магазин с полуфабрикатами и готовой едой под боком, а если лень выходить из дома, то любую снедь можно заказать по телефону или интернету. Так почему же сразу после произнесенного по телефону шаблона «Привет, как дела?» общение начинает нас тяготить и раздражать даже на расстоянии? Любители кивать на обстоятельства наверняка скажут: время такое - бешеное, стремительное, не до посиделок…
Но разве не мы сами создаем эти обстоятельства, сознательно лишая себя роскоши общения? А может, прямо сейчас, подобно известному мультяшному персонажу, почесать в затылке и сказать себе и своим близким: «А не пойти ли нам в гости?».
Эх, не жить бы со скоростью времени! -
Научиться себя «замедлять».
Для чего-то ненужного бремени
Мы взвалили на плечи опять.
Жизнь, как кукол, нас тянет за ниточки:
Снова сыгран спектакль с мастерством.
В беготне за глобально-несбыточным
Не видна уже радость в простом.
Шаг назад… Отдышаться…Одуматься.
Сделать то, что попросит душа:
По забытым дорогам и улицам
Прогуляться с тобой не спеша.
Как давно не бродили мы парками…
На отшибе, на самом краю
Уж найдём ли под старыми арками
Ту, любимую нами, скамью?
Всё, что жизнью отмерено, выдано,
Тратим мы, торопясь, без затей,
И как много закатов не видано!
Не услышано песен дождей!
Месяцами, годами оплачена
Бесполезность подобных утех.
Сколько времени было потрачено
Не туда, не на то, не на тех…
Я рождена в СССР,
Тогда деревья были выше,
«Стройнее» девичий размер,
Милее голуби под крышей.
За пятачок стакан «Ситро»
Вприкуску с золотистой булкой.
Пока в диковинку метро
И безопасны переулки.
Ещё из мяса колбаса
И дефицитные сосиски.
Чуть ниже пояса коса.
И живы все из самых близких.
Прибалтику и Казахстан
Не называют заграницей.
И детям самых разных стран
«Артек» гостеприимный снится.
Сенсация - телемосты.
И фраза, ставшая крылатой,
Что секса нет, и мы чисты.
Пусть обзавидуются в Штатах!
Мещанство - глупый атавизм.
Мы не слыхали слова «Форекс»
Для тех, кто строит коммунизм,
Неколебим «Моральный кодекс».
«Наш паровоз вперёд летит…»
Вождя на флагах гордый профиль…
Но прочно в памяти сидит,
Как делят растворимый кофе.
Семейство в очередь встаёт:
Костей - по килограмму в руки.
Как мама ночью платья шьёт
Мне - из своих. И не от скуки.
Талон на масло в кулаке.
А на пустом прилавке грустно
Нетронутые, в уголке,
Консервы из морской капусты…
Не хлебушком одним живём.
Но как забыть парней соседских,
Что обрели из цинка дом,
В чужом краю простившись с детством?
Я рождена в СССР.
Я помню: всякое бывало.
Я гордым словом «пионер»
И комсомолкой называлась.
Пускай не те сейчас года.
За что же нынешние хают?
Хоть и несладко иногда,
Страну, как мать, не выбирают.
Не выбирают времена.
Не может век равняться с веком.
Но каждому душа дана,
Чтоб оставаться человеком.
Ты помнишь, как он нес тебе портфель,
Как лазили вдвоем в соседский сад?
Несбыточная мыслей канитель,
Спиною прыгнуть в много лет назад…
Вдоль обочины трассы пейзажи просты:
Вперемешку - кусты да деревья.
А свернёшь на просёлок - четыре версты,
И наткнёшься на эту деревню.
Облупившейся краской встречает плакат,
Усмехаясь: «Вперёд - к коммунизму!»,
А за ним - исподлобья уныло глядят
Почернелые, мёртвые избы.
Подкрадётся, обнимет звенящая тишь,
Время станет смолою тягучей,
Лишь плывут над грядой провалившихся крыш
Облаков недоступные кручи…
За околицей прежде стояло гумно,
Но и место отыщешь не просто -
Заросло. И окрестные пашни давно
Затянуло еловым подростом.
На лугу, у реки подоспело косить -
Травы сочные, берег пологий…
Но ни звука, ни скрипа тележной оси,
Нынче время других технологий -
Новый люд засевает иные поля,
Что им дел до материи грубой
И того, как врастают в планету Земля
Вековые, замшелые срубы…
Помню в детстве, ух, мороз!
Щиплет уши, щиплет нос!
Чувствую себя богиней-
На моих ресницах ИНЕЙ!
Мама в шубку одевала,
Ветерком не поддувало!
И не страшен мне январь,
Коль на шубе сверху ШАЛЬ!
А в мороз не мёрзли ножки,
Согревали нас сапожки.
Я хотя и маленькая,
Но носила ВАЛЕНКИ я!
Как же с горки покататься
Все любили от души!
Сядем в САНОЧКИ-САЛАЗКИ
И летим с крутой горы!
Ах, ты, зимушка-зима!
В моём детстве ты была,
Словно СКАЗКА, словно ЧУДО!
Наше детство - вот где КРУТО!
Прежде чем разносить почту - газеты, журналы и письма, на профессиональном слэнге это называется «уйти в доставку», почтальон должен эти самые газеты, журналы и письма рассортировать. При этом не ошибиться, потому что люди ведь хотят получить то, что они выписали. Для этого почтальон надевает специальные резиновые напальчники, которые помогают это делать быстрее.
В этот день газеты для сортировки пришли позднее обычного на целых два часа. Потому что состоялся Пленум, и, чтобы читатели как можно быстрее узнали о его решениях, рабочие типографий работали в своих типографиях всю ночь.
Зато у почтальона образовалось пару часов времени, чтобы почитать журналы. Хотя он был человеком простым, но всегда с огромным интересом читал научно-популярные журналы - «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Техника молодежи». И другие. Поэтому он был в курсе последних достижений науки и техники.
Еще, правда, пришлось оторваться от журналов и покормить пса - верного Руслана, который привычно сидел привязанный к водосточной трубе у служебного входа на почту. Руслан тоже не выказывал никакого возмущения, потому что был псом терпеливым и некапризным.
Раз в несколько лет бывает еще более важное событие - Съезд. Тогда газеты запаздывают вообще на весь день и уходить в доставку приходится уже когда стемнеет. Но почтальон понимал всю важность и не расстраивался. Впрочем, расстраиваться вообще было не в его правилах.
На Съезде Секретарь рассказывал подробно и с цифрами про то, сколько построено квадратных метров жилья для трудящихся, сколько введено койко-мест в больницах, открыто новых школ, сколько проложено километров железных и автомобильных дорог, сколько добыто нефти, произведено металлов. Это занимало много страниц, отчет был обстоятельный и подробный, поэтому газеты становились во много раз толще и еле помещались в почтовую сумку. Но зато люди могли из первых уст узнать, как выполняются планы и обещания и что планируется на будущее. Это очень сильно отличалось от нынешней практики, когда обещали что-то крайне неопределенное - встать с колен, сделать великой, побороть бедность, а иногда вообще загадочное - «Да, мы можем!» При этом потом никто ни за что не отчитывался, когда проходило время. Это почтальона всегда крайне удивляло.
Но сегодня газеты, хотя и были толще из-за материалов Пленума, но не слишком, и в доставку почтальон ушел всего на пару часов позже.
День был хороший, почтальон проходил по своему участку, рассовывая газеты, журналы и письма в почтовые ящики на первых этажах. Рядом с ним шел его пес.
Почти весь участок уже был обработан, когда во дворе одного из домов - высокого уродливого здания, построенное рабочими из Средней Азии - не случилась неприятность.
Навстречу почтальону попалась компания из трех молодых людей, которых иногда называют жлобами, иногда хамами, иногда урлой, но вообще имя им гопники. И они очень мешают иногда жить. Как это случилось и сейчас.
- Смотрите, кто идет! - сказал первый.
- Это он, это он, ленинградский почтальон! - сказал второй.
- Коммуняку на гиляку! - сказал третий с заметным малороссийским акцентом.
Они стали толкать почтальона, а потом один из них ударил его в лицо.
Почтальон долго сдерживался и даже пробовал поговорить с ними по-хорошему: ребята, я не хочу неприятностей!
Однако неприятностей хотели ребята.
Терпение у почтальона кончилось тогда, когда один из так называемых гопников сорвал с его плеча сумку и высыпал на асфальт газеты «Правда», «Известия», «Советская Россия», «Труд» и другие…
- Ладно, - сказал почтальон и свистнул верному Руслану.
Минут через пять от гопников почти ничего не осталось. Почтальон собрал то немногое, что все-таки осталось, с помощью совка и щетки в полиэтиленовый пакет и выбросил его в урну. Он всегда носил с собой совок и щетку - убирал за Русланом собачьи какашки, даже если тот делал свои дела на газоне. Почтальон был очень воспитанным и культурным человеком, пусть даже и простым.
Закончив уборку, он собрал рассыпанные по земле газеты и продолжил доставку.
Когда он проходил мимо Кремля, там, как обычно, все смолкло - и работа и веселье, а его обитатели прижались к окнам, наблюдая за почтальоном. Так они делали каждый раз, когда почтальон проходил мимо. Потому что они знали, что однажды почтальон принесет им Повестку. Но, увидев, что сегодня Повестки нет, в Кремле снова закипела работа и веселье.
Под самый конец, во дворе одного из стареньких, хрущевской постройки, домов, почтальон увидел своего старого знакомого. Он сразу достал журнал, который его знакомый выписывал - красочный журнал «Корея» с улыбающимся Ким Чен Ыном на обложке, подал знакомому.
- Как дела, Егор? - спросил почтальон у того знакомого.
- Все идет по плану, - ответил знакомый.
Они поболтали немного, а затем почтальон пошел дальше - осталось уже совсем немного газет, журналов и писем.
В конце, когда сумка опустела, он занес пенсию Генералу. Пенсии разносить не входило в его обязанности, но он специально попросил начальника почты разрешения - потому что с Генералом был давно знаком, но просто так заходить к тому стеснялся. Генерал, хотя и был на пенсии, но человеком был занятым.
Как и заведено, они долго пили чай с вишневым вареньем и обсуждали новости - массовые демонстрации против пенсионной реформы в Аргентине, перспективы Джерри Корбина в Англии, участие сенатора Берни Сандерса в голосовании за перенос посольства США в Иерусалим, выдвижение крановщицы Лисициной кандидатом на пост президента от партии Рот-Фронт. Еще Генерал рассказывал, как во время своей действительной службы организовывал военно-коммунистические путчи в разных странах Третьего Мира.
Верный Руслан в это время грыз с удовольствием кость, которую Генерал специально для него приберег.
День, несмотря не небольшое недоразумение к так называемыми гопниками, заканчивался приятно.
И вот чего я уже хочу сказать. Вы, если встретите человека с сумкой, на которой написано «Почта СССР», вы не беспокойтесь. Улыбнитесь ему, помашите рукой. Угостите его пса сухариком. Можете даже спросить, как дела. Он ответит - он простой и скромный человек, но любит поговорить.
А если там, в этой старой кожаной сумке с надписью «Почта СССР» и лежит, наконец, та самая Повестка, то она не вам. Она тем, кто эту сказку никогда не прочитают. А даже если и прочитают случайно, то не поверят.
И зря.
Как жаль, что родилась я слишком поздно,
В век электроники, инета и кино.
Хотелось «там» пожить, но это невозможно -
Вернуться в прошлое нам боле не дано.
Ведь были ж времена и очень жаль, что были,
Где рыцари при шпаге при плаще
За женщину любого бы убили,
Не ждав суда на следственной скамье.
И не стесняясь чувств своих порою,
Нам серенады пели под окном.
Из-за Елены погубили Трою,
Лет пять готовясь сделать ход конем.
И расстоянья не были преградой,
Желанию увидеться с тобой.
И встреча каждая была наградой,
Тем рыцарям, что жертвовал собой.
За взгляд, улыбку или просто фразу
Желание любое выполнить он мог.
И даже не моргнувши глазом,
Спокойно умереть у ваших ног.
О прошлом мы мечтаем, вспоминая,
Ну, где ж вы, рыцари, при шпаге при плаще?
Куда девалась удаль в вас былая?
Когда вокруг такие женщины, ва-аще!!!
Я дотянуться до тебя стараюсь,
Но пальцы трогают лишь пустоту.
Я нашим прошлым ещё жить пытаюсь,
Оплакивая мёртвую мечту.
Прошли как сон наши рассветы и закаты,
Их след простыл под белым снегом тополей,
Где я сжимал в объятиях когда-то,
Ту, что была на свете всех милей.
Мы оба правы, оба победили,
Зажав в руке свободу как трофей,
А та мечта, которую родили,
Осталась умирать среди толпы людей.
Ты счастлива? Наверное я тоже,
Но иногда под кронами аллей,
Шагая по ковру надежд прохожих,
Я разглядеть хочу ту, что была моей.
Олег Николаевич Петров.