Однажды молодой физкультурник спросил пожилого: не планирует ли он поменять коньки на бутсы, и пожилой ответил, что в его возрасте коньки надо не менять, а отбрасывать.
России главная черта — предел, законченность, граница; Россия с пеною у рта к определенности стремится. Уж если в чем не повезло, то так приплющило, что спятишь; уж если зло, то суперзло, а коль порядочность — то святость. Тут если выбрана стезя, то уж до гроба выбор сделан; быть промежуточным нельзя — «Будь или ангел, или демон». Писал, я помню, Томас Манн, что выбор — бред, фантом, [иллюжен]**; в обычной жизни, может, дан, а при фашизме резко сужен. Коль есть беспримесная дрянь, дрянь беспросветная, заметим, — то сразу ты заплатишь дань простым границам, тем иль этим. Фашизм поблажек не дает, туманность выбора развеяв: ты за ликующий народ — иль за гонимых иудеев? И Черчилль, заплатив сполна, сказал: иллюзий я не строю, коль против этих — Сатана, то я в союзе с Сатаною. При этом выборе простом вопрос о святости отставлен. Доспорим как-нибудь потом, а нынче наш союзник — Сталин.
Насчет моральной пользы зла — еще подумаем об этом: когда оценивать нельзя, тогда и мысли под запретом. С тех пор, когда, на нас напав, фашизм искал себе пространства, — так Сталин оказался прав, и до сих пор еще остался.
Где все черно или бело, там нет ни рыжих, ни шатенок; где есть беспримесное зло — там ни оттенков, ни оценок.
Таков сегодняшний излом, — предлог грядущей ностальгии, — что мы бываем этим злом наглядней, ярче, чем другие. Мы гоним чистый беспредел, крутое, искреннее порно, — но я решать бы не хотел, насколько это благотворно. Сплошная тьма, черна, крепка, — а не штриховка или пятна (я захожу издалека, но ведь иначе непонятно).
Вот, скажем, Пражская весна, и все мечты покуда живы, и перспектива неясна, и как бы есть альтернативы. Но тут мы всунули клешни, вмешался Леня-душегубчик, и танки русские вошли, и воин света сразу Дубчек. Уже про Пражскую весну, про риски, шансы и обманки я ничего не объясню — все обсуждают только танки. Вот, скажем, киевский майдан: они подавно несвятые, но им такой противник дан в лице сегодняшней России, такой разительный пример, что, приглядевшись хорошенько и посравнивши с ДНР, полюбишь даже Порошенко. Чего, казалось бы, лютей идеи нашенского дяди — «Поставим женщин и детей, а сами храбро встанем сзади!». Любая грязная братва свята при виде крокодила; теперь хвала тебе, Москва, — ты Киев сразу обелила.
Теперь он праведен, и чист, хоть там и склизко, и нечисто; за этот ход неонацист еще похвалит крымнашиста.
И вот российский новодел, хоть он и сделан на коленке, перешагнул за тот предел, за коим кончились оттенки. Он осчастливил гопоту и наплодил немало дряни, однако пересек черту на деле Павликовой Ани, которой восемнадцать лет (помладше прочих фигурантов) и у которой точно нет террористических талантов. Она сама бы по себе не нарушала строгих правил, но чувачок из ФСБ собрал подростков и подставил, не знаю, собственно, на кой. Их нравов не могу постичь я. Не слышал разве что глухой про дело «Нового величья». Умеют многие из нас терпеть упорно, образцово — и Крым стерпели, и Донбасс, спокойно терпят и Сенцова, но он мужчина, он мужик, — хоть не солдат и не захватчик, — он и под пыткой не дрожит, в суде уж точно не заплачет. А это девочка в суде, где ясно все по первой фразе, рыдает: «Мама, мама где?» — причем еще по телесвязи, — и тот из пафосных шутов, гораздых языком метелить, кто это вынести готов, тот окончательная нелюдь.
Я сам на многое глядел — мол, не беда, придет расплата, — но здесь, по-моему, предел. Здесь просто точка невозврата, за коей, Господи прости, все рухнет вниз неудержимо. Нельзя полемику вести о легитимности режима. Нет оправданий и защит у современников злосчастных. Всяк соучастник, кто молчит. Кто шепчет, тоже соучастник. Есть вещи, общие для всех: забудем внутренние войны. Порою ненависть — не грех, Войнович говорил покойный. А впрочем, желчному уму внушила прошлая эпоха: мы вяло любим потому, что ненавидим тоже плохо. Пускай Россия заживет определенно, строго, чисто: «Наука ненависти» — вот чему нам надо научиться. Войну мы помним четко так не для того, чтоб бить по нервам, — у нас сегодня тот же враг, что был у дедов в сорок первом. Определенность и война, при том, что дело наше право, — вот в чем действительно сильна моя бессмертная держава. Довольно, хватит голосить, о снисхождении просить, кричать, что в правде наша сила, — есть то, что можно выносить, но кое-что невыносимо. Есть белый цвет и черный цвет — о прочем правнуки рассудят. Оттенков нет. Акцентов нет. Пощады нет.
И им не будет.
** в оригинале -- illusion, но в таком виде не проходит
Мои соседи буд- то бабки
Которым 1000 лет назад
Чего вы ржоте там на лавке
Что Я хочу быть Депутат ??
Вот как пойду на переулке
Своей красивою ногой
Так все заткнётеся на муке
Что с вас политик не какой !!
Вы не видали водки кроме
А таг- же супа на обед
А Я воз сяду на Домкоме
Потом воз сяду в Горсовет !!
Потом не множечко усилей
И сяду в Думе на верхи
За Мной Единая Росия
А вы бездарцы и лохи !!
Небритый потрёпанного вида следователь сидел на элегантном чёрном диване и мелким профессиональным почерком заполнял протокол осмотра места происшествия. На журнальном столике кроме собственно протокола находились пустая литровая бутылка водки и два мутных гранёных стакана, что и было занесено в документ. Упавшие с комода часы показывали пять утра.
— До утра бухали, — сказал следователь. — Надо же, такая приличная вроде дама, а жрала водку как эксперт какой-нибудь затюканный.
— Четвёртый номер, не забудь отметить, — подал голос судмедэксперт, с безразличным видом рассматривавший обнажённую блондинку, лежащую с ножом в животе прямо посередине комнаты.
— Зеленоглазая, — добавил он, приоткрыв отработанным движением блондинке глаз и тут же закрыв обратно.
На кухне истошно заверещала запертая осиротевшая кошка.
— Животное жалко… А эта чем-то похожа на одну мою знакомую с «Одноклассников»… — следак вдруг начал что-то судорожно писать в телефоне «с помощью букв». — Уф, не она… Ответила.
— Опосля пожара драка и скандал, только Ване пофик, Ваня дуба дал, — экспомедик процитировал вычитанный в сети стишок и дебильно заржал.
Блондинка зашевелилась.
— Не смешно, — сказала она, вытащила из пуза нож, быстренько поднялась и двинулась в сторону юмориста…
Всё нормально, потсоны. Не ссыте.
Отдыхать можно на лазурном берегу Белого моря, там и яхты припарковать.
Детишек отправите учиться в Калугу.
Настойка боярышника, кстати, по вкусу практически Шато Мутон Ротшильд 1982 года. Надо только привыкнуть.
Поговаривают, что АвтоВАЗ специально для вашей шоблы готовит к производству новую модель «Калина - Дьябло».
А если чо заболит вдруг, то добро пожаловать в Апатиты.
Не сдохнете. Наверное.
Мы-то не передохли. Пока.
ПС. Тем временем стоимость замков 17 века, расположенных в Тамбовской области, выросла за утро на 20%.
А чо, и престижно, и товарищ рядом.
Был у моего соседа пёс по кличке Питон. Серьёзный немец чистых кровей.
В щенячьей юности Питона приключился один очень неприятный случай. Сосед вышел с ним погулять во двор. В это время проходящая мимо слегка вмазавшая тётя не смогла удержать на поводке своего ротвейлера, натасканного, очевидно, на полное уничтожение всего живого. Покусали щенка изрядно, месяц лечили.
Оклемался Питон и вырос в здоровенного кобеля. При этом он обладал ангельским характером, позволял детишкам таскать себя за хвост, играл во дворе с болонками и прочей мелочью, а спал с кошкой в обнимку.
Не Питон, а Питоша просто.
Но стоило только появиться на горизонте собаке сопоставимых с ним размеров, Питона рвало и метало. Он превращался в злобную невменяемую зверюгу, готовую разорвать ни в чём не повинного сородича на куски.
Поэтому намордник с него снимали только дома.
Так что корни всяких странностей могут уходить куда угодно.
Например, если человек с патологическим постоянством делает боевую стойку на каждое «жы-шы», то, может быть, его в детстве просто беспредельно шпиняла вредная училка рускава изыка.
Антоха, габаритный алкоголик,
Используя физический нажим,
Не смог пройти за свой любимый столик,
Споткнувшись о расколотую жизнь.
Она валялась, допивая крохи
Оставшихся болезненных секунд,
Как вдруг над ней склонился лик Антохи:
Чего-то я никак не просеку?
Не потому ли вы, мадам, лежите,
Попутно забывая, как дышать,
Что столик мой, как скорый небожитель,
Хотите для себя попридержать?
Вы мне смотрите, я мужчина борзый,
Могу и по трещотке засветить,
Мне, если надо, отыщу на звёздах,
И вниз спущу по Млечному Пути.
Короче, отползайте постепенно
К подножью параллельного стола.
Иначе - у меня характер скверный.
Но тут мадам внезапно ожила,
Зашевелилась в сторону Антохи,
Застенчиво бурча про Млечный Путь.
Мужик прикинул и сказал: неплохо.
И взял её за талию. И грудь.
И вот они сидят за вожделенным,
Заставленным стаканами столом.
И нету их счастливей во Вселенной,
И пахнет черемшой и холодцом!
Но, только он уверенно и смело
Собрался засосать её уста,
Мадам, срывая скатерть, околела,
Лет шестьдесят не дотянув до ста.
Вот так придёшь, подумалось Антохе,
Бухнуть, чтоб распоясалась душа
А встретишь- жизнь на предпоследнем вздохе.
И сразу - никакого куража
Хрустально-зыбким утром на охоту,
с помятым скальпом (впрочем - как всегда),
отправился индейский вождь Стилвотер,
по-нашенски - Спокойная Вода.
Прорёпаны по пьяни томагавки,
а М-16 за одеколон
заложена была в ближайшей лавке,
поэтому пришлось идти с колом.
Охота неважнецкая без пушки,
не завалить оленя у тропы,
но есть в природе хворые зверушки,
которых можно и с колом добыть.
Дошкандыбал до берега Миссури
Стилвотер, невзирая на артрит,
и видит: вах! в лазоревой лазури
лазоревость лазурная парит.
По всем законам хамелеонизма
лазоревость косила под среду,
однако барражировала низом,
чем, собственно, и привлекла беду.
В период алкогольных обострений
с глазастостью творился беспредел,
и сокращалось зрение до зренья,
но эту жесть Стилвотер разглядел.
- Парит со сбоем ритма, неумело.
Запарилась, наверное, паря, -
подумал он. - Возможно, приболела?
А, может быть, колбасит с дикаря?
Индеец знал: она в Бордовой Книге,
и можно только лапку почесать,
но жрать охота, а в котомке - фига,
и до обеда ровно полчаса.
- Зажмурится, похоже, бедолага,
страдает синева, а не живёт! -
решил Стилвотер и, навзрыд заплакав,
проткнул колом лазоревый живот.
Создатель бушевал страшнее бури,
швырял в пространстве молнии и гром:
- Я сляпал тварь, маленечко схалтурив,
но это же не повод, чтоб колом!!!
Решение по делу было строгим,
не дрогнула Верховная Рука -
Стилвотер сослан в адские чертоги
на должность местечкового князька.
А несуразность вскоре воскресили…
Но есть ещё в Миссури мужики,
что вопреки несправедливой силе
в лазоревость вонзают тройники!
Хочу - дожить, когда в глуши лесной
Рябинушки да вековые клёны,
Те что сгибались до земли в поклонах,
Начнут глумиться смело над сосной.
Дожить, когда, отважны и честны,
Зашелестят листвой хамелеоны
И, мигом поменяв расцветку кроны,
Мазурку спляшут на дровах сосны.
С пластичностью, присущей холуям,
Они восславят нового кумира,
Правителя растительного мира,
И только лишь тогда, пожалуй, я
Забуду всё, что было в горьком сне:
Расцвет дубов, безводье, дым пожарищ;
И пусть она мне вовсе не товарищ,
Я помолюсь о рухнувшей сосне…
Всё преходяще, только Неизбежность
Души мятежной смяла покрова,
А я храню в занывшем сердце Нежность
Почти ещё сперва когда едва!
Быть может где-то в призрачной Вселенной
Пересекутся блудные пути,
Лишь только бы Любовь была нетленной
Ещё сперва когда едва почти!
И я тебя впитаю сладострастно,
Закидывая кудри на плечо,
Знать, Ожиданье было не напрасно
Сперва когда едва почти ещё!
Вздыхают томно стройные берёзы,
Вбирают Чувства властные права,
Сбываются немыслимые грёзы
Когда едва почти ещё сперва!
Покрылись Небеса жемчужной пылью,
И не важны Печали и Беда,
Нам суждено Сказанье сделать Былью
Едва почти ещё сперва когда!
Мы, стоя на пороге Мирозданья,
Алкаем Благолепия Вино,
Возможно, прояснилось бы Сознанье
Да только жаль - оно отключено.
актриса малость туповата
считает только до пяти
поэтому свой дом художник
ты продал абсолютно зря
Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парнасу -
не похвалил никто ещё ни разу,
моя и прочих эдельвейсов ниша,
наверное, находится чуть ниже.
Среди светил болтаюсь словно тень я,
не поздравляют, гады, с днём рожденья
и не слагают радостные оды -
уроды, Ваня, здесь одни уроды!
А у подножья - с критиками шашни,
и милый Серж, и умница Ирэн,
спасибо им, что сорванная башня
приобрела почти пизанский крен.
Давно, конечно, перерос болото,
кропаю исключительно на «пять»,
но только тянет, тянет отчего-то
развесистую клюкву пощипать…
Наелся вдоволь я парнасной манны,
отправлюсь вниз, где обрету покой
в объятиях стипломных графоманов,
залайканных недрогнувшей рукой.
Самое время поговорить об ударениях.
Вот нету в русском языке слова «гАло». А «нету» - есть, хоть и поговаривают, что нет.
Понимаете, к чему клоню?
Хотите - соглашайтесь, хотите - нет, но «звОнит» - есть. Сплошь и рядом. Да, просторечное, да, неправильное, но есть.
И это «звОнит» - богатство языка, и «ложит» - тоже. И кофе «чёрное». И «трепает».
А неверно ударенный анахронизм или редкое слово - личное богатство ударяющего, хотя по мне так - косяк.
Вы можете себе представить: «Намедни Витьку встретила… У него такое гАло! Во весь окоём!»?
Не, конечно, не исключено, что на бескрайних просторах нашей страны ещё сохранились переделкино-томилинские уголки, где в речи чудом выживших мастодонтов (в отличие от их измельчавших отпрысков) ещё расстелены домотканой пестрядью «вельми понежы» с «исполатями» вперемешку. Быть может, они даже чуют разницу между «вперемешку» и «вперемежку».
Но сдаётся мне, что там и с ударениями всё в порядке.
Так что если нашли удачно подходящую к глаголу рифму «исполать», то употребляйте её правильно, пожалуйста.
Ибо «а я всегда говорю: испОлать» просто ржачно слышать.
Будете бить - бейте. Тока не по голове. Это моё больное место.
Когда до вершины слегка не долез,
но кажется воздух целебный прогорклым,
в нагрудный карман запихай эдельвейс
и дуй от сияющих пиков под горку.
Ты на Эвересте не сможешь пройти,
чтоб где-то под ложечкой не засосало,
вблизи от лежащих почти на пути
безжизненных тел, обнимающих скалы.
Пускай удалённо Тянь-Шань и Тибет
в полуденном солнышке будут купаться,
зато коновал не отрежет тебе
четыре из трёх отмороженных пальцев.
Останки твои не впитает гранит -
пригреет земля или тесная урна,
а мощи романтиков будет хранить,
лавиной укутав, звезда Аннапурна.
Спускайся, оставив брезгливость и страх,
в болото, где быт скрупулёзно налажен…
Но только внизу не пиши о горах,
поскольку получится полная лажа.
На задворках великой родины
в огородике у реки
возвышается куст смородины,
а вокруг - сорняки.
Палисад непогодой выкошен.
На затылках столбов - мох.
Дядька-клён скрипит,
дряхлый, высохший.
Занемог.
Сорняки. Во все стороны.
Холодок, словно сталь - к виску.
Монотонная песня ворона,
а вдали лаконично: ку-ку.
Август месяц. Промозгло. Слякотно.
Неуютно под ветром злым.
Паразиты поели ягоды,
а оставшиеся - кислы.
На задворках любимой родины
в огородике у реки
доживает свой век смородина.
Размножаются сорняки.