На заправке чуть зависает касса. Все клиенты становятся зрителями. На сцене двое.
Боевая бабушка… нет…язык не поворачивается ее так назвать.
Взрослая мэм. Хорошая осанка, поставленный голос, уверенный взгляд.
Судя по ауре — юность была крепкая, еще до 90-х, в которых она просто смеялась в лицо эпохе.
С ней внук. Явно воспитываемый в японских традициях — слова «нет или нельзя» — запрещены. Но баловать — это не синоним «отсутствия требовательности». Пацан лет 8. Немного смахивает замашками на героя О’Генри «Вождь краснорожих».
Касса висит. Все ждут. У бабушки легкий диалог-троллинг с внуком. Чтобы было понятно — ассоциативно:
Бабушка — крепкая блестящая рельса.
Внук — гибкий, юркий трос.
— Сходи в туалет.
— Может не надо?
— Может и не надо. Но останавливаться я не буду.
— А я в окно!
— Встречный ветер.
— Я открою окно в багажнике (видимо у бабули джип).
— Хорошо. Намочишь джинсы — сам постираешь и помоешь машину.
(пауза)
— Лааадно…
(пацан уходит… возвращается)
— Руки помыл?
— Да!
— Зачем врать?
— Как, бабуля???
— Манжеты сухие.
(пацан губами восхищенно пережевывает то ли «твою мать», то ли «бл.ть»…уходит-приходит)
— Может я пойду покормлю голубей?
— Иди.
(пацан уходит, возвращается с возмущенным лицом)
— Там у входа два дяди курят.
— Выйди и скажи им, что на заправке курят дебилы отмороженные. Пусть затушат.
(он убегает со счастливым шкодным лицом… возвращается быстро… за ним двое… такие…сильные…уверенные…крепкие…демонстративно держащие сигареты в руках… я бы при встрече с ними — перешел на другую сторону улицы. Взгляд лениво вопросительный «…и…чо за… на» дальше бывает по сценарию. Бабушка видит их заход. Публика делится пополам. Одна достает телефоны и поп-корн. Вторая — в поисках аптечки. Охранник что-то сосредоточенно рассматривает за окном).
— Если вы ищите кто послал мальчика — это ко мне. Если начнешь ругаться матом — я тебе свисток сумкой разобью.
— Слышь, мамаша…
(его перебивают, как в школе, когда учительница «накладывает» железным интонациями на глупые комментарии ученика-хулигана).
— Ты не охренел, пасынок? Какая я тебе — мамаша, полудурок, ты аморфный. Если ты думаешь, что своим целлюлитом меня прессанешь, то дико облажался. Рот даже больше не открывай. Ты все уже себе наговорил. Не тяни ко дну свою долю, а то проотвечаешься.
(пацан невозмутимо выбирает колу… бабушка на секунду к нему, не меняя напора)
— Возьми лайт, там сахара меньше
(возвращается обратно в монолог)
— Затушили сигареты оба, и выкинули. Идиоты, прости господи.
(как у Гоголя — немая сцена… один из парней вдруг хватает телефон, и с деловитым видом выходит… второй за ним…)
— Бабуля, а если я тоже буду курить?
— Если ты будешь подтягиваться 25 раз, и тебе нечем будет заняться, и некуда тратить деньги — обкурись. Только стул вытирай.
— Зачем?
— Никотин из попы будет сочиться.
— Бабуля — а как вы раньше переписывались, айпедов и телефонов не было!!!
— На бересте, бл.ть.
(видимо слегка закончилось ее терпение).
Пацан счастливо улыбается.
Кассирша: «Касса заработала».
Публика аплодирует.
Приходит майор милиции Сидоров — начальник дежурной части — утром в свои владения и смотрит: на скамейке лежит чёрный ящик. Небольшой такой, сантиметров 30−40 в ширину и высоту.
— Это, — говорит, — что?
— Не знаю, тащ майор! — отвечает дежурный. — Пять минут назад не было.
— Блин, вы тут в ЧТОГДЕКАГДУ решили поиграть? — гремит Сидоров. — По камерам посмотрите, что ли, кто этот ящик принёс? А вдруг там бомба и нас подорвать решили?
Дежурный с опаской покосился на ящик.
— Да не, тащ майор! Кому нас взрывать-то надо?
— Кому надо, те и взрывают! Давай, покажи камеры! А ты, — скомандовал второму дежурному, — сапёров вызови.
Начали смотреть. Оказалось, в дежурку мужик какой-то завалился с ящиком, посидел на скамейке и ушел. Ящик оставил.
Пошли на КПП, запросили данные этого мужика — там все паспортные данные записывают. Оказался какой-то не русский. Из братской кавказской республики.
Тут у майора нервы не выдержали, он дал сигнал на эвакуацию отдела милиции.
Потом прибыли сапёры и, облачившись в спецкостюмы, двинулись исследовать подозрительный объект.
Начали водить металлоискателями, как вдруг ящик подпрыгнул и рухнул на землю. Сапёры отпрянули к стенам.
Крышка ящика отвалилась, и из ящика вывалились три щеночка. Они посмотрели преданными глазами на сапёров и начали тявкать. Мол, жрать хотим…
Потом этого мужика с ящиком нашли и привлекли по административной статье. Оказалось, что ящик он «забыл» специально. Вообще, нёс щенят топить, потом решил, что «ментам они понадобятся».
Ну действительно, понадобились. Сдали их в ППС на базу, и там из них собак-сапёров вырастили. Одна (все три девочки оказались) даже в Чечню ездила. Но это совсем другая история.
Добрый вечер, девы. Пишу вам в глубокой печали. Рукожопство, оно либо в крови, либо приходит испортить жизнь в самый ответственный момент. Сижу и подвываю.
В общем, где-то в час обеда у мужа в животе рыкнуло, и он запросил жрать. К тому времени уже оттаяли два чудесных леврека (рыба), я решила метнуть их в аэрогриль и знатно накормить ятагана (мужика). Красиво обсыпала их всякими штуками, в животы набила зеленый лук с соусом, залимонила и,… Какая падлюка меня дернула воткнуть вилку от аэрогриля в розетку с телеком и холодильником? Я до стола не успела дойти, как грянул выстрел мне в спину, аж сцыканула, девы, честно. Муж орет с дивана что-то на тюркче (на турецком), а у меня приступ «микарда с рубцом», кстати, местное наречие у меня пропадает в критических ситуациях, да и родное тоже. В общем, дичь. Все, что я смогла сделать, это молча поднять руки вверх, как делали фрицы, когда их брали в плен и застыть. Когда супруг понял, что я кабачок безвольный, он приблизился к розетке, но почему-то тоже не спешил вынуть вилку, он шипел и обидно обзывался, видать боялся что ему коки отстрелит. А тем временем аэрогриль дымил как Чунгаджук, клубы выбирались из-под крышки и кольцами шли к потолку. Я даже засмотрелась: надо же, любой симит (турецкий хлеб, бублики) формам позавидует. Мне даже показалось, что рыба закашляла в этой табакерке, а та что слева, прошептала «я убью тебя, бабец». Руки уже затекли в позиции «вверх», но опускать их я побаивалась, муж цветасто матюгался, и я решила и дальше быть в образе пленника. Когда он поднял крышку, то из нее посыпались стекла, лопнули нагревательные пружины в трубках, рыба была ранена осколками, а лимоны заблестели бриллиантиками. Обстоятельства смерти аэрогриля не меняло мужицкого желания вкусно пожрать, поэтому я в расстройстве потащилась к духовке, муж ехидно и ядовито пыхтел, наблюдая как я сую руку и проверяю почему и этот прибор не хочет дать жару и сотрудничать со мной. Я уже подумывала опять поднять лапы вверх и застыть, но судя по лицу супруга и его бровям, вставшим в бобриный злой ворс, это уже было бы не убедительным. В общем, девы, я просто рубанула электричество во всем сите безобидной рыбкой, а может быть и во всем поселке…
Большая городская трехкомнатная квартира. Утро. Дядя Петя, приехавший из Мухосранска и гостивший вторую неделю в семье у своего брата, ночью решил сходить в туалет. В это время хозяин, куривший на кухне проходя мимо, выключил свет и автоматом закрыл дверь на крючок. Кстати о крючке, он был выточен на заводе, где работал брат и выполнен в виде завитушек. Но самое главное он был мощный и больших размеров.
Дядя Петя был еще в легком опьянении после вечера, сделав свои дела он попытался открыть дверь, но ни в какую. Тогда он начал стучать и громко кричать.
И удивительно никто его не услышал, все спали здоровым сном, и даже соседи, чуть что реагировавшие на любой стук в эту ночь не слышали ничего. Однако время шло. Дядя Петя сорвал голос и отбил себе ноги и руки. Кое-как пристроившись на унитазе он задремал.
Проснулся он услышав чье- то хождение по коридору. Он попытался закричать, но из горла раздался только хрип. Кулаки уже болели и поэтому собрав все сили дядя Петя ударил ненавистную дверь ногой. А в это время сын Коля, худой долговязый четырнадцатилетний подросток шел в туалет и открыл крючек. Удар дяди Пети попал ему прямо в пах.
Коля отлетел к противоположной стене и ударившись об нее сел на пол и издал такой звук, от которого заложило уши. Со стены на него посыпались горшочки с растениями (гордость мамы). Мама Вера, крупная женщина, килограмм девяносто в это время находилась в этом же коридоре, держа в руках гладильную доску, которую собиралась разобрать, чтобы погладить сыну рубашку. Увидев сына орущего на полу, свои разбитые горшочки и мгновенно вспомнив, что дядя Петя уже больше недели проживает у них и каждый вечер подпаивает ее мужа, с размаху ударила его гладильной доской. Но дядя Петя увернулся и удар пришелся по мужу выскочившего на шум из кухни в семейных трусах. От неожиданности он отлетел к той же стене и сел на пол. Но не просто сел, а на любимый кактус жены.
В этот момент открылась входная дверь и вошла шестнадцатилетняя дочь Катя, одетая вся в черном и с металлическими прибамбасами. Она вошла не одна, а с участковым, который и привел ее. Опять раздался крик Коли, от которого у всех опять заложила уши. Дядя Петя понял, что ему не сдобровать, кинулся в открытую дверь, но налетел на участкового, который был немалого роста и задержал побег. Дядя Петя тщетно пытался пробиться к двери и смешно сучил ногами по полу. Мама Вера озверев от криков сына и мужа вторично ударила дядю Пети гладильной доской.
Но опять промазала и попала по шее участкового. Удар был настолько силен, что участковый отлетел к стене и медленно начал сползать на пол.
Дядя Петя почувствовал свободу и рванулся к двери. Но в этот момент дверь захлопнулась и дядя Петя врезался в нее головой и тоже отключился.
Картина маслом: посреди коридора возвышалась мама Вера, с некоторой растерянностью оглядывала на побоище, все еще держав в руках гладильную доску, как доску для серфинга. А в стороне стояла безразличная ко всему дочка Катя и жевала жвачку.
Ожерелье.
— Сейчас покажу! — святое дело, похвастаться обновкой перед подругой. Открываю шкаф. В глаза бросается выдвинутый ящик. Сияет чистотой. Не верю глазам своим.
Задвигаю-выдвигаю: раз, два, три! Фокус не удался, пуст! Ни клочка по закоулочкам!
Я на цыпочках возвращаюсь к подруге и шёпотом сообщаю:
— Ничего нет!
— В смысле? Не хочешь показывать, так и скажи, — обижается она.
— Сама посмотри! Там, в ящике!
Через 5 минут она выдвигает версии:
— Домовой-фетишист? А, может, ты переложила и забыла? Или постирала и не помнишь?
— Ага! Особенно новые, с этикеткой! Может, я их и не купила?
Я не знаю, мне плакать или смеяться: чё за криминал?! — В одночасье остаться без, пардоньте, трусов! Ну, ладно, — новые! А старые?!
— Старые — удобней, не натрут! — рассмеялась подруга.
— «всё, что нажитое непосильным трудом!», — проснулся во мне товарищ Шпак, и я сварливо перечисляю, — «недельки», потом, эти, голубые с цветочками, ещё в горошек — пожилые, конечно, но крепкие, носить да носить! А новые?! Блин, кружевные, столько деньжищ отвалила! Что я мужу скажу?!
— Слушай, а, может, это он, муж? Пошутил?
— Вообще-то, он на дежурстве, — я кручу пальцем у виска, — а вчера всё на месте было!
— А вдруг — маньяк? — с придыханием спрашивает подруга. Мы с опаской переглядываемся.
— Наталья! Наташка! — шум, стук в калитку, не иначе стадо маньяков ломится, знакомых причём. Баба Люба, соседка. Только её сейчас не хватает: мало мне пропажи трусов!
Хотя… бабЛюба тот ещё детектив, и, «конечно лучше всех всё на свете знает»!
— Та де ты запропастилась?! Ты за дитём своим следишь, чи не?
Мы выскакиваем из хаты. У калитки возмущённая баба Люба:
— Побачь красавыцу! С час вона вже так бигае по хутору!
Из-за юбки выглядывает моё дитё. На голове — перья, мордочка — в грязных разводах, для маскировки, наверное, а на шее… ожерелье, значит. Из «неделек», цветочков, горошков! Сияет голубизной и переливается гипюром! Мама дорогая!
Подеревни! Полдеревни познакомилось с моим бельишком!!! И как тут теперь женскую изюминку сохранить?! Хоть плачь, но мы хохочем: — Маньяк, блин! Серийный!!!
— Тьфу ты! Стыдоба! — не понимает веселья деревенский детектив бабЛюба…
В отпуск!
Собрались в Грузию. Вроде как и заграница. И близко — рукой подать, два локтя по карте. Надо ж с чего-то начинать! Растрезвонили восторженно по секрету всему свету о своих планах и побежали чемодан собирать. Да, тот самый, за честно собранные наклейки, из О’кея.
— Хо-хо! — ухмыльнулся Бог, — крутите барабан.
И колесо фортуны повернуло в другую сторону. В Турцию. Нет, я ни грамма не в претензии! Что там до Турции — рукой подать, два локтя по карте. Только в Грузию бы — на машине, по земле, а теперь, в Турцию— на самолёте! Вот она, маленькая ложечки дёгтя.
И сижу я, «на чемоданах», жду. Когда во мне проснётся папа-лётчик. Покоритель высоты. Он ещё пел: «…первым делом, первым делом — самолёты…» и прятал спирт в противогазе, в свободное от полётов время.
В общем, проснётся-не проснётся, а в Турцию — надо, не пропадать же добру, и отпуск на дороге не валяется. Настроились опять же, «цвет настроения синий, внутри „Мартини“, а в руках бикини»… Так что — полетим. Почувствую себя Богиней, под «Синий иней» и другие хиты.
Обещаем вернуться, как Карлсон.
Кстати, а вы не знаете, где противогазы продаются?))
История про Кошку и ее Человека
В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Он был построен в какой-то там -надцатый век.
Рядом жила ослепительно-черная Кошка
Кошка, которую очень любил Человек.
Нет, не друзья. Кошка просто его замечала
Чуточку щурилась, будто смотрела на свет
Сердце стучало… Ах, как ее сердце мурчало!
Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет»
Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла
Гладить себя. На колени садилась сама.
В парке однажды она с Человеком гуляла
Он вдруг упал. Ну, а Кошка сошла вдруг с ума.
Выла соседка, сирена… Неслась неотложка.
Что же такое творилось у всех в голове?
Кошка молчала. Она не была его кошкой.
Просто так вышло, что… то был ее Человек.
Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела.
Кротко ждала, когда в окнах появится свет.
Просто сидела. И даже слегка поседела.
Он ведь вернется, и тихо шепнет ей: «Привет»
В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся:
«Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…
Глупый, глупый ты мой Человек»
Законы, даже самые мудрые и справедливые, пишутся не для всех и каждого. В этом и заключается несовершенство любых правил, придуманных человеком.
13 января 1953 года семья Коганов: папа, мама и дочь Наташа, девица юная и красивая, сидели молча и скорбно за столом, под розовым, матерчатым абажуром с кистями. В молчании скорбном девушка уронила слезу на свежий номер газеты «Правда». Ее недавний ухажер, некто Иванов Сергей, спросил, в чем причина такого горя?
Наташа вскочила, хотела было унести газету прочь, но передумала и отдала ее Иванову. Сергей присел к столу и внимательно прочел статью: «Убийцы в белых халатах», в которой много нехорошего писалось о народе, к которому принадлежала его невеста.
- Теперь нас всех убьют, - сказала мама Наташи.
- Перестань! - крикнул папа. - Здесь есть и русские фамилии.
- Уходи, - сказала жениху Наташа.
Сергей Иванов не стал с ней спорить. Он молча покинул комнату, где поселилась печаль, но на следующий день, то есть 14 января, поступил весьма странным образом. Ни одному русскому человеку в тот год подобное не могло прийти в голову, а вот Сергею Иванову пришло.
Заявление он писал в общежитии института, где учился. Писал рано утром, на подоконнике. От окна, плохо заклеенного бумагой, дуло, и ледяные узоры на стекле сказочно преображали свет уличного фонаря.
«Заявление, - писал студент. - Я, Иванов Сергей Иванович, 1932 года рождения, русский, проживающий по адресу г. Тула, ул. Ворошилова, дом 2, прошу изменить в паспорте мою национальность на еврейскую».
Он поставил число и красиво расписался. Какие секреты в общаге? Плечи Иванов имел широкие, но они не могли закрыть текст заявления от глаз любопытных. Сосед, подкравшись на цыпочках, прочел написанное, вырвал лист из рук Сергея, и дико завопил, разбудив остальных студентов, крепко и сладко спавших в этой комнате общежития.
- Мужики! - орал он. - Тронулся Серега! Ну, совсем спятил!
Потом он, увернувшись от Иванова, вскочил на свою койку, прижался к грязной стене и прочел громко, для всех, заявление своего товарища.
Тихо стало. Друзья смотрели на Сергея - нормального парня, комсомольца и хорошего товарища, ничего не понимая. А потом все присутствующие почувствовали страх, непонятно почему и откуда взявшийся, будто это они все, коллективно, написали прошение о переводе в другую, еврейскую, национальность. У двоих ребят сразу возникла потребность посетить туалет.
- Шютка, да? - спросил оставшийся казах Сакен Наримбетов.
- Это он из-за той статьи, - сообразил отличник, умница и очкарик Гаврилов Николай.
- Сколько дали? - спросил похититель документа, спрыгнув на пол. - Эти гады все купить могут. Вот и Серегу нашего купили.
Иванов спорить не стал, но характер проявил. Он боксом занимался с детства, а потому, как на тренировке, спокойно уложил Гаврилова на пол хуком справа, в челюсть. У лежащего забрал свое заявление, влез в рукава худой шинели, напялил на макушку заячий треух, и вышел на свежий воздух.
Паспортный стол милиции был еще закрыт. Неподалеку от отделения находилось железнодорожное депо. Там Сергей и решил отогреться в обществе своего земляка - вохровца - Баштаева Трофима Денисовича - болезненного человека средних лет.
В тесной сторожке продохнуть нельзя было от папиросного дыма. Хозяин потянулся и открыл перекошенную, на одной петле, форточку. В помещение струей ворвался холодный воздух, и Сергей Иванов стал под эту струю, чтобы очнуться в прежней решимости совершить то, что он надумал сделать.
Стрелок охраны и Сергей относились друг к другу душевно. Отец Иванова погиб на недавней войне, а Баштаев был комиссован по состоянию здоровья. Семьи у вохровца не имелось, а потому он относился к студенту с особой заинтересованностью и теплом.
Тем не менее, Иванов не стал рассказывать о своей затее. Спор у земляков случился по обычному поводу. Никак не могли они прийти к согласию, какая из городских команд лучше играет в футбол.
Потом Иванов прикорнул на железной кровати в сторожке Баштаева. Сергей почти всю ночь сочинял свое заявление, а потому сразу же заснул на полуслове. Трофим Денисович укрыл земляка, но при этом из кармана шинели выпало заявление студента. Вохровец документ прочел, будить Иванова не стал, но бумагу спрятал в карман, и, напялив тулуп, (пришло время обхода) вышел из сторожки, закрыв за собой двери на висячий замок.
Примерно через час студент проснулся и сразу же сделал два открытия: во-первых, его обращение в паспортный стол милиции исчезло, а во-вторых, он никак не мог покинуть сторожку, даже через окно, забранное крепкой решеткой.
Стук и крики не помогли Иванову, но вскоре вернулся его земляк.
- Ты чего, зачем? Отдай! - закричал студент.
Баштаев грел руки, прижав их к гофрированному железу печурки. Нагнулся, открыл дверцу и бросил в тлеющие угли заявление Иванова. Бумага охотно и радостно вспыхнула.
- Давай перекусим, - сказал Трофим Денисович, закашлявшись и снимая с плиты облупленный чайник. - Не сердись, Серый, что запер. Лучше у меня посидеть, чем на зоне.
- За что? - возмутился Сергей.
- За глупость, - невозмутимо объяснил Баштаев. - А за что люди сидят? … Гляди, у меня леденцы есть. Вон - целая коробка. А ты чего занятия-то, прогуливаешь?
- Лекция в час, - хмуро отозвался Иванов. - Я пойду.
Он вышел на мороз с ясным пониманием, что земляк прав совершенно и только собственная глупость могла заставить его написать то, злополучное, заявление. Он даже протопал бодро мимо отделения милиции, но тут что-то заставило Иванова остановиться. Он сам себя обозвал предателем, громко и четко обозвал, выдохнув пар изо рта. Студент сделал это совершенно неожиданно, будто кто-то невидимый подсказал ему это обидное слово.
В паспортном столе ему дали бумагу, ручку с железным пером и чернильницу - непроливайку. Перо было скверным, чернила и того хуже. Иванов испортил три листа бумаги. Девушка - лейтенант только из симпатии к молодому и симпатичному студенту не выгнала его прочь за такую непозволительную трату казенного имущества.
Наконец, она прочла заявление Иванова, и сразу глаза лейтенанта милиции утратили прежнюю, добрую и зовущую влажность, а высохли до стального блеска. Девушка поднялась, не глядя на Иванова, и молча спрятала заявление в сейф.
- Когда зайти? - спросил студент.
- Вам сообщат, - сухо ответила девушка в синей форме и показала на дверь.
Вечером, сразу после лекций, Иванов был у Коганов.
- Я думала, ты уже никогда не придешь, - сказала Наташа.
- Это почему? - спросил Сергей.
- Ну, мы теперь вроде как прокаженные, - сказала Наташа Коган. - С нами опасно.
- Я тебя люблю, - сказал Сергей Иванов. И обрадовался, потому что прежде, так непринужденно и легко, он не мог выговорить эту простую фразу.
А на следующий день за Ивановым пришли прямо в общежитие. Всего один человек за ним пришел, с виду совсем не страшный, но при оружии. Никто этому не удивился и Сергей Иванов тоже.
На первом допросе у студента спросили: «Ты что, сука, шутишь так?»
- Нет, - ответил Сергей. - В тяжелую минуту для еврейского народа я бы хотел быть в его рядах.
- Бабу поимел, небось, жидовку? - резонно поинтересовался следователь.
- Нет, - ответил Сергей, и не солгал, потому что с Наташей своей не был в половой близости.
Иванова направили на экспертизу в местную лечебницу для душевнобольных. Психиатр, тихий, седенький старичок, долго разговаривал с ним на разные, сторонние темы, а потом вдруг спросил напрямик: «Куда тебя, парень, на излечение или в лагерь?»
- Лучше в лагерь, - сказал Иванов.
Но до суда выдержал он дюжину допросов с побоями. Следователи решили сшить с его помощью целое дело. Соседей по общежитию допрашивали, но те и в самом деле не знали с кем из «агентов Джойнта» их бывший друг был связан.
Суд состоялся в середине февраля. Сергей Иванов получил по 58 - ой статье обычный срок - 10 лет лагерей, но с правом переписки. Отсидел студент всего два года. Был освобожден «по полной», за отсутствием состава преступления.
Как раз, перед выходом на свободу, встретился Иванову человек умный и, как показалось Сергею, не злой. Только этому человеку он и поведал свою историю. Друг по несчастью внимательно выслушал длинный рассказ, а потом сказал всего одну красивую фразу, забыть которую не может Иванов по сей день.
Он сказал: «Я и раньше так думал. Страх правит миром. Но любовь сильнее страха».
В институте Иванова восстановили на прежнем курсе. Защитил Иванов диплом летом 1957 года, а осенью, получив назначение на машиностроительный завод в городе Челябинске, зарегистрировал свой брак с Наташей Коган. Жили они вполне счастливо, родили троих детей и дождались внуков. Сорок лет проработал Сергей на одном месте и ушел на пенсии с должности заместителя начальника инструментального цеха.
А теперь расскажу о развязке этой истории, благодаря которой я и узнал ее в подробностях от самого Иванова Сергея Петровича. Недавно его семья в полном составе перебралась в Израиль на постоянное место жительства.
В нашем «паспортном столе» Иванов спросил, может ли он, наконец, изменить свою национальность, стать евреем. Он даже сделал попытку рассказать русскоязычной чиновнице свою давнюю историю. Та улыбнулась словоохотливому, наивному старику и сказала, что законы государства Израиль не позволяют это сделать без прохождения гиюра.
Сергей Петрович спросил, что это такое? Ему терпеливо объяснили.
- Нет, - подумав, сказал Иванов. - Не потянуть. Годы не
Новоприбывшего искренне расстроила очередная невозможность стать евреем. Сергею Петровичу, если честно, было все равно, кем дожить свой век. Опечалился он по другому поводу. Знал Иванов: отойдут они с Наташей в другой мир, а лежать рядом на кладбище не смогут.
У младшего сына на время каникул есть задача - каждый день в нашем доме у него один челендж, подвиг из разряда авгиевых конюшен местечкового масштаба. Например разобрать балкон, отмыть кухню или, как сегодня - перебрать обувь в шкафу мало-не мало. Все что мало из квартиры долой - в пакеты и на улицу, людям.
Приползаю из офиса поздно. Встречают несколько пакетов, полных обуви «на вынос». Из одного предательски торчит примечательный каблук моих летних босоножек.
- Сенька, а мои любимые летние босоножки как попали в пакет «на вынос»?
- Так договорились, всё что мало - на вынос.
- Понятное дело, твоя обувь там вся. А мои-то босоножки за что? Я же не расту…
- Так они тебе явно малы. Такое на ногу просто невозможно надеть, - совершенно серьезно отвечает ребенок, двумя пальцами вытаскивая босоножек из груды неликвида.
Я как раз разуваюсь, и вместо тапка надеваю босоножек на высоченной танкетке, легко и без усилий. Сын ошарашен, копается в пакете, вручает мне второй - обуваю и его, немножко вальсирую по прихожей. Принц мой замер в изумлении.
Скидываю модельную обувь с сожалением о лете, влезаю в уютные домашние тапки, шлепаю в комнату, облачаюсь в халат, и вдруг входит, а в руках у него ещё три туфли (по одной), мои парадно-выходные в том числе. - Меряй, - приказывает мне принц.
Повинуюсь. Он смотрит удивленно и проговаривает:
- Нет, ну это же невозможно! НЕВОЗМОЖНО! В таком ходить нельзя!
Дома-то я в комфорте далеком от элегантности - в кедах, да в кроссовках, да в тапках. Это на работе у меня пар 20 модельной обуви. Не видит меня в туфлях сын, вот и выбросил все «неудобные»)))
Вернула, в шкаф водрузила на почетное место и даже расстроилась - а какой хороший был повод четыре пары новых туфель купить!
Пьющие медведи
Выпал снег. Давно это было. Три зимы, наверно, назад.
Я стала нудеть, что все время спать хочется. И завидовать медведям.
Тут со сменой погоды у меня поднялось давление.
Пришел врач. Женщина. Сделала мне укол.
Я стала засыпать, врач сидела рядом - чтоб проследить, подействовал ли укол. Мама сказала ей со смехом, указывая на меня:
- Завидует медведям…
Врач не поняла и спросила:
- А что они умеют?
Я открыла глаз (один) и сказала:
- Например, на велике кататься…
Врач сказала:
- Ну не все же!
Мама сказала:
- Она завидует и тем, и этим: она и на велике не может, и мечтает всю зиму проспать. А надо работать.
Врач сказала:
- На велике я могу - даже велоспортом в юности занималась. А вот чтобы зиму проспать - нет, это нельзя. Много вызовов. Падают, пьяные все, кричат, и надо к ним ездить… Недавно была у одного, еле ноги унесла: он меня не хуже медведя подранил.
Врач задрала рукав своего синего халата и показала рану.
Мама в это время бегала на кухню за водой и не слышала про пьяных пациентов «Скорой». Увидев рану, мама запричитала:
- Какой ужас! Это медведь? Но они же все спят сейчас!
Врач посмотрела внимательно на маму и сказала:
- Не все. Иные пьют, как собаки. Потом дерутся.
Мама ничего не поняла и стала причитать:
- Какой ужас! Уже и медведи пьют!
Врач сказала:
- В России все пьют… Даже и медведи. Но мне пора, (сказала врач). - К следующему медведю.
И ушла. Мама сказала:
- Хороший врач, сразу видно. С юмором. Только откуда она берет медведей?
На Камчатке такса ценой собственной жизни вырвала хозяина из лап медведя
Хищник буквально перекусил собаку пополам
Этот поход за грибами житель Камчатки Андрей Журавлев запомнит на всю жизнь. Если бы в тот день с ним не увязалась его такса Люси, то день этот и вовсе стал был последним. За сбором грибов Андрей и не заметил, как почти вплотную столкнулся с медведем. Точнее, с медведицей, за которой гуськом плелись медважата.
Увидев человека, хищница мгновенно бросилась на него. К слову, это только кажется, что медведи - неповоротливые животные, в истории известны случаи, когда косолапые за секунду снимали скальп с человека. -Я сразу попытался залезть на дерево. Зверь побежал за мной и начал мутузить меня когтями. Все, думаю, вот и конец пришел! - рассказывает Журавлев. Но тут громко залаяла Люська. Сначала на медведицу, потом на медвежат. И видимо, у зверя сработал материнский инстинкт, медведица бросилась на защиту детенышей.
«Медведица бросила меня и побежала на Люси. Я только видел, что она ее перекусила пополам и все» - добавляет пострадавший грибник в интервью «НТВ».
Крови Журавлев потерял много, но был в сознании и «скорую» вызвал сам. Медики насчитали десятки укусов и ран. Самые глубокие зашили. Жизнь грибника теперь вне опасности, но лечение предстоит долгое.
Тем временем местные охотники отправились на поиски семейства косолапых. Охотники считают, что косолапые успели уйти далеко. Обычно медведя, который хоть раз укусил человека, отстреливают - чтобы не нападал на людей в будущем.
А таксу Люси Журавлев хочет похоронить и поставить маленький импровизированный памятник. Верному сердцу за спасение жизни!