Сердце, сердце, что случилось,
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось,
Я тебя не узнаю…
Всё прошло, чем ты пылало,
Что любило и желало,
Весь покой, любовь к труду.
Как попало ты в беду?
Беспредельной мощной силой
Этой юной красоты,
Этой женственностью милой
Пленено до гроба ты.
И возможна ли измена?
Как бежать, уйти из плена,
Волю, крылья обрести?
К ней приводят все пути…
Ах, смотрите, ах, спасите,
Вкруг плутовки сам не свой,
Я пляшу, едва живой…
Жить в плену, в волшебной клетке,
Быть под башмачком кокетки,
Как позор такой снести?
Ах, пусти, ЛЮБОВЬ, пусти…
1775 г.
Больны слова-болеет и душа…
Её как в клетке мучает неволя…
Как видно, довелось напиться горя,
Оно прошлось по нервам не спеша.
Оно прошлось по сердцу, по уму
Его б смести, разрезать, уничтожить,
Но жизнь свою не буду я итожить
(Хоть и толкают разум мой во тьму)
Взорву забор никчемной пустоты,
Промою в венах кровь, с обидой споря…
Не дам себя топить я в луже горя…
Никто меня не сломит… даже ты.
Я выброшу все то, что так болит…
Я посажу в душе своей тюльпаны…
Как кошка залижу на теле раны
И горе все в костре дотла сгорит.
Чужая Воля-Наша Неволя!
Ах, ты доля, долюшка!
Если человека лишить возможности заниматься тем, что ему нравится или интересно, он превратится в затравленного зверя. А затравленный зверь либо уходит, либо будет драться насмерть, либо, будучи спутан сетями, откажется от пищи и воды, захиреет и сдохнет в клетке.
Скользит по прутьям взгляд в усталой дреме;
и кажется за прутяной стеной
весь мир исчез, - и ничего нет, кроме
стены из прутьев в гонке круговой.
Упругих лап покорные движенья
в сужающийся круг влекут ее,
как танец силы в медленном сближенье
с огромной волей, впавшей в забытье.
Лишь изредка она приоткрывает
завесы век - и в темноту нутра
увиденное тотчас проникает
и в сердце гаснет, как искра.
Нет ничего хуже, чем быть рабом… но и нет ничего лучше.
Они не знают, что царя зверей
Дрессировать не удается.
Я просто знаю, что они сильней
И что в них мало благородства.
Её мне жалко. Так она слаба,
Так не умна, так лицемерна,
Что может только быть рабынею раба.
И пахнет от неё прескверно.
А я молчу. А надо, так рычу
И публику пугаю басом.
Но огорчать бедняжку не хочу.
Она меня к тому же кормит мясом.
Его я презираю. Пистолет
Он прячет от меня под мышкой.
Он трус и неврастеник, в тридцать лет
Страдающий одышкой.
Ему башку я мог бы размозжить
Своей тяжелой лапой.
Но не хочу. И оставляю жить
На радость этой, слабой.
А публика?! Я знаю, что играть
Льва перед ней почти что подло.
Но как ещё жалеть и презирать
На нас глазеющее кодло?..
Когда любовь охватит нас
Своими крепкими когтями,
Когда за взглядом гордых глаз
Следим мы робкими глазами,
Когда не в силах превозмочь
Мы сердца мук и, как на страже,
Повсюду нас и день и ночь
Гнетет все мысль одна и та же;
Когда в безмолвии, как тать,
К душе подкрадется измена, -
Мы рвемся, ропщем и бежать
Хотим из тягостного плена.
Мы просим воли у судьбы,
Клянем любовь - приют обмана,
И, как восставшие рабы,
Кричим: «Долой, долой тирана!»
Но если боги, вняв мольбам,
Освободят нас от неволи,
Как пуст покажется он нам,
Спокойный мир без мук и боли.
О, как захочется нам вновь
Цепей, давно проклятых нами,
Ночей с безумными слезами
И слов, сжигающих нам кровь…
Промчатся дни без наслажденья,
Минуют годы без следа,
Пустыней скучной, без волненья
Нам жизнь покажется…
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .Тогда,
Как предки наши, мы с гонцами
Пошлем врагам такой привет:
«Обильно сердце в нас мечтами,
Но в нем теперь порядка нет,
Придите княжити над нами…»