Все тяжелые времена, сколько их ни было в истории, не смогли уничтожить ни весенних цветов, ни любви женщины.
Не лишний и ошибок прежних груз,
Ведь опыт - сын их, - нам твердит упрямо:
Обещаны семёрка, тройка, туз?
А будет так: семёрка, тройка, дама
Hочь темна. Кабак. Со двора - никак.
А на целой земле сто веков бардак.
Остаемся тут - хоть какой уют:
все равно нигде уже давно не ждут.
Hапои коней, да зарежь свиней.
Приводи девчонку - потанцуем с ней!
Да не ту, погоди: лучше эту веди -
грустную, с янтарной брошью на груди…
Улыбнись, убогая! Рассмейся, строгая!
Пляши, легконогая, на столе!
Пусть дрожит сильнее, да щемит больнее
да под тонкой шеей муравей в смоле!
Сто веков игра, а мы - шулера.
Может, повезет - мир исчезнет с утра?
Может, в Hикуда пропадет нужда,
сгинут государства и города?
А по миру - дым. И ничего - под ним,
только мы на крыльях в пустоте летим,
и рука так легка, и не гложет тоска -
нам своих занятий хватит на века…
Улыбнись, убогая!
Рассмейся, строгая!
Пляши, легконогая,
на столе!
Пусть дрожит сильнее
да щемит больнее
да под тонкой шеей
муравей в смоле!
Да, пусть лежит нежнее, да дрожит сильнее,
да щемит больнее муравей в смоле!
Летят года, мелькают числа,
Слабеет пляска суеты,
Всё проще истины и смыслы
И всё пластмассовей цветы.
Дал слово, хоть за уши, но держи!
Чем больше зим осталось за спиной,
Тем чаще истину мы ищем между строчек.
Чем чаще вьюга воет за стеной,
Тем больше в радугу одеться небо хочет.
За неизбежной пристанью - рубеж.
С рожденья заказным живём билетом.
На парусах - покуда ветер свеж,
Не зная холода зимой и зноя -летом.
Чем мягче хлеб, тем крепче седина,
И зорче сердце при туманном взоре.
При ярком свете ближе глубина,
И дождь смелее дарит капли морю.
Мы перейдём рубеж, а что за ним…
Истратив плоть, но с целой жизнью знаний,
Так много за спиной оставив зим,
Начнём мы новое… с горячих покаяний.
Мы приносим себя на плаху,
Самолюбие веим прахом.
И цепляемся за надежду,
Возвратить бы хорошее прежде.
Только самообман губит,
Ничего как прежде не будет…
а ты любил?
любил так нежно
и даже… больше…говорю
и предан был?
ну да… конечно
и предан был… любовью жил
ты верил?
верил… непременно
ну как без веры… можно жить
и что ты на жил?
боль… наверно
ту боль…
теперь с которой-надо жить…
тебя наверно предавали?
бывало… лучшие «друзья»
грешно ведь это?
знаю, знаю
так БОГ ИМ БУДЕТ-
ПУСТЬ СУДЬЯ
прощаешь их?
а как иначе-
ЗАКОН ВЕДЬ БОЖИЙ-
ТАК ГЛАСИТ
БОГ ВСЕМ СУДЬЯ-
И НЕ ИНАЧЕ…
ВОЗДАСТ ТЕБЕ-ЧТО ЗАСЛУЖИЛ…
Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот)
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов -
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше - провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, -
Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики -
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
Ну почему я такой обиженный?
Чертовы америкосы печатают свои зеленые бумажки, опуская наш рубль. Ну обидно же.
Европейцы со своими геями. Ну почему все мигранты туда рвутся и не хотят в нашу одухотворенную и честную Россию? Обидно, что не хотят ехать к нам.
Австрилийцы-кенгурятники не дали выспаться нашему Президенту. Ну что он им мешал, что-ли?
Арабские нефтяные шейхи совсем нас не замечают. От обиды долбануть бы по ним, чтобы барель взлетел до 1000 долларов?
А эти… грузины, украинцы, беларусы, прибалтийцы? Откуда после СССР у них собственные интересы появились? Ну почему наши интересы им не интересны?
А церковь наша провославная-духовная. Ну чем она не нравится христианам: католикам, пятидесятникам, евангелистам, а еще мусульманам, будистам и пр.
Только из христиан в РПЦ 2−3% верующих. Обидно, почему они все в нашу церковь не ходят?
А Березовский-Ходарковский, ведь они получили по заслугам, но все равно какая-то обида стоит в горле, кушать не могу.
А девчонки из Пусси-Райт. Прям такая злоба и остервенение на них, вообще спать не могу от обиды.
Может со мной что-то не так, а?
Мысли не давали ему покоя своим легкомыслием.
Не забывай о том, что Жизнь это дама. И не скупись на комплименты ей, чтобы она распахнула тебе свои объятия, для получения удовольствий.
В жизни много людей, от которых исходит вред.
В жизни много друзей, от которых получишь ответ.
В жизни каждого, есть человек для любви.
В жизни бог -он умеет хранить наш секрет.
Надо верить и жить по закону небес.
Надо ближних своих уважать и прощать.
Надо душу очистить от гнева и лжи.
Надо людям хорошего только желать.