Мне не добраться до истины живой,
И кто вдруг дал право так думать.
Но хочется верить, что молитвой простой,
Нас будет наверху кто-то искренне слушать!
Бывают дни, когда нет сил,
Когда Душа кричит от боли-
Ты просто к Храму приходи,
И у Бога Благославления проси.
Ведь каждый кто просил-
Был услышан.
Моли, моли у Бога дать сил,
Все пережить и не сломиться-
Ведь у каждого может такое случиться…
Мир жесток, но есть Бог.
Кто с Верой к нему идет,
Тот многое приобретает.
И каждый верующий Христианин об этом знает…
…Вера не должна быть догматичной, какой она была в прошлых столетиях. И умные пастыри это понимают - и помогают человеку придти в согласие с самим собой (естественно, с учётом общечеловеческих моральных ценностей)
Для каждого из нас Господь разный в зависимости от того, какие борения духа мы переживаем в данный момент.
…Если мы чувствуем за собой вину - Он для нас Судия, перед которым мы каемся и просим прощения…
…Если у нас время неопределенности в ощущении каких-то событий и действий - Он нам Учитель, который поможет, направляя, разобраться во всём…
…Если у нас пора беспокойства о родных и близких… вообще о ком-то и о чём-то - Он нам Защита и Опора, Помощь, о которой мы просим обращаясь к Нему, как к последней инстанции…
… Главное, конечно же, верить… даже просто на интуитивном уровне… пусть и не вдаваясь особенно в богословские премудрости…
Мой милый ангел - прости, я увязла в растворе безверья,
Слишком бродит он во мне своей дерзостью атеизма и Ты можешь рвать на себе свои нежные в перепонках перья,
Можешь свалиться в пропасть и жечь подо мной мосты,
С паникой послушания высших примеров искать оправданье
Всем моим тысячно не озвученным клятвам в словах,
Требовать помнить о ветхом завете и покаяньи,
Чудом святить и отрекаться в кошмарных снах,
Верить в меня да следы посыпать мои прахом перегрешенным,
Перед Всевышним оправдывать нежеланье и немощь моих потех.
Слышать и наблюдать, как ползу по обрыву, скуля, со стоном,
Душу распять и вспоминать мне про этих да тех.
Видишь ли, слишком пропащая - знаю, ты скажешь -вряд ли,
Так не бывает, Он принимает за каждого боль и слезу.
Кто тут пытался тебя осудить, а судить-то надо ль?
Кто тут имеет прозрачное око да без бревна в глазу?
Кажется, дьявол - гуманен, он предан по сути людям,
Тайно влюблен во все похоти и желанья, улыбкою по нутру.
Хочешь? проси и подносится все на шикарном блюде,
Всякий листает журнал его планов в скорбящем мирУ.
То ли терпеть, изнуряя себя отказаться в соблазне
Все получить, не оставив расплатой взамен мечты.
Ангел, проси Его за меня - пусть утешит извечной казнью.
Я не умею молить.
Помолись обо мне хоть ты.
Много лет я молил бога сделать что-нибудь с моим шумным соседом и его гавкающей собакой. Джо Пеши успокоил этого козла за одно посещение. Чего только не добьёшься с помощью обычной бейсбольной биты.
Мне в Храме нужно шесть свечей зажечь…
Одна - здоровье близких охраняет,
Вторая - Мир от бед оберегает,
Стараясь небо голубым сберечь…
Пусть третья - всех ушедших вспомнит,
Кто был нам близок, стал, увы, далек…
Четвертая - теплом согреет души,
Перенеся туда свой огонек…
У пятой свечки, непростая роль:
Должны в семье расти детишки,
Не знать, не ведать слова «боль»,
Иметь игрушки и цветные книжки…
Ну и последняя свеча осталась…
Ее поставив, Бога помолю -
Чтоб жили долго, улыбаясь,
Все те, кого безумно я люблю!!!
Осторожнее с молитвами, они сбываются.
Есть старая легенда, наглядно показывающая нам, как бесплодны иногда бывают наши молитвы. Давно-давно жил один святой старец, который много молился и часто скорбел о грехах человеческих. И странным ему казалось, почему это так бывает, что люди в церковь ходят, Богу молятся, а живут всё так же плохо. Греха не убывает. «Господи, - думал он, - неужели не внемлешь Ты нашим молитвам? Вот люди постоянно молятся, чтобы жить им в мире и покаянии, и никак не могут. Неужели суетна их молитва?» Однажды с этими мыслями он погрузился в сон. И чудилось ему, будто светозарный ангел, обняв крылом, поднял его высоко-высоко над землёй… По мере того, как поднимались они выше и выше, всё слабее и слабее становились звуки, доносившиеся с поверхности земли. Не слышно было более человеческих голосов, затихли песни, крики, весь шум суетливой мирской жизни. Лишь порой долетали откуда-то гармоничные, нежные звуки, как звуки далекой лютни. Что это? - спросил старец. Это святые молитвы, - отвечал ангел, - только они слышатся здесь! Но отчего так слабо звучат они? Отчего так мало этих звуков? Ведь сейчас весь народ молится в храме?.. Ангел взглянул на него, и скорбно было лицо его. - Ты хочешь знать?.. Смотри… Далеко внизу виднелся большой храм. Чудесной силой раскрылись его своды, и старец мог видеть всё, что делалось внутри. Храм весь был полон народом. На клиросе виден был большой хор. Священник в полном облачении стоял в алтаре. Шла служба. Какая служба - сказать было невозможно, ибо ни одного звука не было слышно. Видно было, как стоявший на левом клиросе дьячок что-то читал быстро-быстро, шлёпая и перебирая губами, но слова туда, вверх, не долетали. На амвон медленно вышел громадного роста диакон, плавным жестом поправил свои пышные волосы, потом поднял орарь, широко раскрыл рот, и… ни звука! На клиросе регент раздавал ноты: хор готовился петь. «Уж хор-то, наверно, услышу…» - подумал старец. Регент стукнул камертоном по колену, поднес его к уху, вытянул руки и дал знак начинать, но по-прежнему царила полная тишина. Смотреть было удивительно странно: регент махал руками, притопывал ногой, басы краснели от натуги, тенора вытягивались на носках, высоко поднимая голову, рты у всех были открыты, но пения не было. «Что же это такое?» - подумал старец. Он перевел глаза на молящихся. Их было очень много, разных возрастов и положений: мужчины и женщины, старики и дети, купцы и простые крестьяне. Все они крестились, кланялись, многие что-то шептали, но ничего не было слышно. Вся церковь была немая. Отчего это? - спросил старец. Спустимся, и ты увидишь и поймешь… - сказал ангел. Они медленно, никем не видимые, спустились в самый храм. Нарядно одетая женщина стояла впереди всей толпы и, по-видимому, усердно молилась. Ангел приблизился к ней и тихо коснулся рукой… И вдруг старец увидал ее сердце и понял ее мысли. «Ах, эта противная почтмейстерша! - думала она. - Опять в новой шляпе! Муж - пьяница, дети - оборванцы, а она форсит!.. Ишь выпялилась!..» Рядом стоял купец в хорошей суконной поддевке и задумчиво смотрел на иконостас. Ангел коснулся его груди, и перед старцем сейчас же открылись его затаенные мысли: «…Экая досада! Продешевил… Товару такого теперь нипочем не купишь! Не иначе как тыщу потерял, а может, и полторы…» Далее виднелся молодой крестьянский парень. Он почти не молился, а всё время смотрел налево, где стояли женщины, краснел и переминался с ноги на ногу. Ангел прикоснулся к нему, и старец прочитал в его сердце: «Эх, и хороша Дуняша!.. Всем взяла: и лицом, и повадкой, и работой… Вот бы жену такую! Пойдёт или нет?» И многих касался ангел, и у всех были подобные же мысли, пустые, праздные, житейские. Перед Богом стояли, но о Боге не думали. Только делали вид, что молились. - Теперь ты понимаешь? - спросил ангел. - Такие молитвы к нам не доходят. Оттого и кажется, что все они точно немые… В эту минуту вдруг чей-то детский робкий голосок отчетливо проговорил: - Господи! Ты благ и милостив… Спаси, помилуй, исцели бедную маму!.. В уголке, на коленях, прижавшись к стене, стоял маленький мальчик. В его глазах блестели слезы. Он молился за свою больную маму. Ангел прикоснулся к его груди, и старец увидел детское сердце. Там были скорбь и любовь. - Вот молитвы, которые слышны у нас! - сказал ангел.
Ничто так не искажает просьбы, обращенные к Богу, как посредничество…
Мудрый халдей, даже не осматривая подробно фараона, дал следующий совет:
- Надо найти в Египте человека, молитвы которого доходят до престола всевышнего, и, когда он искренне помолится за фараона, повелитель обретет свое здоровье и будет жить долгие годы.
Услыхав эти слова, фараон посмотрел на группу окружавших его жрецов и сказал:
- Я вижу здесь столько святых мужей, что, если кто-нибудь из них захочет позаботиться обо мне, я буду здоров…
И чуть заметно улыбнулся.
- Все мы только люди, - заметил чудотворец Бероэс, - и души наши не всегда могут вознестись к подножию предвечного. Я дам, однако, твоему святейшеству безошибочный способ найти человека, который молится искренне и молитвы которого достигают цели.
- Так найди его, и да будет он моим другом в последний час моей жизни.
Получив согласие повелителя, халдей потребовал, чтобы ему отвели нежилую комнату с одной дверью. И в тот же день, за час до заката солнца, велел перенести туда фараона.
В назначенный час четверо высших жрецов одели фараона в новую льняную одежду, произнесли над ним чудотворную молитву, которая отгоняла злые силы, и, посадив своего господина в простые носилки из кедрового дерева, внесли его в пустую комнату, где стоял один только маленький стол. Там уже был Бероэс; обратившись лицом к востоку, он молился.
Когда жрецы вышли, халдей запер тяжелую дверь, возложил на плечи пурпурный шарф, а на столик перед фараоном поставил черный блестящий шар. В левую руку он взял острый кинжал из вавилонской стали, в правую жезл, покрытый таинственными знаками, и описал в воздухе круг этим жезлом вокруг себя и фараона. Затем, обращаясь по очереди ко всем четырем сторонам света, стал шептать:
- Аморуль, Танеха, Латистен, Рабур, Адонай… Сжалься надо мной и очисти меня, отец небесный, милостивый и милосердный… Ниспошли на недостойного слугу твоего святое благословение и защити от духов, строптивых и мятежных, дабы я мог в спокойствии обдумать и взвесить твои святые дела!
Он остановился и обратился к фараону:
- Мери-Амон-Рамсес, верховный жрец Амона, видишь ли ты в этом черном шаре искру?
- Я вижу белую искорку, которая кружится, подобно пчеле над цветком.
- Мери-Амон-Рамсес, смотри на эту искру и не отрывай от нее глаз, не смотри ни направо, ни налево, что бы ни появилось по сторонам. - И снова зашептал: - Бараланенсис, Балдахиенсис, - во имя могущественных князей Гению, Лахиадаэ, правителей царства преисподней, вызываю вас, призываю данной мне верховной властью, заклинаю и повелеваю.
При этих словах фараон вздрогнул от отвращения.
- Мери-Амон-Рамсес, что ты видишь? - спросил халдей.
- Из-за шара выглядывает какая-то ужасная голова… Рыжие волосы встали дыбом… Лицо зеленоватого цвета… Зрачки глаз опущены вниз, так что видны одни белки… Рот широко открыт, как будто хочет кричать…
- Это страх, - сказал Бероэс и направил сверху на шар острие кинжала.
Вдруг фараон весь съежился.
- Довольно! - вскричал он. - Зачем ты меня мучаешь? Утомленное тело хочет отдохнуть, душа - отлететь в страну вечного света. А вы не только на даете мне умереть, а еще придумываете новые муки… О… не хочу!
- Что ты видишь?
- С потолка поминутно спускаются как будто две паучьи ноги, ужасные, толстые, как пальмы, косматые, крючковатые на концах… Чувствую, что над моей головой висит чудовищный паук и опутывает меня сетью из корабельных канатов…
Бероэс повернул кинжал кверху.
- Мери-Амон-Рамсес! - произнес он опять. - Смотри все время на искру и не оглядывайся по сторонам… Вот знак, который я поднимаю в вашем присутствии… - прошептал он. - Я, вооруженный помощью божией, неустрашимый ясновидец, вызываю вас заклинаниями… Айе, Сарайе, Айе, Сарайе, Айе, Сарайе… именем всемогущего, вечно живого бога.
На лице фараона появилась спокойная улыбка.
- Мне кажется, - промолвил он, - что я вижу Египет… Весь Египет. Да, это Нил… пустыня… Вот тут Мемфис, там Фивы…
Он и в самом деле видел Египет, весь Египет, размерами, однако, не больше аллеи, пересекавшей сад его дворца. Удивительная картина обладала, впрочем, тем свойством, что, когда фараон устремлял на какую-нибудь точку более пристальный взгляд, точка эта разрасталась в местность почти естественных размеров.
Солнце уже спускалось, заливая землю золотисто-пурпурным светом. Дневные птицы садились, чтобы заснуть, ночные просыпались в своих убежищах. В пустыне зевали гиены и шакалы, а дремлющий лев потягивался могучим телом, готовясь к погоне за добычей.
Нильский рыбак торопливо вытаскивал сети, большие торговые суда причаливали к берегам. Усталый земледелец снимал с журавля ведро, которым весь день черпал воду, другой медленно возвращался с плугом в свою мазанку. В городах зажглись огни, в храмах жрецы собирались к вечернему богослужению. На дорогах оседала пыль и смолкали скрипучие колеса телег. С вышек пилонов послышались заунывные звуки, призывавшие народ к молитве. Немного спустя фараон с изумлением увидел как бы стаю серебристых птиц, реявших над землей. Они вылетали из храмов, дворцов, улиц, мастерских, нильских судов, деревенских лачуг, даже из рудников. Сначала каждая из них взвивалась стрелой вверх, но, повстречавшись с другой серебристоперой птицей, которая пересекала ей дорогу, ударяла ее изо всех сил, и обе замертво падали на землю.
Это были противоречивые молитвы людей, мешавшие друг дружке вознестись к трону предвечного.
Фараон прислушался.
Вначале до него долетал лишь шелест крыльев, но вскоре он стал различать слова.
Он услышал больного, который молился о возвращении ему здоровья, и одновременно лекаря, который молил, чтобы его пациент болел как можно дольше; хозяин просил Амона охранять его амбар и хлеб, вор же простирал руки к небу, чтобы боги не препятствовали ему увести чужую корову и наполнить мешки чужим зерном.
Молитвы их сталкивались друг с другом, как камни, выпущенные из пращи.
Путник в пустыне падал ниц на песок, моля о северном ветре, который принес бы ему каплю воды; мореплаватель бил челом о палубу, чтобы еще неделю ветры дули с востока. Земледелец просил, чтобы скорее высохли болота; нищий рыбак - чтобы болота никогда не высыхали.
Их молитвы тоже разбивались друг о дружку и не доходили до божественных ушей Амона.
Особенный шум царил над каменоломнями, где закованные в цепи каторжники с помощью клиньев, смачиваемых водой, раскалывали огромные скалы. Там партия дневных рабочих молила, чтобы спустилась ночь и можно было лечь спать, а рабочие ночной смены, которых будили надсмотрщики, били себя в грудь, моля, чтоб солнце никогда не заходило. Торговцы, покупавшие обтесанные камни, молились, чтобы в каменоломнях было как можно больше каторжников, тогда как поставщики продовольствия лежали на животе, призывая на каторжников мор, ибо это сулило кладовщикам большие выгоды.
Молитвы людей из рудников тоже не долетали до неба.
На западной границе фараон увидел две армии, готовящиеся к бою. Обе лежали в песках, взывая к Амону, чтобы он уничтожил неприятеля. Ливийцы желали позора и смерти египтянам, египтяне посылали проклятия ливийцам. Молитвы тех и других, как две стаи ястребов, столкнулись над землей и упали вниз в пустыню. Амон их даже не заметил. И куда ни обращал фараон утомленный свой взор, везде было одно и то же. Крестьяне молили об отдыхе и сокращении налогов, писцы о том, чтобы росли налоги и никогда не кончалась работа. Жрецы молили Амона о продлении жизни Рамсеса XII и истреблении финикиян, мешавших им в денежных операциях; номархи призывали бога, чтобы он сохранил финикиян и благословил скорее на царство Рамсеса XIII, который умерит произвол жрецов. Голодные львы, шакалы и гиены жаждали свежей крови; олени, серны и зайцы со страхом покидали свои убежища, думая о том, как бы сохранить свою жалкую жизнь хотя бы еще на один день. Однако опыт говорил им, что и в эту ночь десяток-другой из их братии должен погибнуть, чтобы насытить хищников.
И так во всем мире царила вражда. Каждый желал того, что преисполняло страхом других. Каждый просил о благе для себя, не думая о том, что это может причинить вред ближнему.
Поэтому молитвы их, хотя и были как серебристые птицы, взвивавшиеся к небу, не достигали цели. И божественный Амон, до которого не долетала с земли ни одна молитва, опустив руки на колени, все больше углублялся в созерцание собственной божественности, а в мире продолжали царить слепой произвол и случай.
И вдруг фараон услышал женский голос:
- Ступай-ка, баловник, домой, пора на молитву.
- Сейчас! Сейчас! - ответил детский голосок.
Повелитель посмотрел туда, откуда доносились голоса, и увидел убогую мазанку писца на скотном дворе. Хозяин ее при свете заходящего солнца кончал свою дневную запись, жена его дробила камнем пшеничные зерна, чтобы испечь лепешки, а перед домом, как молодой козленок, бегал и прыгал шестилетний мальчуган, смеясь неизвестно чему.
По-видимому, его опьянял полный ароматов вечерний воздух.
- Сынок, а сынок! Иди же скорее, помолимся, - повторяла мать.
- Сейчас! Сейчас - отвечал мальчуган, продолжая бегать и резвиться.
Наконец женщина, видя, что солнце начинает уже погружаться в пески пустыни, отложила свой камень и, выйдя во двор, поймала шалуна, как жеребенка. Тот сопротивлялся, но в конце концов подчинился матери. А та втащила его в хижину и посадила на пол, придерживая его, чтобы он опять не убежал.
- Не вертись, - сказала она. - Подбери ноги и сиди смирно, а руки сложи и подними вверх. Ах ты, нехороший ребенок!
Мальчуган знал, что ему не отвертеться от молитвы, и, чтобы поскорее вырваться опять во двор, поднял благоговейно глаза и руки к небу и тоненьким, пискливым голоском затараторил прерывающейся скороговоркой:
- Благодарю тебя, добрый бог Амон, за то, что ты сохранил сегодня отца от бед, а маме дал пшеницы на лепешки… А еще за что? За то, что создал небо и землю и ниспослал ей Нил, который приносит нам хлеб. Еще за что? Ах да, знаю! И еще благодарю тебя за то, что так хорошо на дворе, что растут цветы, поют птички и что пальма приносит сладкие финики… И за то хорошее, что ты нам подарил, пусть все тебя любят, как я, и восхваляют лучше, чем я, потому что я еще мал и меня не учили мудрости. Ну, вот и все…
- Скверный ребенок! - проворчал писец, склонившись над своей записью. - Скверный ребенок! Так небрежно славишь ты бога Амона!
Но фараон в волшебном шаре увидел нечто совсем другое. Молитва расшалившегося мальчугана жаворонком взвилась к небу и, трепеща крылышками, поднималась все выше и выше, до самого престола, где предвечный Амон, сложив на коленях руки, углубился в созерцание своего всемогущества.
Молитва вознеслась еще выше, до самых ушей бога, и продолжала петь ему тоненьким детским голоском:
«И за то хорошее, что ты нам подарил, пусть все тебя любят, как я…»
При этих словах углубившийся в самосозерцание бог открыл глаза, и из них пал на мир луч счастья. От неба до земли воцарилась беспредельная тишина. Прекратились всякие страдания, всякий страх, всякие обиды. Свистящая стрела повисла в воздухе, лев застыл в прыжке за ланью, занесенная дубинка не опустилась на спину раба.
Больной забыл о страданиях, заблудившийся в пустыне - о голоде, узник - о цепях. Затихла буря, и остановилась волна морская, готовившаяся поглотить корабль. И на всей земле воцарился такой мир, что солнце, уже скрывшееся за горизонтом, снова подняло свой лучезарный лик.
Фараон очнулся и увидал перед собой маленький столик, на нем черный шар, а рядом халдея Бероэса.
- Мери-Амон-Рамсес! - спросил жрец. - Ты нашел человека, молитва которого доходит до престола предвечного?
- Да, - ответил фараон.
- Кто же он? Князь, воин или пророк? Или, может быть, простой отшельник?
- Это маленький шестилетний мальчик, который ни о чем не просил Амона, а только за все благодарил.
- А ты знаешь, где он живет? - спросил халдей.
- Знаю. Но я не хочу пользоваться силой его молитв. Мир, Бероэс, это огромный водоворот, в котором люди кружатся, как песчинки, а кружит их несчастье. Ребенок же своей молитвой дает людям то, чего я не в силах дать, - короткий миг забвения и покоя… Забвения и покоя… Понимаешь, халдей?
Бероэс молчал.
«Благослови меня Боже на венчальный венец.
Пусть придет моему девичеству конец.
Не нужны мне больше девичьи косы,
Пусть незамужние девки их носят,
а прошу взамен я бабий платок,
да золотой венчальный перстенек.
Благослови меня Бог, на святой Покров.
Аминь.»
«Покров Батюшка, пошли венец мне, Рабе Божьей (имя девушки).
Пусть ангелы ставят тридевять тынов плохим женихам,
а моему единственному, красну соколу (имя парня) путь яркой свечей освещают,
ко мне Рабе Божьей (имя девушки) зазывают, на брак венчальный благословляют! Аминь.»
Я пытаюсь уснуть, но не спится
Не накликать бы, Боже беду.
Стану к образу я, помолиться
Беспокойство в душе, как в бреду…
Мне за дочек своих не спокойно
Может в холод раздетыми вышли…
Или кто-то при них недостойно
Произнес громким голосом мысли…
Разлетелись они, словно птицы,
Кто в Италию, кто в Барселону…
Я не вижу их нежные лица
И готовы колени к преклону.
Я лампадку зажгу, прочитаю
Отче наш, за своих дочерей…
О Всевышний, тебя умоляю
Внять молитвам всех матерей…
«Цените тех, кто с вами рядом. Любите тех, кто любит вас.
Не врите вы, скрывая взгляда, тем кто живёт лишь ради нас.
Молитесь чаще восхваляя, живите с верою внутри.
Грехи других не осуждая, смотрите под ноги свои.
Цените тех, кто с вами рядом. Любите тех, кто любит вас.
Тогда и жизнь вам будет Раем, и даже враг вас не предаст».
О, Господи, дай силы мне,
Ходить ногами по земле,
Дышать свободно и легко,
И различать добро и зло.
Не верить пафосным словам,
Знать цену мукам и грехам,
Уметь прощать, уметь любить,
Уметь мгновения ценить.
Не ворожить, не колдовать,
Не унижать, не предавать,
Быть мудрой в деле,
Сильной - в скорби,
Благие цели лишь иметь…
О, Господи, дай силы мне,
Не быть, а значить на Земле!