С самого детства я не хотел быть собой. Я хотел быть Билли Уидлдоном, а Билли Уидлдон меня даже и не любил. Я ходил, как ходит он, я разговаривал, подражая ему, и поступил в ту же среднюю школу, что и он.
И именно поэтому Билли Уидлдон изменился. Он начал крутиться вокруг Герби Вандемана, он ходил, как Герби Вандеман, разговаривал, подражая ему. Он меня запутал! Я начал ходить и говорить, как Билли Уидлдон, который ходит и говорит, как Герби Вандеман.
А потом я вдруг понял, что Герби Вандеман ходит и говорит, как Джоуи Хейверлин. А Джоуи Хейверлин ходил и разговаривал, как Корки Сабинсон.
Поэтому теперь я хожу и разговариваю, как Билли Уидлдон, который имитирует Герби Вандермана, который подражает Джоуи Хейверлину, который пытается ходить и говорить, как Корки Сабинсон. И на кого бы, вы думали, хочет походить Корки Сабинсон? Из всех он выбрал Допи Веллингтона - этого несносного типа, который ходит и говорит, как я!
Автор неизвестен
Я поименно помню этот мир…
По царствам мертвых путешествую, как встарь,
После веков прощения и смуты,
После веков, где все забыли чудо,
Я мерю весом оскверненный/новый календарь.
Я всех узнал… и слёзы сами потекли,
Среди засохших трав смахнул мне ветер слёзы…
Душа летела сквозь осенних гам,
Одеться в тело, ощутить некрозы.
Хлеб бытия и краткость тишины,
Осколочные гимны расставаний.
Лишатся тени оскопленные сады,
Лишатся тени кровоизлияньем.
У Бога нет имён, он - обновленье дня…
Он - обновленье смертного креста распятьем…
Чернил не хватит… никому не хватит,
Чтоб написать Живые Письмена.
Глазами слушаю их синь… перешагну
Ту синь, где плотен воздух одиночеств…
На тигле всех мытарств и всех пророчеств
Оденусь в невесомую зарю.
Слова, что тут болят, оденут нимб.
Без привкуса кровИ явь послевкусья веры.
Кровь на углях… тут всё попеременно…
За всё отяжелевшее молю.
Как страшно знать немного дальше всех,
Как страшно просыпаться в неизбежность,
Качнись ко мне и пригуби строку,
Которой имя Всепрощение и Нежность,
Которая не выспалась со мной,
Осыпалась листвой на спящий город…
Губами перечитывая холод,
Не страшно плыть к сквозному октябрю.
Молитвенники в горле тишины…
Сон бога белого в крови опавших листьев…
Послушай, я с тобою говорю…
Мне кажется, что ты меня опять не слышишь…
За всё отяжелевшее молю.
Дорога всегда с белым лицом… основная линия всегда белая.
Это всё, что есть у тебя… белый лист… на всё отпущенное тебе время.
Делая шаг, ты выбираешь что делать с этим белым листом
Можно уронить его в грязь… черный лист.
Можно порвать лист… скомкать…
Можно убрать в стол…
Можно завернуть в него камень…
Можно сделать журавлика и запустить в небо…
Можно просто смотреть на него часами…
Можно написать письмо…
Можно нарисовать на нем дом счастье, деревья и солнце…
Можно сжечь…
Можно сделать с ним всё что угодно… с его душой…
Но чтобы ты не делал, он расскажет только о тебе.
Ты единственный свидетель его истинной жизни.
Ты меряешь взглядом время, расстояние, яркость, форму…
Ты вглядываешься в происходящее… и творишь будущее.
Входи…
Незадолго до твоего прихода родились эти строки…
На большой высоте, в ночи… на белом листе… на белой высоте.
Война пришла в твой дом, грозится сжечь всё, что ты вложил в этот белый лист…
Но не здесь ли твой белый лист борется с бездною мира…
Не здесь ли он учится льнуть к берегам, к запахам прозрачным…
Не здесь ли твой белый лист пронзает черные брызги гнева, пытаясь вылечить беззаконие.
Не отдавай его…
У белого листа единственная суть - твоя душа…
Одевают тебя архангелы в белые строки…
С ладони сердца твоего вспорхнула белая бабочка…
Белая ветвь зацвела где-то на краю отчаянья тебя
Белыми цветами, оплакивая тех, кто хочет сжечь твой дом…
Мы всегда говорим о жизни, глядя в глаза белому листу.
Капаю слогами вместе с тобой…
В сердце белого алая рана…
Оставьте родину их сердец в покое.
Думаете, этот белый лист вас не касается?
Посмотрите в глаза ваших друзей…
Поверьте, не от смерти умирают…
Copyright: Эдуард Дэлюж, 2015
Свидетельство о публикации 115091107578
Нащупываю в темноте себя…
Сначала это только тело,
Потом мысль вышла неумело,
Потом прорвалась буква «я».
Потом спросила тишина,
О чем-то искренне прекрасном…
И удивился снова я
Всему, что всуе, не напрасно…
Достал гитару из чехла
И ноты из сердечной папки,
И написал для неогранки
Простой отрывок бытия…
И наступила тишина
В которой спето всё давно уж…
Где заступив за тишину,
Я ей, как встарь, остался должен…
И вышло солнце и пело солнце…
И бог был пьяным от твоих строк.
Он был всем братом, он был всем старцем…
Двоился вечный его урок.
То Пьетро был он, то Джонни мачо…
А то и вовсе гарлем и джаз…
Ты приходила в аэропорты
Встречать его молчанье глаз.
Снесла все стены и перекрестки…
Открыла шлюзы, сожгла дома…
А он смеялся французской прозой,
И так же пьяно сводил с ума…
И слёзы на хризантемах и рукопись прозрачного дождя…
Их читают вслух…
Они простят безумие, которое уже приближается к миру…
И всё случится…
Случится в кадрах Режиссера, имя которого не упоминают всуе.
Небо в тяжелых доспехах…
Строки дождя намокли светом, они похожи на иероглифы…
Иероглиф - капля упала на стекло…
Язык дождя, словарь его стекающих капель…
Чувственность каждого произнесённого слова.
Исходный рисунок молчалив лишь до первой капли…
Разъединение линий озвучивает тишину…
Где каждый иероглиф как отражение сакрального, сноска,
Транскрипция указующего жеста…
Литера непредсказуемого перевоплощения…
Знаки препинания не предопределены,
Они рождаются как чувство… как сплетение звуков,
Где одно перетекает в другое…
В кровь другого продолжением повествования.
Смысл жизни в самой жизни…
Привычный воздух посланий линий жизни: говорите… говорите тратя!
Скользящий миг сливается с моим…
Пишу ответ ему пальцами…
Убегающее сквозь пальцы не спасти!
Холодным прикосновением вопрос и ответ обжигают пульсацию звучащих рук…
И уходят…
Мир не погибнет, его хранит Любовь!
Всё что мы приходим сделать сюда - рискнуть своей жизнью…
Иероглиф замер… мы оба - Звук… мы оба - живое Сердце дождя…
Строки прижимаются вжиться, расслышать…
Срываются в своевольном порядке…
Чтобы упасть на лист и возвратиться в пространство…
Их читают вслух…
Нас читают вслух…
Опускается вечер,
Густеют за окнами тихие тени.
Мальчик смотрит на ливень.
Фонари проявляют на черном
Надрезы свирелей.
Мальчик смотрит на дождь.
В теплой комнате он один.
И окутанный лаской он слушает сказку про мир.
И уроки и школа забыты.
Время смелых мечтаний,
Где под лампой раскрытая книга с картинками, сады ожиданий.
Он живет еще в теплом лоне собственной нежной силы.
Он еще не знает стремлений,
Он не знает, что это за окнами время
И что жизнь затаилась в засаде контролем часов…
В нем, во мгле что-то зреет - жемчужина зреет.
Живите, дети… не ищите тени,
Где начинают плакать раны,
Где вы, распятые обманом,
Так горько обнимали темноту.
Где в первый раз заплакавший младенец,
Узнал, что в этом мире будет больно,
Он так кричал, что шкалило минуты.
Он так молчал… прижавшись к теплоте.
Оставив чаши с ядом смертным братьям,
Он засмеялся, ощутив касанье Бога…
И рядом белая душа присела,
И вербный цвет на каждой ветке цвел.
Copyright: Эдуард Дэлюж, 2015
Свидетельство о публикации 115090407866
О милости прошу - повремените…
Завесы век не закрывайте снегом,
Качнется ветка и коснется круга,
В такт ей ответит бренная струна.
В приходе стыни остановится мгновенье,
И миг её коснется тонкой кожи,
Нетленный выдох, что в душевной смуте,
Где Музыке солжет скупая мгла.
Где мягок теплый шелк и остры камни,
И топот детских ног всё дальше, тише…
Однажды опустеют все аллеи
В сквозном рукоплескании растрат.
Невинные в цвету… о, как невинно!
Так не теряйте мужества быть с Богом…
Завесы век не закрывайте всуе,
Поющих Свет вернется в Вечный Сад
За солнцем следуя, за тайной нежной жизни.
Как стар тот список, что составлен всуе,
Как стар тот список, что исписан нами,
Как стар тот список, что одолжен на земле.
Целую хрупкость плеч, к моим прижатых,
В едином сердце, что звучит стихами,
И каждому назначено свиданье,
С той Волей, что крестила этот сад.
О малости прошу - не предавайте!
Не лгите музыке, не отрывайте ноты!
Качнётся ветка и, коснувшись круга,
Ответит всем Великая струна.
Сирота перелетный,
Сирота проезжей дороги,
Все обочины мира,
О горы оббитые ноги…
Тень, разлитая бренным,
Свет, распятый когда-то.
Вес для меры, для шага
В этой млечности безоглядной.
Пилигрим и пылинка.
Непригодный для клеток…
Прах по ветру,
Тоска по земле той заветной.
Невесомый, тяжелый,
Сменяющий всхлип ожиданьем,
Необьятный и шаткий
В этом таймере мирозданья.
То ль хоронят тебя,
То ли держат за крылья у бездны,
Преломляют, как хлеб,
Превращают в вино твоё сердце.
Заповедовав быть,
Закидывают камнями.
Сирота перелетный,
Чье же ты завещанье…
Темноглазая ночь… звук безумных цикад
Ты читаешь стихи… ты читаешь дыхание сердца…
Как же ярко легки… как же трепетно скерцо…
Как же жарко окрашены звуки строки.
Звучит богема голосом твоим…
Звучит дыхание, заложенное в строки…
Дорога, где как прежде нелюдим,
Дорога, что ложится прямо в ноги…
Моя БОГЕМА… много дней и лет…
Моя богема в шепоте звучанья,
Прочитанное словно обещанье,
Произнесенное тобою как завет…
Мы смотрим… жизнь нам говорит-
Порой строкой, порою ожиданьем…
Мы ожидаем, там, где нужно жить…
Мы утончаемся до истин мирозданья…
Вмещаем бег и праздность и мечту,
В одну неопалимую дорогу…
Мы ожидаем сердцем Красоту,
А Красота мгновенье в сердце Бога.
Так каждый узелок… затянутого дня…
Безудержного дня… пришедшего, живого…
Где четки тяжелы… как день календаря
Затягивают нас в водоворот земного.
Пишу письмо строкой… пишу и отправляю…
Фонариком мечты, к молчащим небесам.
Молитвенно тут всё… молитвенно как слово,
Как всё что говорим мы в днях календаря.
Выходи под небо этой ночью,
Выходи - посмотрим звездопад!
Там, у той безликости молочной,
Что разлилась в августовский сад.
Что зовет безудержной кометой,
Шлейфом осветив дорогу к снам…
К снам, где в самой сердцевине лета,
Кто-то сокровенное читал.
Нам бы немятыми, да к Богу на «ковёр».
Но нет - помяты, кто изрядно, кто раздавлен…
Спой песню мне о тех, кто «Обезглавлен»!
Кто понимает, что такое Петь!
Кто понимает, что такое смерть,
Не та, что где-то ждёт наперевес с косою…
А та, что учит через боль лететь…
А та, что называется Любовью.
Беги блаженная, беги!
Пусть назовут побег твой блажью,
Пусть скажут что Душа - неважно,
А ты беги, от них беги!
Беги туда, где синий гром
И иерихоновые трубы…
И непричесанный газон,
Такой по-летнему безумный.
Беги блажнАя! Путь и шаг -
Порог преодоленья веса…
Расскажешь после «что да как» -
Там, за полоской рыжей леса.
На землях твоих, аргамак,
Любовь расцвела небесами…
Слова улетают мечтами
До яркого божьего дна…
Твой плуг ищет новых полей,
Костюм твой пропах цветами.
И кажется, ты - человек
С знакомыми прежде глазами.
Я хлеб свой с тобой преломлю,
Чернила с вином смешаем…
И каждый напишет зарю,
И каждый свою прочитает…
Мы знаем одно на земле -
Что мы ничего не знаем.