Я поименно помню этот мир…
По царствам мертвых путешествую, как встарь,
После веков прощения и смуты,
После веков, где все забыли чудо,
Я мерю весом оскверненный/новый календарь.
Я всех узнал… и слёзы сами потекли,
Среди засохших трав смахнул мне ветер слёзы…
Душа летела сквозь осенних гам,
Одеться в тело, ощутить некрозы.
Хлеб бытия и краткость тишины,
Осколочные гимны расставаний.
Лишатся тени оскопленные сады,
Лишатся тени кровоизлияньем.
У Бога нет имён, он - обновленье дня…
Он - обновленье смертного креста распятьем…
Чернил не хватит… никому не хватит,
Чтоб написать Живые Письмена.
Глазами слушаю их синь… перешагну
Ту синь, где плотен воздух одиночеств…
На тигле всех мытарств и всех пророчеств
Оденусь в невесомую зарю.
Слова, что тут болят, оденут нимб.
Без привкуса кровИ явь послевкусья веры.
Кровь на углях… тут всё попеременно…
За всё отяжелевшее молю.
Как страшно знать немного дальше всех,
Как страшно просыпаться в неизбежность,
Качнись ко мне и пригуби строку,
Которой имя Всепрощение и Нежность,
Которая не выспалась со мной,
Осыпалась листвой на спящий город…
Губами перечитывая холод,
Не страшно плыть к сквозному октябрю.
Молитвенники в горле тишины…
Сон бога белого в крови опавших листьев…
Послушай, я с тобою говорю…
Мне кажется, что ты меня опять не слышишь…

За всё отяжелевшее молю.