`
Не пей с красоткой, дуралей,
Ты вин из Грузии печальной,
Особо в замке на скале
В теснине мрачного Дарьяла.
И на атласных простынях
Не мни ея младого тела,
В парчу и жемчуг убрана,
Пусть хороша она в постели…
Иначе утром, оторвав
Себя от этой милой пери,
Ты пропадёшь - слетит глава
И будешь выкинутым в Терек.
- иz -
Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается…
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»
В корнета гвардии - о, почему бы нет?..
Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.
- Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.
москва французу отдалася
кричит войди я вся горю
а дым так это я в постели
курю
тут дядя сник и стал уклончив
что за москва какой француз
потом признался что не даром
но цену так и не назвал
Нет ни одного свидетельства, что эти стихи написал Лермонтов. Появилось это стихотворение в 1887 году в журнале «Русская старина», через сорок шесть лет после смерти Лермонтова после сплетни, что якобы Лермонтов кому-то прочитал это стихотворение вслух, и этот человек сразу стихи запомнил, но почему-то тридцать два года терпел, помнил их и вдруг прочитал кому-то ещё и тот в 1873 году прочитал их Бартеневу главному редактору журнала «Русский архив», но тот почему-то тоже терпел ещё аж 17 лет до 1890 года и только тогда напечатал в своем журнале. Как Вы думаете, почему главный редактор журнала, которому в руки попало неопубликованное стихотворение гения, не бросился тут же печатать его в своем журнале? Это же сенсация! Просто он прекрасно знал, что любой знающий литературу сразу увидит в этом стихотворении почерк поэта-либерала Дмитрия Минаева, который любил писать под Лермонтова, и высмеет Бартенева. Читатели знали, что Минаев даже лермонтовского «Демона» переписал. Узнают настоящего автора по характерным словечкам и образам Минаева, это он любил словосочетание «голубые мундиры», частенько употреблял его, а у Лермонтова ни в одном произведении этого словосочетания нет. Лермонтов не мог написать слова «за хребтом Кавказа», он был всегда точен в выражениях, и прекрасно знал, что уезжает он не за хребет Кавказа, а на северный Кавказ. То есть к хребту, а не за хребет. Да и приблизительное слово «пашей» в этом контексте великий поэт не мог употребить. Это тоже любимое словечко Минаева.
Опубликовал это стихотворение Бартенев в своем журнале только после смерти Минаева, подлинного автора стихотворения «Прощай, немытая Россия». Характерно, что никто, кроме ненавистников России, в то время не поверил в авторство Лермонтова, и только через десятки лет после первой публикации это стихотворение стали включать в сборники Лермонтова.
В советское время литературоведы в штатском, ненавидящие царскую Россию, с радостью включили эти стихи в школьную программу. Стихотворение, по мнению советского доктора филологических наук Л. И. Вольперт, представляет собой «вершину политической лирики Лермонтова». Э. Г. Герштейн с удовлетворением указывает на близкое совпадение лирического сюжета стихотворения Лермонтова с относящейся к тому же времени записью маркиза де Кюстина, который, как мы теперь хорошо знаем, сознательно оболгал Россию в информационной войне того времени.
Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К тебе я снова обращусь.
1829
Какие силы были у этого человека… Каждое его слово было словом человека власть имеющего… Вот в ком было это вечное, сильное искание истины.
Если бы этот мальчик остался жив, не нужны были бы ни я, ни Достоевский.
Вот в ком было это вечное, сильное искание истины! Вот кого жаль, что рано так умер! Какие силы были у этого человека! Что бы сделать он мог! Он начал сразу, как власть имеющий. У него нет шуточек… шуточки не трудно писать, но каждое слово его было словом человека, власть имеющего.
Это было странное, загадочное существо - царскосельский лейб-гусар, живший на Колпинской улице и ездивший в Петербург верхом, потому что бабушке казалась опасной железная дорога, хотя не казались опасными передовые позиции, где, кстати говоря, поручик Лермонтов был представлен к награде за храбрость. Он не увидел царские парки с их растреллиями, камеронами, лжеготикой, зато заметил, как «сквозь туман кремнистый путь блестит». Он оставил без внимания знаменитые петергофские фонтаны, чтобы, глядя на Маркизову Лужу, задумчиво произнести: «Белеет парус одинокий…»
Он, может быть, много и недослушал, но твердо запомнил, что «пела русалка над синей рекой, полна непонятной тоской…»
Он подражал в стихах Пушкину и Байрону и вдруг начал писать нечто такое, где он никому не подражал, зато всем уже целый век хочется подражать ему. Но совершенно очевидно, что это невозможно, ибо он владеет тем, что у актера называют «сотой интонацией». Слово слушается его, как змея заклинателя: от почти площадной эпиграммы до молитвы. Слова, сказанные им о влюбленности, не имеют себе равных ни в какой из поэзий мира.
Это так неожиданно, так просто и так бездонно:
Есть речи - значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Если бы он написал только это стихотворение, он был бы уже великим поэтом.
Я уже не говорю о его прозе. Здесь он обогнал самого себя на сто лет и в каждой вещи разрушает миф о том, что проза - достояние лишь зрелого возраста. И даже то, что принято считать недоступным для больших лириков - театр, - ему было подвластно.
…До сих пор не только могила, но и место его гибели полны памяти о нем. Кажется, что над Кавказом витает его дух, перекликаясь с духом другого великого поэта:
Здесь Пушкина изгнанье началось
И Лермонтова кончилось изгнанье…
1964
Жена, читающая книгу, вдруг говорит мужу:
- Какой позор! Вань, ты только представь себе - какой-то Лермонтов опубликовал в своей книге стихи, которые ты посвятил мне, когда мы познакомились!
&
Дело не в том, чтобы в жизни было больше дней, а в том, чтобы в днях было больше жизни.
И скучно и грустно
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят - все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время - не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно…
Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -
Такая пустая и глупая шутка…
И скучно и грустно
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят - все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время - не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно…
Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -
Такая пустая и глупая шутка…
Я не унижусь пред тобою
Ни твой привет ни твой укор
Не власны над моей душою
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней,
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслию небесной
И силой духа убежден
Я дал бы миру дар чудесный,
А мне за то бессмертье он? -
Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец?
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец?
Я горд! - прости - люби другого,
Мечтай любовь найти в другом: -
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом.
К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.
Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;
Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил -
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку -
Безумец! - лишний раз пожать! -
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал; -
Такой души ты знала ль цену? -
Ты знала: - я тебя не знал! -
Он проснулся громадный ростом,
Проступила на лбу роса,
Он проснулся не мертвый,
Просто,
Жизнь соснами проросла,
Взгляд у сосен судьбы наметан,
На того, кто презрев тоску,
Уходил от убийцы-моды
На застенчивых потаскух,
Родниками тепла и света,
Вскоре стали его глаза,
Превратилось в дыханье ветра,
Все, что раньше не досказал,
Он проснулся не в смертной призме,
Все познавший, постигший суть,
Он проснулся основой жизни,
Гениально проделав путь.