Как хорошо, что есть Она —
Пусть незаметная и маленькая,
Скорей всего, почти что пряменькая,
Зато Моя! Из-ви-ли-На!!!
Он может лежать и спать. Может лежать и не спать. Может хаотично носиться по квартире и вдруг, вцепившись в диван из кожи молодого дермантина, замереть без движенья с дикими глазами, как бы внутренне любуясь самим собой — «Я — барс!»
Может на окрик: — Брысь, тушканище блохастое! — смерить тебя невидящим ледяным взглядом и удалиться, гордо виляя задом и хвостом «на 12 часов» показывая все, что он о тебе думает как в данный момент, так и в долгосрочной перспективе.
А может забраться на колени и блаженно мурча на мощности до полутора киловатт, греясь в тепле твоих ладоней и согревая душу тебе, лежать и спать. Или лежать и не спать.
А может добросовестно нести службу по охране порядка на вверенной на ночь территории
Собеседника перебивать нехорошо. Особенно ударом под дых
— В отличие от тебя, я человек культурный и образованный.
— Ты Мцыри знаешь?
— Может встречал где-нибудь, а так, в лицо не помню
В каждом электронном компоненте есть невосполняемый запас дыма. Если этот дым выходит, то деталь перестаёт работать
Ежели сын для матери таки бог, тогда эта мать для этого сына — матерь божья…
Слово не воробей, выпустишь — не поймаешь, так вот, значит, выпустишь — не поймаешь, а за это тебя поймают и не выпустят
Их таки не любят за то, шо они таки есть, а не за то, шо их любить не за что.
Если бы не миссионеры, которые расползлись по всему миру, людей, не знающих, кто такой Иисус, было бы гораздо больше.
Как кот Беляшик воспринимает окружающий его мир я так и не понял за все полгода пребывания этого трусливого рецидивиста в нашей семье. Он странным образом легко и непринужденно совмещает свое ощущение превосходства и вседозволенности с периодически настигающими его тяжкими телесными за большие и малые административные нарушения. Он — классический узник совести, не желающий делать выводы из происшедших событий.
Неделю назад, люто катаясь на коньках, супруга удачно сломала руку. Пришлось делать операцию и лежать в больнице почти неделю. За время её отсутствия Беляшик ежедневно, вдумчиво изучал пределы возможностей своего наглого пушного организма и в условиях полнейшей безнаказанности овладевал новыми уровнями шкодливости. С такой же скоростью он терял и чувство опасности перед возможным возмездием, т.к. я разрывался между работой и больницей и не шибко-то следил за проделками этого «мерзкого маскарадного» отродья (тогда я не знал еще, что Белка — таец, это выяснилось когда он, во всех смыслах, забурел).
За два дня до возвращения супруги, Беляшик достиг таких запредельных скилзов в деле нанесения разрухи в местах компактного проживания людей и животных, что даже я обратил внимание на беспредел в виде разбросанных по полу листков и стеблей погибших в неравной схватке с хвостатым тираном домашний растений. Пожурил кота веником и приступил к уборке. Добравшись до земли из перевернутых цветочных горшков я обнаружил совсем уж циничное преступление — в крупном горшке из-под какой-то карливовой пальмы было откровенно насрано.
Пожурил кота веником, сурово (как мне казалось), но после экзекуции он надменно уперся чесать левое ухо, показывая таким образом свое отношение к моим воспитательным процедурам. Почему-то он меня, в отличие от супруги в роли кровавого палача не признает от слова «совсем». Ну да ладно, подумалось мне — весна покажет где, кто, что.
И вот супруга дома. Обрадованная Чернуха ласковомурчащей, жирной тенью вразвалочку прихомячила к хозяйке, упала на спину и настойчиво затребовала чесать ей пузо здоровой рукой прямо сейчас. А у осторожно выглянувшего из-за угла Беляшика стон застрял в горле:
— Гестапо вернулось! — От ужаса и понимания неотвратимости предстоящего комплекса карательных мероприятий в отношении его бледной шкурки, бедный кошак даже не сразу сдриснул прятаться. Он стоял задрав морду и невидящими глазами тупо втыкал, разглядывая вновь обретенную хозяйку. Так бедные чилийские рыбаки смотрят на неотвратимо надвигающееся цунами.
Наконец он вышел из оцепенения и заметался, изображая сложную гамму чувств из раскаяния, осознания вины и ложной радости от встречи. Принюхиваясь, он осторожно приблизился к супруге, но увидев протянутую к нему руку резко передумал, метнулся в зал, тут же вернулся, и в снова настигнувшей его прострации припал к полу. Я уверен, в этот момент он даже захотел малость перекурить — думаю, пару тяжек он сделал бы на одном дыхании.
Затем, уровень трусости в его крови зашкалил и отбросив маску приличия, Беляшик решительно умчался прятаться в детскую на самый верх шкафа среди коробок. Пока жена откровенно наслаждалась возвращением в родные стены, ей не было дела до этой шкодливой свиноты. Но когда она добралась до осмотра своих цветов и оценив масштаб потерь, ласково, с еле уловимой сталью в голосе позвала Беляшика, то в ответ, из детской послышался отчетливый звук — это меховой комок с ушами сжался до плотности урано-вольфрамового сплава и трагически не удержал в себе попутные газы.
Далее было неинтересно и предсказуемо — короткий и жестокий следственный эксперимент с тыканьем беляшьего носа в содеянное, легкие контролируемые побои и ответная несвязная речь потерпельца, состоящая из заунывных звуков раскаяния, которым никто не верил. Даже Чернуха, которая прибежала, и сначала своим мявканьем остановила процесс наказания (она всегда вступается за этого лишенца), а потом по матерински, на лежанке под батареей нежно вылизывала уже освобожденного из зала суда Беляшика.
Чтобы подняться по карьерной лестнице, многие спускаются на моральном эскалаторе
Не такой уж бог и вездесущий… в богом забытые места его несли миссионеры…
осень вошла и захлопнула дверь,
только за деньги лето теперь…
Когда в доме копится годами всякий «хлам»…
а после., в один прекрасный день.,
все — это разом выкидываешь!!!
и такое чувство успокоениЯ наступает на душе…)
Стояла черная ночь. Ни улицы, ни фонаря, ни аптеки. Все черное, ничего не видать. Сеня Брускин, не произнося ни звука, покинул свою квартиру и пешком спустился с шестого этажа. Вышел наружу и замер. Ему стало страшно. Сигареты кончились, курить хотелось, спать не хотелось. Нужно было идти в киоск за углом. Дело трех минут, поэтому из одежды на Сене только турецкие шорты с полумесяцем, которые привез друг с курорта, и хлопчатобумажная футболка с Микки-Маусом, которую Сеня сам себе купил на распродаже. И шлепанцы на босую ногу. В такой амуниции он почувствовал себя незащищенным перед лицом навалившейся темноты и испугался. Чтобы перевести дух и унять сердцебиение, Сеня на ощупь прокрался к лавке и сел.
И вот тут все и началось. На лавке что-то лежало, и Сеня всей своей интуицией почувствовал, что это кто-то мягкий и женственный. С омерзением пошарив руками, он сначала нащупал грудь, потом нос и волосы. Сомнений не осталось: это была она. Снова на всякий случай потрогав неизвестную грудь, он услышал гробовой голос Людмилы из соседнего подъезда:
— Не тискай, скотина.
— Люда, это вы? — с ужасом выдавил из себя Сеня.
Он вдруг смутился. Это и понятно, ведь на нем турецкие шорты и Микки-Маус, а тут — знакомые.
— А тебе кто нужен? — презрительно хмыкнула Людмила и попробовала повернуться на бок, но не смогла.
— Никто. Я за сигаретами вышел, — попытался оправдываться Сеня.
— Вышел, вот и вали, оставь меня в покое.
Она зло сбросила с груди Сенину руку и пихнула его в бок.
— Мне больно, — пожаловался он.
— А мне, думаешь, нет? — всхлипнула Людмила. — Ты мне все кишки раздавил.
— Простите, — шепотом произнес Сеня.
— А чего расшептался-то? — удивилась она.
— Ну как же — ночь, тишина, нас могут услышать.
— Подумаешь, какой щепетильный, — вздохнула Людмила и вдруг добавила. — Ладно, черт с тобой.
Рассвело еще не скоро, и щепетильный Сеня так и сидел на Людмиле и шептал ей извинения, а после извинений еще и всякие нежности, а Людмила пыталась уснуть, потому что у нее болела голова после попойки.
А потом небо посветлело, и Сеня вспомнил, что ему хочется курить. Тогда он слез с Людмилы, сбегал за сигаретами, а когда вернулся, обнаружил, что лавка пуста. «Как жаль, — подумал он, — ведь я уже почти полюбил ее». И отправился на свой шестой этаж. Страдать. Он был романтик.