Друзья-соратники решили: «Он нетлен!
Лежать в веках Володе в Мавзолее».
Я б положил на них на всех свой хрен,
Но, к сожаленью, им я не владею.
И вот, лежу я в банке, как во сне.
Пропитан лучшим в мире формалином.
Вы не найдёте косточки во мне
Мой гениальный лик из парафина.
Давно не пью, без пищи обхожусь,
Не знаю женщин, но я не жалею.
Зато не какаю, пардон, и не мочусь
И гонореей больше не болею.
Не мОю на ночь ног: их вроде нет.
И нет друзей, что всю страну сгубили.
И не чешу я, (рук, как будто, нет),
То место, где яички раньше были.
А сколько лиц прошло передо мной!
В глазах так много горя и печали.
Но каждому сказал бы: «Х?й с тобой!»
Вы сами этого желали.
Я даже и не мог предугадать,
Как много лохов присягнут моей идее.
И если дальше так же продолжать,
То впрямь я буду всех живых живее.
Отвезите меня в Пиренеи.
Так остопи*дело валяться в Мавзолее.
Кишинев. 1974 год
Улыбаюсь целый день невольно!
Мне в реальность верится едва…
Попросили паспорт в алкогольном,
Ну, а мне. А мне-то тридцать два!!!
Комплимента в мире нет дороже!
Поводов для счастья не отнять.
У сестры спросили паспорт тоже!
Ну, а ей уже-то тридцать пять.
В жизни есть волшебные моменты!
Дети, муж, работа, дом, уют…
И тот факт, что мне без документов
Алкоголь еще не продают!))))
когда авто стоит у дома
а ты спускаешься в метро
то ощущаешь …
неземное удовольствие его
Я инаугурации науку
Вместил в коротенький трактат:
- На Конституцию кладут во время клятвы руку,
И хер на весь электорат!
Мы все учились понемногу
На протяженье тысяч лет.
Но память генная, ей-богу,
Не лучший университет.
Ученье шло не по семестрам.
Из века в век, из года в год.
Не седовласые маэстро,
Жизнь принимала наш зачёт
Сменялись люди и эпохи.
То Дьявол побеждал, то Бог.
И если кто сдавал на «плохо»,
То пересдать уже не мог.
А мы учились, как придётся.
Ошибок прошлого не счесть.
И нам сегодня достаётся
Не то, что надо, то, что есть.
Учились мы на музыкантов,
На педагогов,
на врачей.
Откуда ж столько дилетантов?
И демагогов!
И рвачей!
И будь ты трижды реформистом,
И полон веры,
и идей,
А миром правят аферисты
И лицемеры
всех мастей!
***
Проворный пес, а зайца не догнал.
Пришлось ни с чем с охоты возвращаться.
Ох, этот заяц! Он хотя и мал,
А бегает - большому не угнаться.
А почему? Не взять собаке в толк.
Она ведь тоже бегает не хуже…
Собака только выполняет долг,
А заяц в пятки вкладывает душу.
***
За волком гонятся собаки.
Сопротивляться - что за толк?
Чтоб избежать неравной драки,
Не быть затравленным, как волк,
Смирив жестокую натуру,
Пошел матерый на обман:
Он нацепил овечью шкуру
И был зарезан, как баран.
***
Сказали оленю: «При виде врага
Всегда ты уходишь от драки.
Ведь ты же имеешь такие рога,
Каких не имеют собаки».
Олень отвечал: «Моя сила в ногах,
Иной я защиты не вижу,
Поскольку витают рога в облаках,
А ноги - к реальности ближе».
* * *
Пригласили правду отобедать враки.
И узнала правда, где зимуют раки.
Как дошло до драки из-за пятака,
Наломали правде, честные бока.
Видно, только голод правде по карману.
Ни гроша у правды за душою нет.
А когда покормится правда у обмана,
То обычно дорого платит за обед.
Я не люблю писать про Лену*,
Про Енисей** и про Иртыш***,
Про Яну****, Каму*****, Обь******и Сену,*******
Про них стихов и так сто тыщ.
Я не люблю про травы письма:
Полынь, алтей или чабрец
И так уж на ушах повисли
И опротивели вконец.
Я не люблю писать про рощи,
Про ясень-тополь- клён и дуб,
Про то, как осень мокро ропщет,
Касаясь носа, глаз и губ.
Я не люблю писать про волны,
Их плеск в стихах уже достал,
Но плещем мы опять упорно
И на девятый метим вал.
Не в силах я писать про вены,
Про локон шёлковый и ус…
Предпочитаю суть, не пену…
Кто ж пену любит, - пенит пусть.
Не зная юридических начал,
Судить любой из нас кого-то рвётся,
А то, что аргументов не найдётся,
Не важно. Важно, чтобы зал кричал.
Буксуем за столом судейским мы,
Парик слез на глаза, ни зги не видно,
Но наш готов вердикт: «Врагу не стыдно,
Поэтому не избежит тюрьмы!»
И, взвесив деревянный молоток,
Бьём по столу, парик забросив в урну,
Пусть в зале из-за криков многим дурно,
Но мы ещё помудрствуем чуток.
Другой уж на «помосте» судия,
Он тих, не суетлив, - вникает в дело,
А на скамье судья рыдает первый:
Быть может, вы или, быть может, я.
И зал опять вопит, ох, этот зал, -
Как быстро восстанавливает силы
В нём тот, кто от природы духом хилый,
И вырастает тот, душой кто мал.
Вот третий судия… И зал ревёт,
Ведь в кресле- предводитель оскорблённых,
Из папки он и буквы не поймёт,
Но глаз не будет делать удивлённых.
Он грамоте обычной не учён,
Но с молотком судейским, вроде, дружен, -
Недаром подсудимый удручён,
Ботинки омывая в жёлтой луже.
Четвёртый судия махнёт рукой,
Уймись, мол, зал, уймись, дитя порока,
И даст всем и себе четыре срока,
Пока роптать зал будет: «Всем на кой!?»
А пятый судия процесс проспит,
Шестой, завидев зал, заплачет горько,
Седьмой по счёту засмеётся только,
Ну, а восьмой -зубами заскрипит.
Потом один убогий старичок,
Добравшись под шумок ползком до урны,
Парик надев, прошепчет: «Что ж, не дурно
Сидит на мне судейский паричок.»
Дед проживёт не год, а целых три,
Его так в парике и похоронят,
И трепетно над ямою проронят:
-Старик, там эту шапку сбереги…
Поддержка массам всем важна,
(Она ж ведь ВСЕМ необходима?)
Тогда зачем проходишь мимо?
Какого, так сказать, рожна?
Ты видишь стих, под ним -зеро
Без мощных криков и оваций,
Но ты не хочешь напрягаться,
И кликать пальцем на «перо».
Эгоистичный ты чурбан…
Сопя, бормочешь виртуально:
-Друзья, начхать на вас реально…
Начхать, начхааать! Я- ветеран!
Пардон… ты даже не солдат…
Ты - серый тип - «осёл от музы»,
Протёрший задницей рейтузы.
Прочти же эти строки, гад.
«Пришла и села…» А. Фет
«Я, вероятно, терзаю Музу.» И. Бродский
Прежде она прилетала чаще.
Как я легко приходил в готовность!
Стоило ей заиграть на лире,
Стоило ей забряцать на цитре,
Пальцами нежно перебирая -
Струны, порочный читатель, струны.
После безумных и неумелых
(Привкус запретности!) торопливых
Совокуплений она шептала:
«О, как ты делаешь это! Знаешь,
Н. (фамилия конкурента)
Так не умеет, хоть постоянно
Изобретает новые позы
И называет это верлибром,
Фантасмагорией и гротеском.
О, синхронные окончанья
Строк, приходящих одновременно
К рифме как высшей точке блаженства,
Перекрестившись (прости нас, Боже!
Как не любить перекрестной рифмы?)
О, сладострастные стоны гласных,
Сжатые губы согласных, зубы
Взрывных, задыхание фрикативных,
Жар и томленье заднеязычных!
Как, разметавшись, мы засыпали
В нашем Эдеме (мокрые листья,
Нежные рассвет после бурной ночи,
Робкое теньканье первой птахи,
Непреднамеренно воплотившей
Жалкую прелесть стихосложенья!)
И, залетев, она залетала.
Через какое-то время (месяц,
Два или три, иногда полгода)
Мне в подоле она приносила
Несколько наших произведений.
Если же вдруг случались двойняшки -
«Ты повторяешься», - улыбалась,
И, не найдя в близнецах различья,
Я обещал, что больше не буду.
Если я изменял с другими,
Счастья, понятно, не получалось.
Все выходило довольно грубо.
После того как (конец известен)
Снова меня посылали к Музе
(Ибо такая формулировка
Мне подходила более прочих) -
Я не слыхал ни слова упрека
От воротившейся милой гостьи.
Я полагаю, сама измена
Ей вообще была безразлична -
Лишь бы глагольные окончанья
Не рифмовались чаще, чем нужно.
Тут уж она всерьез обижалась
И говорила, что Н., пожалуй,
Кажется ей, не лишен потенций.
Однако все искупали ночи.
Утром, когда я дремал, уткнувшись
В клавиши бедной машинки, гостья,
Письменный стол приведя в порядок,
Прежде чем выпорхнуть, оставляла
Рядом записку: «Пока! Целую!».
Это звучало: пока целую -
Все, вероятно, не так печально.
Нынче она прилетает редко.
Прежде хохочущая девчонка -
Ныне тиха, холодна, покорна.
Прежде со мной игравшая в прятки -
Нынче она говорит мне «ладно»,
Как обреченному на закланье.
Тонкие пальцы ее, печально
Гладя измученный мой затылок,
Ведают что-то, чего не знаю.
Что она видит, устало глядя
Поверх моей головы повинной,
Ткнувшейся в складки ее туники?
Близкую смерть? Бесполезность жизни?
Или пейзаж былого Эдема?
Там, где когда-то пруд с лебедями,
Домик для уток, старик на лавке,
Вечер, сирень, горящие окна, -
Нынче пустое пространство мира.
Метафизические обломки
Сваленной в кучу утвари, рухлядь
Звуков, которым уже неважно,
Где тут согласный, где несогласный.
Строчки уже не стремятся к рифме.
Метры расшатаны, как заборы
Сада, распертого запустеньем.
Мысль продолжается за оградой
Усиком вьющегося растенья,
Но, не найдя никакой опоры,
Ставши из вьющегося - ползучим
Ветер гоняет клочки бумаги.
Мальчик насвистывает из Джойса.
Да вдалеке, на пыльном газоне,
Н., извиваясь и корчась в муке,
Тщится придумать новую позу.
Наш разум - космос, как ни посмотри,
а мысли схожие - лишь суть сего закона,
то шутовской колпак у нас внутри,
то откровенно царская корона…
Мы примеряем это так и сяк,
но есть одна в примерке закавыка,
надев колпак, ты думаешь - дурак,
надев корону, думаешь - владыка…
Владыкой чувствовать себя отнюдь не грех,
когда, не раздуваясь от величья,
ты смотришь в зеркало и слышишь свой же смех,
не обманувшись своего обличья!
В стихосложении великим подражать…
ПризнАюсь, часто я бралась за это дело,
Порой - не очень, а порой - вполне умело
И продолжаю всячески дерзать…
За слогом смаковала рифмы слог,
А вкладывая смысл свой, что уместно,
Всегда писала «в подражанье» честно,
Тому стихирь порукой, видит Бог!
И просчитав размера все нюансы,
Всё лучше у меня рождались стансы…
И как ни посмотри - с какого бока -
Я вижу, что отнюдь не одинока -
Семантику моих же выражений
Осваивает кто-то… Это льстит…
Но что-то мне разумно говорит,
Что зря потеют, ибо я - НЕ гений!
Эмоции от масок отличить
Бывает слёту очень даже трудно,
Но есть один существенный нюанс -
Эмоции мы выразим подспудно,
Их взрыв, порой, нельзя предотвратить,
А маски - это тот же реверанс:
Полупоклон, рассчитанность движений,
Взгляд отведён иль просто смотрит в пол -
Зависимость от разных положений…
Эмоциям поддавшись, будешь гол,
А маскою прикрывшись, как щитом,
Ты можешь жить спокойно без опаски…
Беда одна и состоит лишь в том,
Что ты уже не сможешь жить без маски…