Он взял в салоне аппарат для загорания, который
принесли на пляж два дюжих парня: длинное ложе, собранное из тонких
алюминиевых трубок и снабженное системой рычажков, подставок и
подвесок. Инспектор не просто лежал, а, можно сказать, возлежал между
небом и землей, вставив руки и ноги в специальные отверстия, и через
определенные промежутки времени, которые зависели от нажатия на
крохотный рычажок, аппарат сам переворачивал его со спины на бок, с
бока на живот, а потом в обратном порядке. Со стороны казалось, что
мощное тело инспектора, как баранья туша, медленно крутится на вертеле,
поджариваясь на горячем солнце. Таким образом, как понял Фред, Таратура
обеспечил себе отличный круговой обзор, не вызывая ничьего подозрения.
Жизнь удивительна, разнообразна и … непредсказуема, как коммунальные платежи.
На информационной войне получил информационную контузию, лежу в информационном госпитале, смотрю терапевтические картинки с котами.
Сварщик Волков, охотник-любитель, ловил зайцев прямо на рабочем месте
Чмо всегда действует исподтишка. Жалкое, обидчивое и мстительное исподтишочное чмо практически всегда чувствует угрозу в любом действии, высказывании или мысли, идущими вразрез с его понятиями. Вот и сейчас оно сидит и точит свой мелкий зуб, и ждет. Оно не любит ждать, но вынуждено. И оттого оно еще и злится. Злится на того, кто, идущий вразрез, заставил его так долго ждать, не давая тем самым удовлетворения чмошным исподтишочным желаниям.
Она сидела у граблей,
Пакет со льдом в ладонях жала.
Ей так хотелось, чтоб скорей,
Ко лбу рука его прижала.
к чёрту… пегасов, муз, музык, картин…
ты ведь понимаешь, что это бред,
если тебя даже близко нет…
мне хочется рвать себе вены зубами,
не имея на это ни прав, ни причин,
видимых беглому взгляду…
ты - всё, что сегодня мне надо
и хочется время менять местами,
пока мы в нем не совпадём
и ты мне не скажешь: «спать идём?» …
из сотен ненужных, чужих мужчин
ты - самый чужой…
но Такой один…
засада…
Позвонил друг из Тбилиси. Говорит, страшно выйти из дома. Грузин хватают прямо на улице и отправляют на Украину министрами.
Мы разные: кто жираф с длинной шеей, кто носорог, упрётся в проблему - хрен оттащишь, а я бы лучше был бы волком, ведь известно, что они свою жертву загоняют бегом, поэтому от них такого предательства, как засада, ожидать не стоит!
А в жизни совсем всё не так, как в кино.
Вдруг кажется: вот оно! И тут - засада:
понять не успеешь, какое оно,
а мысль тут как тут: а оно тебе надо?
Всё было высший сорт и первый класс,
Но в целом фокус сильно не удался:
Я ошибался, покоряя вас,
А покорив - узнал, что заблуждался.
Никто не застрахован от засад:
Подхваченный азартом несказанным
Я радостно вломился в райский сад,
А там - темно, кино и партизаны.
Куда ни влезь - везде звучит «Ау!»
Блуждающие слабо представляют
Куда попали не по существу?
Но ведь они дерутся и стреляют!
Я не пацан, чтоб грезить про почин -
Но мне не в кайф, что возле сердца много
Чужих следов невиданных мужчин,
И то, что вниз протоптана дорога!
Да, я упорно рвался на софу -
Но как на ней лежать спокойно, если
Куда ни глянешь - то скелет в шкафу,
То мумия в биде, то зомби в кресле?
Но, главное, что сильно не по мне:
Исследуя ваш мир неугомонно,
Я где-то там посеял портмоне,
И золотой брегет за пол-лимона.
А где конкретно - в памяти провал,
Всё как-то неразборчиво, и серо…
На кой я леший вас завоевал -
Не скажет даже врач из диспансера!
Сырые крыши… Мутная заря…
Который час - ни проблеска таланта…
Как знать - быть может, всё же я не зря
Познал с лихвою, вам благодаря,
Безрадостное утро оккупанта?
Девушка! Мне нужно вам срочно передать важную генетическую информацию.)))
Мы не гонимся за деньгами, мы ждем их в засаде!
Когда друзья становятся начальством,
Меня порой охватывает грусть.
Я, словно мать, за маленьких страшусь:
Вдруг схватят вирус спеси или чванства!
На протяженье собственного века
Сто раз я мог вести бы репортаж:
Вот славный парень, скромный, в общем, наш:
А сделали начальством, и шабаш -
Был человек, и нету человека!
Откуда что вдруг сразу и возьмется,
Отныне все кладется на весы:
С одними льстив, к другим не обернется,
Как говорит, как царственно смеется!
Визит, банкет, приемные часы…
И я почти физически страдаю,
Коль друг мой зла не в силах превозмочь.
Он все дубеет, чванством обрастая,
И, видя, как он счастлив, я не знаю,
Ну чем ему, несчастному, помочь?!
И как ему, бедняге, втолковать,
Что вес его и все его значенье
Лишь в стенах своего учрежденья,
А за дверьми его и не видать?
Ведь стоит только выйти из дверей,
Как все его величие слетает.
Народ-то ведь совсем его не знает,
И тут он рядовой среди людей.
И это б даже к пользе. Но отныне
Ему общенье с миром не грозит:
На службе секретарша сторожит,
А в городе он катит в лимузине.
Я не люблю чинов и должностей.
И, оставаясь на земле поэтом,
Я все равно волнуюсь за друзей,
Чтоб, став начальством, звание людей
Не растеряли вдруг по кабинетам,
А тем, кто возомнил себя Казбеком,
Я нынче тихо говорю: - Постой,
Закрой глаза и вспомни, дорогой,
Что был же ты хорошим человеком.
Звучит-то как: «хороший человек»!
Да и друзьями стоит ли швыряться?
Чины, увы, даются не навек.
И жизнь капризна, как теченье рек,
Ни от чего не надо зарекаться.
Гай Юлий Цезарь в этом понимал.
Его приказ сурово выполнялся -
Когда от сна он утром восставал:
- Ты смертен, Цезарь! - стражник восклицал,
- Ты смертен, Цезарь! - чтоб не зазнавался!
Чем не лекарство, милый, против чванства?!
А коль не хочешь, так совет прими:
В какое б ты ни выходил «начальство»,
Душой останься все-таки с людьми!