Стеклянная бабочка Грета Ото
фарфоровой куколкой не бывала -
её прозрачность и позолота
от света солнца берёт начало.
Стеклянная бабочка Грета Ото
из роз хрустальных не пьёт нектара.
Воздушный вензель её полёта
напоминает изгиб гитары.
Стеклянная бабочка Грета Ото
считает хрупкость свою наградой,
и весь свой век, пусть такой короткий,
лучи вплетает в полоски радуг.
Стеклянная бабочка Грета Ото
ни с кем не делит своих секретов,
но, прикасаясь к тетрадям нотным,
умеет песни наполнить светом.
Из далека на неё все смотрят,
она одна: ни друзей, ни свиты.
Стеклянная бабочка Грета Ото,
как всё прекрасное, ядовита.
Вырастая, женщина из куколки превращается в бабочку,
а к старости - назад, в гусеницу.
- иz -
Взлетела бабочкой любовь
Однажды в середине лета,
Встревоженная чутким ветром
Встревожила сердца и кровь.
День плавно уходил в туман
И в тишине, звенящей нервом,
Все в этот вечер было первым -
Цветущих трав густой дурман,
И рук касанье, словно плеск
Волны по трепетности кожи,
И слов святая осторожность,
И близость губ, и взглядов блеск.
И даже чей-то злобный бред -
Неверие в непогрешимость,
И сокровенная решимость
Быть рядом много зим и лет.
И бабочку любви беречь
В ладонях времени и жизни,
Познать всю горечь укоризны,
Боль расставаний, нежность встреч.
И трепетать, как в первый миг,
И принимать Любовь, как данность,
Как величайшую случайность,
В душе открывшую родник.
Жизнь будет вечной на Земле,
И бабочка, цветок целуя,
Любовь Вселенскую дарует,
Качнув планету на крыле.
…то, что для пессимиста умирание гусеницы, то для оптимиста рождение бабочки.
Ветер поцелуями в лицо,
Бабочка порхает меж цветов.
Шепчет лето - Я скажу, одно…
Скоро она явится из снов
Будет на ладонях, на твоих,
Трепетно, послушно засыпать.
Ветром поцелуями в лицо…
Крыльями ей хочется обнять
Счастье прилетело,
За тобой вчера,
Над тобой кружилось,
С раннего утра.
Село на ладошку,
И взлетело ввысь,
Милая, не бойся,
Счастье - это я!
А я, как бабочка на огонь,
летела на его любовь.
А мне кричали все:
Постой! Сгоришь!
А я летела
И горела вновь…
Пока нестлела
Вся дотла любовь…
Та бабочка, слетевшая с небес,
Была так трогательно невесома,
Изящнокрыла. Шелковистый блеск
Напомнил волосы твои. Как мне знакомо
Касанье нежное. Так трудно уловить
Момент прикосновения. Ab ovo,
В который раз, я озадачен. Словно нить,
Свисающую вольно, ветер снова
Прижал ко мне. Доверчивость её Была сродни любви, но не бесстрашью.
Витиеватый крыльев окаём,
И спинка бархатистая. Что краше
Быть может, чем причудливый узор,
Открытый миру и доверенный наивно.
Чем глубь души бездонная. Чем взор
Из этой глубины - в мою…
…
Сказать, что ты мертва?
Но ты жила лишь сутки.
Как много грусти в шутке
Творца! едва
могу произнести
«жила» -- единство даты
рожденья и когда ты в моей горсти
рассыпалась, меня
смущает вычесть
одно из двух количеств
в пределах дня.
Затем, что дни для нас --
ничто. Всего лишь
ничто. Их не приколешь,
и пищей глаз
не сделаешь: они
на фоне белом,
не обладая телом
незримы. Дни,
они как ты; верней,
что может весить
уменьшенный раз в десять
один из дней?
Сказать, что вовсе нет
тебя? Но что же в руке моей так схоже
с тобой? и цвет --
не плод небытия.
По чьей подсказке
и так кладутся краски?
Навряд ли я,
бормочущий комок
слов, чуждых цвету,
вообразить бы эту
палитру смог.
На крылышках твоих
зрачки, ресницы --
красавицы ли, птицы --
обрывки чьих,
скажи мне, это лиц,
портрет летучий?
Каких, скажи, твой случай
частиц, крупиц
являет натюрморт:
вещей, плодов ли?
и даже рыбной ловли
трофей простерт.
Возможно, ты -- пейзаж,
и, взявши лупу,
я обнаружу группу
нимф, пляску, пляж.
Светло ли там, как днем?
иль там уныло,
как ночью? и светило
какое в нем
взошло на небосклон?
чьи в нем фигуры?
Скажи, с какой натуры
был сделан он?
Я думаю, что ты --
и то, и это:
звезды, лица, предмета
в тебе черты.
Кто был тот ювелир,
что бровь не хмуря,
нанес в миниатюре
на них тот мир,
что сводит нас с ума,
берет нас в клещи,
где ты, как мысль о вещи,
мы -- вещь сама?
Скажи, зачем узор
такой был даден
тебе всего лишь на день
в краю озер,
чья амальгама впрок
хранит пространство?
А ты -- лишает шанса
столь краткий срок
попасть в сачок,
затрепетать в ладони,
в момент погони
пленить зрачок.
Ты не ответишь мне
не по причине
застенчивости и не со зла, и не затем, что ты мертва.
Жива, мертва ли --
но каждой Божьей твари
как знак родства
дарован голос для
общенья, пенья:
продления мгновенья,
минуты, дня.
А ты -- ты лишена
сего залога.
Но, рассуждая строго,
так лучше: на кой ляд быть у небес
в долгу, в реестре.
Не сокрушайся ж, если
твой век, твой вес
достойны немоты:
звук -- тоже бремя.
Бесплотнее, чем время,
беззвучней ты.
Не ощущая, не дожив до страха,
ты вьешься легче праха
над клумбой, вне
похожих на тюрьму
с ее удушьем
минувшего с грядущим,
и потому,
когда летишь на луг,
желая корму,
преобретает форму
сам воздух вдруг.
Так делает перо,
скользя по глади
расчерченной тетради,
не зная про
судьбу своей строки,
где мудрость, ересь
смешались, но доверясь
толчкам руки,
в чьих пальцах бьется речь
вполне немая,
не пыль с цветка снимая,
но тяжесть с плеч.
Такая красота
и срок столь краткий,
соединясь, догадкой
кривят уста:
не высказать ясней,
что в самом деле
мир создан был без цели,
а если с ней,
то цель -- не мы.
Друг-энтомолог,
для света нет иголок
и нет для тьмы.
Сказать тебе «Прощай»,
как форме суток?
Есть люди, чей рассудок
стрижет лишай
забвенья; но взгляни:
тому виною
лишь то, что за спиною
у них не дни
с постелью на двоих,
не сны дремучи,
не прошлое -- но тучи
сестер твоих!
Ты лучше, чем Ничто.
Верней: ты ближе
и зримее. Внутри же на все сто
ты родственна ему.
В твоем полете
оно достигло плоти;
и потому
ты в сутолке дневной
достойна взгляда
как легкая преграда
меж ним и мной.
1972
Жизнь бабочки столь коротка, но она столько всего успевает сделать. Жизнь человека в разы длиннее, но иногда, он не успевает сделать даже то, что делает бабочка…
Любовь в цветке, аромат которого ты вдыхаешь, в бабочке, что расправила крылья и стремится к полёту, - больше любви нет.
Обычно на огонёк слетаются те бабочки, которые уже не будут куколками.
моя интерпретация, когда то прочитанного.
Участь.
Пыльца поблёкла. На крыльях бабочки лежащей,
Как лист сухой, лежащей на тропинке,
Её подруги, затмили воздух, как снежинки,
Её же небо. Муравейник близлежащий…
Как воздушный легкий шарик
улетает голова…
Нас никто не опечалит -
стайкой бабочек слова
разлетаются над нами,
и мне кажется я сплю.
Лишь над теплыми губами
кружит тихое «люблю»…
Я помню: бабочка порхала,
Плела живые кружева,
Плыла крутая синева
За этим дивным опахалом…
А чья-то кровь сушила, злая,
Окоченевший взмах крыла…
Ржавела острая игла,
Хребет изяществу пронзая.