Лучше плохо стоять в углу, чем хорошо лежать на полу.
Найти своё место в мире легко, трудно согнать с него других.
Беззубой совести, угрызения не страшны.
Кто чем, а Душа питается Любовью.
1
- Да ты закусывай, закусывай! Огурчики отменные, отвечаю…
Борис подвинул к Сергею тарелку с маленькими, пупырчатыми малосольными огурцами, дразняще пахнущими укропом и чесноком.
Сергей как будто не слышал своего приятеля и не видел его жеста. Он наколол на вилку кусок ветчины и стал вяло ее пережевывать.
- Ну вот, - обиженно сказал Борис. - А я старался. У жены так не получаются, как у меня. Наверное, потому что я солю от души, потому как знаю, что нет лучше закуски к холодной водочке, чем хрустящий малосольный огурчик!
Борис жизнерадостно захохотал и потянулся к запотевшей бутылке «Диксона», опорожненной пока что меньше чем на треть.
Жена Бориса Светлана, накрыв на стол и посидев с приятелями для приличия пяток минут, ушла в гостиную, к телевизору. Так что никто не мешал Борису и Сергею расслабиться и посидеть за дружеским разговорами.
Хоть они и были друзьями детства, но встречались редко, потому что судьба развела их из родной деревни по разным городам.
В этот раз Сергей приехал из своего Новосибирска в Красноярск в командировку. Остановился в гостинице, как ни уговаривал его Борис провести эту неделю у него дома. Но в гости зашел, как и обещал.
Борис от выпитого слегка покраснел и был весел и оживлен. А Сергей, напротив, был бледен и почти угрюм. Это расстраивало Бориса: может, чем обидел приятеля?
Он так прямо об этом и спросил Сергея
- Да, ну что ты! - через силу улыбнулся Серега. - Все путем. И дом у тебя замечательный, и жена что надо, и поляну ты накрыл - будь здоров!
- Ну, тогда за отсутствующих здесь женщин! - оживился Борис, протягивая свою стопку навстречу Сергею.
- За них! - согласился Сергея.
2
Друзья выпили. Борис, еще больше покрасневший, подхватил малосольный огурчик с тарелки прямо рукой, поощрительно кивнул и Сергею: «бери и ты!», и, откусив от огурчика сразу половину, аппетитно захрупал им.
Но Сергей не последовал его примеру, а взял вилкой с другой тарелки ломтик копченого сала. Прожевав и проглотив его, он неожиданно сказал:
- Знаешь, почему я терпеть не могу малосольных огурцов?
- Терпеть не можешь малосольных огурцов? - с удивлением переспросил Борис. - Впервые такое слышу. Ну, расскажи, за что это ты их не любишь…
- Ты же хорошо помнишь моего отца? - помолчав с минуту, как бы решаясь и, наконец, решившись, спросил Сергей, закуривая.
- Дядю Витю? Чего же не помню. Нормальный был мужик. Тебя вон как правильно воспитал. Героем из Чечни вернулся!
Борис потянулся с места, распахнул настежь кухонное окно, выпуская табачный дым - сам он не курил, - и штору сквозняком сразу же вытянуло на улицу.
Про чеченский период Сергея Борис помнил всегда и даже немного завидовал - оттуда десантник Сергей Кананыхин вернулся с медалью «За отвагу», был ранен, а Бориса с его плоскостопием даже в стройбат не взяли.
- Нормальный был мужик, - как эхо повторил Сергей. Потом тряхнул головой и жестко выдал:
- Да зверь он был, мой папашка!
Борис молча и непонимающе смотрел на Сергея.
- Ну, че ты уставился? - неприязненно спросил Сергей. - Да, зверюга, каких еще поискать!
-Дядя Витя? Не может быть! - недоверчиво пробормотал Борис.
- А вот может, - немного успокаиваясь, заявил Сергей и сам потянулся за бутылкой, плеснул водки себе и Борису и выпил, не дожидаясь, пока приятель возьмет стопку. Не закусывая, он прикурил погасшую сигарету.
- Спроси меня, почему я не могу смотреть на малосольные огурцы?
- Почему? - спросил Борис, выпив свою стопку и привычно захрустев огурцом.
- Он меня однажды чуть не убил из-за них…
- Да ну! - не поверил Борис, и даже перестал жевать. - Как, из-за чего?
И Сергей рассказал.
3
- Мне было лет семь, а Мишане, брательнику младшему, четыре, когда маму увезли на какую-то операцию в райцентр. И батя, пока мамка была в больнице, жестоко загулял…
Рассказывая, Сергей играл желваками, которые ходуном ходили на его бледном лице.
- Ты не волнуйся, - коснулся его плеча рукой Борис, понимая, что сейчас Сергей хочет поведать ему нечто такое, о чем молчал, может быть, годами, а сейчас вот его почему-то прорвало. - Давай-ка еще по шестнадцать капель, а?
- Нет, ты слушай, а то передумаю, - накрыл свою стопку ладонью Сергей. - Ну, так вот, то, что мамка наготовила, мы слопали в два дня. А папка сам готовить был не мастак - так, яиц поджарить да картошки сварить. И вот на третий день папкиной гулянки мы с братаном сидим голодные, а батя все квасит с соседскими мужиками.
Пили они сначала самогонку, потом на бражку перешли, закусывали как раз малосольными огурцами - мамка большую кастрюлю накануне засолила. Кастрюля эта в сенцах стояла, оттуда батя и таскал огурцы на стол. Ну вот, попили они, поорали, да разошлись. Батя пошел их провожать. А нам-то с брательником жрать охота - хлеб, и тот алкаши у нас весь слопали. Ну, я взял тарелку и выловил оставшиеся огурцы, штук, помню, пяток их было. Разделил я их честно с братаном, по два с половиной штуки вышло, и схрупали мы те огурцы за милую душу. Мне показалось тогда, что ничего вкуснее я не едал. Мамка их вот также сделала их, как ты - с укропчиком, чесноком, а еще с листьями смородины и хрена. Дух от них шел такой - слюнки начинали течь на подходе к кастрюле.
Ну вот, съели мы эти огурцы и, довольные, играем во дворе. И тут батя нарисовался. Пьянющий, и еще с собой бидончик тащит - бражкой где-то разжился. Глаза белые, нас не видит. Скрылся в доме, что-то там возился, слышу, крышкой кастрюли гремит. Потом как заматерится. Вышел опять во двор. А мы нет, чтобы удрать, сидим на досках под забором, прислушиваемся.
4
- А ну идите сюда! - хрипло скомандовал он. Мы ослушаться не могли, пошли к нему на полусогнутых. Я уже знал, что когда отец начинает говорить таким сиплым голосом, ничего хорошего ждать от него не следует.
- Где огурцы? - спросил он, когда мы приблизились. По всему, хотел закусить свою вонючую бражку, сунулся в кастрюлю, а она оказалась пустой.
- Съели, - простодушно ответил я.
И тут началось. Батя с матюками заволок нас в дом. Младшего трогать не стал, так, подзатыльник небольшой отвесил, и все. А мне для начала влепил такую затрещину, что я отлетел в глубину комнаты, в ухе у меня зазвенело так, будто я сидел внутри большого колокола.
Когда я встал и попытался убежать, меня догнала другая мощная затрещина, зазвенело уже в другом ухе, а из носа пошла кровь. Батя лупил меня, пацана, по-взрослому, молча, хрипя от ярости. И я летал от его ударов по нашей маленькой квартирке из угла в угол. В конце концов, мне удалось заползти под кровать, и только тогда он оставил меня. И я вдруг обнаружил, что самым натуральным образом обоссался…
Потрясенный услышанным, Борис во все глаза смотрел на Сергея, не в силах что-либо сказать. Он, конечно, тоже, случалось, получал от отца в детстве. Но строго ремнем, и крайне редко, причем не очень больно - его пороли так, для проформы, чтобы не забывал, что проступки караются. А тут он такое услышал от своего друга детства, что ни в какие ворота…
- Ну, теперь можно и выпить, - криво усмехнулся Сергей, заметив реакцию Бориса на его рассказ. - Только малосольными твоими огурцами закусывать не буду, ты уж извини. Я на них вообще смотреть не могу с той поры.
5
Друзья выпили, молча закусили, каждый думая о своем. Потом Борис спросил:
- Слушай, а зачем ты это мне рассказал? И почему только сейчас?
Сергей, будто что-то вспомнив, привстал из-за стола, посмотрел через оконное стекло вниз, на улицу (Борис жил на втором этаже), уселся обратно.
- Я тут, внизу, недалеко от твоего подъезда, мужика одного пьяного с час назад вырубил, - неожиданно сообщил он Борису, понизив голос.
- Как, когда? - поразился Борис. - И за что?
- А он пацана лупил, - сумрачно сказал Сергей. - Надо думать, сына своего. Причем, ты знаешь, как мужика! Как вот меня мой папашка в свое время. Ну, тут у меня все внутри и всколыхнулось. Я его по-хорошему попросил оставить ребенка в покое. А он на меня кинулся. Ну, я его и приложил. Он на жопу сел, а я дальше пошел. По-моему, он видел, в какой подъезд я заходил, потому что орал мне в спину, что сейчас ментов вызовет.
- Не такой - лысоватый, с пузиком? - спросил Борис.
- Вроде бы… Да, пузатый и с плешью, - подтвердил Сергей.
- Это Вова, Бакланом у нас его кличут, - неприязненно сказал Борис. - Пару лет за мелкую кражу отсидел, когда молодым был, а все продолжает корчить из себя крутого, говнюк! В соседнем подъезде живет. Как нажрется, так жену колотит, у нас через стенку даже слышно. И пацану его достается, он вечно зашуганный какой-то ходит. Так что правильно ты ему врезал…
- Вот и я мог быть таким зашуганным, - неожиданно сказал Сергей.
- Ты? - удивился Борис. - Да ты же в нашем классе был самый ершистый! У тебя же никто без сдачи не оставался,
- Так-то оно так, - вздохнул Сергей. - Да только это я с испугу такой бесстрашный был. Чтобы никто не мог догадаться, что на самом деле я… трус.
- Ты? Трус?! - поразился Борис. - Да что ты говоришь, Серый! Ты, герой чеченской, и трус? Да ты, парень, или перепил, или недопил! Скорее, второе. Давай-ка я еще накачу, чтобы мозги у тебя на место встали!
Сердито пыхтя, Борис разлил водку. Они выпили, не чокаясь.
6
Борис заглянул в глаза приятелю, с сосредоточенным видом перекатывающего во рту маслину.
- Ага, вижу, вечер загадок и отгадок у нас продолжается! - констатировал он. - Ну, так поясни мне, пожалуйста, свое говенное заявление. Трус он, как же! А кто только что отбуцкал Баклана? Если, конечно, не соврал…
- Я его отбуцкал, - неохотно подтвердил Сергей. - Но, поверишь ты мне или нет, все свои подвиги я совершал, перебарывая в себе трусость. Знаешь, как я боюсь побоев? До судорог почти! И все благодаря моему незабвенному папашке. Он ведь колотил меня и после той истории с малосольными огурцами, вплоть до шестого класса. А после уже просто замахивался, но не трогал. Хотя мне и этого хватало, чтобы вспомнить, как я обоссался с его побоев под кроватью…
- Ты мне одного не пояснил: за что он тебя так невзлюбил? - осторожно спросил Борис, боясь ненароком обидеть Сергея (хотя кто его за язык-то тянул - сам ведь поднял эту щекотливую тему).
- А я его никогда об этом не спрашивал, - усмехнулся Сергей. - Трезвый-то он был нормальный, даже прижать к себе мог, в макушку поцеловать. Но как нажрется -обязательно найдет повод, чтобы заехать по уху или дать пенделя.
- А мать что, не заступалась?
- Да он же и ее метелил, - признался Сергей. - Так что это я за нее заступался, как мог.
- Охренеть! - покрутил головой Борис. - У вас же семья считалась вроде нормальной.
- Так он это все вытворял строго под крышей, - сделал еще одно горькое признание Сергей. - Мама же никогда никому не жаловалась, а я уж тем более.
7
- Прямо сатрап какой-то, - пробормотал Борис. - Но за что, за что он так с вами?
- За что? - переспросил Сергей. - А я это потом понял, когда стал взрослей. Ты этого, конечно, помнить не можешь, но в Кузнецовке-то мой папаша впервые появился и остался здесь жить не с моей мамой, а совсем с другой женщиной.
- А, так он сначала был женат не на твоей матери! - догадался Борис.
- Да нет, на ней, - усмехнулся Сергей. - Вот только, когда уже состругал меня с братом, закрутил с другой бабой. Да настолько серьезно, что бросил мамку и укатил со своей пассией в неизвестном направлении. Мамка с полгода мучилась одна с нами, исходила на нет - от ревности и несправедливости, - и, в конце концов, вызнала адрес, куда упрятались полюбовники - к вам, в Кузнецовку. Сгребла меня с братаном в охапку да и поехала сюда.
- Ни хрена себе! - покрутил головой Борис и, щелкнув дверцей холодильника, достал новую запотевшую бутылку «Диксона», вопрошающе посмотрел на Сергея. Тот махнул рукой - давай. Борис открутил черную пробку, разлил водку.
На кухню заглянула Светлана, при виде второй бутылки деланно строго погрозила Борису пальчиком, но ничего не сказала и снова скрылась в глубине квартиры. По телевизору началась очередная серия турецкого «Великолепного века», и Светлана, как почти все женщины России в этот момент, прилипла к экрану, забыв обо всем на свете.
Друзья выпили, закусили. Борис, из солидарности к Сергею, к огурцам в этот раз не притронулся, а тоже потянулся к салу.
8
- Ну, а дальше что было?
- Да что? Мама так и заявилась с нами на квартиру, которую снимал папашка со своей новой бабой. Я, хоть мне и было всего четыре года тогда, помню, что сразу кинулся к нему, обнял его за ногу, лепетать начал: «Папка, папка!». Ты не думай, это не мамка меня подучила, это я сам, потому как правда отца очень любил… Представь картину маслом, да? Сидят отец с этой своей полюбовницей, мирно чаи распивают, а тут мы! Один сын за ногу отца теребит, другой на руках мамки благим матом орет. И мамка сама вся - живой укор: «Как ты нас мог бросить, подлец этакий?». Какая тут, на хрен, любовь, какие «чуйства»! Короче, в отце проснулась совесть. И он оставил нас у себя, а ту бабу проводил на следующий же день…
- И зажили вы безмятежно и счастливо, - попытался подытожить рассказ приятеля Борис.
- Ага, - вдруг согласился Сергей, снова закуривая. - Так и было. Какое-то время. А потом началось… Я так думаю, что батяня мой разлюбил мать, причем давно. И скоро начал тосковать по той бабе - я даже имени ее, кстати, не знаю, - которую мы выпроводили общими усилиями. Он срывал зло на матери, на мне, на младшем брательнике, когда тот немного подрос. Вот так я и стал бояться побоев, драк, всего, что связано с насилием. Но чем больше трусил, тем больше заставлял себя спрятать свой страх, пересилить его и, если надо, лезть на рожон. То есть храбрецом я стал вопреки трусости. И в Чечне в бой шел, внутренне трясясь от страха. Но только внутренне! Внешне я никогда и никому не показывал, что чего-то или кого-то боюсь. И лишь одного человека я продолжал опасаться, даже, когда уже из армии пришел…
- Отца? - догадался Борис.
- Его, - кивнул Сергей. - Уже как бы по инерции. И знаешь, зла на него при этом не держал. Любил я его, урода, даже такого. По сути, он ведь был несчастным человеком. И мне временами даже становилось его жалко. Ведь он продолжал жить с женщиной, которую не любил, по обязанности жил. И мать от этого несчастная была - она-то его, по-моему, продолжала любить. И когда батяня мой неожиданно дуба дал, - ему только полтинник был, - как помешанная ходила несколько дней. В общем, вот такая вот херня на самом деле творилась в нашем внешне благополучном семействе. Ну, теперь ты, Боря, все про меня знаешь. Извини, что нагрузил тебя, но что-то вот накатило так неожиданно, выговориться захотелось.
9
Борис с облегчением схватился за бутылку, торопливо заговорил:
- Ну и правильно сделал, что рассказал, Серега! Я даже гордюсь… горжусь тем, что ты именно мне открылся. И теперь я тебя уважаю еще больше. Для меня ты как был крутым перцем, таким и остался. Давай-ка мы с тобой выпьем за настоящих мужиков!
Только Борис успел наполнить стопки, как на кухне снова появилась Светлана. За ее спиной слышалось тоскливое завывание зурны - «Великолепный век» все никак не мог закончиться.
- Боря, там участковый наш пришел, - испуганно прошипела она. - Тебя спрашивает.
- Так, ребята, спокойно, это по мою душу! - почти весело сказал Сергей и встал. - Вызвал все же ментов этот ваш, как его… Баклан. Пойду я, выйду, вы же тут ни при чем.
- Сидеть! - негромко, но неожиданно жестко скомандовал Борис. - Сидеть и молчать. А пойду я, и спроважу участкового. Никто же не видел, что ты зашел именно ко мне. Не хватало еще, чтобы мой друг из-за этого гондона - извини, Светик! - имел неприятности с законом.
Он надавил на плечо Сергея, усаживая его на место, и жарко дыша водочно-малосольно-огурченым перегаром, шепотом сказал ему на ухо:
- Знаешь, а в такой вот ситуации и струсить не помешает. Ага?
И решительно, почти не шатаясь, вышел с кухни…
когда из горки пепла в которую превратилась твоя душа вдруг робко начинают проглядываться еще неоперившиеся крылья той самой чудо-птицы, которую люди привыкли величать Фениксом! и ты затаив дыхания одновременно радуешься и боишься… боишься что тебе просто показалось. что через день этот пепел, в который превратилось всё чему ты так верил, чего так желал и к чему стремился, так и останется серой горсткой, единственным что заполняет пронзительно болящую пустоту внутри тебя.
От дома к дому, и от сердца к сердцу, от человека к человеку. Тепло и радость Рождества, пусть приближает нас друг к другу.
Я люблю Рождество, потому что в это время люди думают о других. Было бы мило, если бы семьи всегда жили по такому раскладу.
В синдроме сделать более успешной женщине потопление или иными словами гадость, жертвой в первую очередь становиться та, которая это желает сделать.
Происходящее лежало вне пределов судьбы, по которой она, как охотничья собака, шла верхним чутьем, ни о чем особенно не задумываясь.
Когда вы одиноки, вам кругом мерещатся счастливые супружеские пары.
А когда вы женаты, кругом счастливые холостяки…
В поле зрения два растения:
Роза алая и ирис.
Чья-то страшная точка зрения:
Двое любящих не сошлись;
Отцвели мечты, отцвела весна,
Он стоит один, как изгой в миру.
Роза алая во траве одна.
Как любил ее. И берег одну…
Но топтали цвет, и втоптали в грязь.
Позабавились. Покалечили.
Чьей рукой убит благородный князь?
Путь извилистый кровью черченый…
В поле зрения
Два создания…
Высох их закат. И заря мертва…
Роза алая - на прощание,
А любовь поет. А любовь -жива…
Ольга Тиманова
Жизнь и пытка, порой, и знахарь,
Не пройти ее словно поле.
Дай любить Тебя, Господи, не из страха
новой боли.
Бывают люди, с которыми ты постоянно обнаруживаешь в себе недостатки, и отчаянно пытаешься их исправить. А бывают люди, с которыми ты просто счастлив.