Грустная история Мальчика
Каждый день мимо небольшого памятника, расположенного у турникетов станции метро «Менделеевская» в Москве, проходят тысячи людей…
У бронзовой собаки был прототип - живущий в переходе пёс по кличке Мальчик. Мальчика любили и подкармиливали торговцы палаток, служители метро и прохожие. Собака отвечала дружелюбием. В 2001 году, когда в переход вошла 20-летняя модель Юлиана Романова (настоящее имя Юлия Волкова) со своим стаффордширским терьером, произошёл конфликт. Говорят, мальчик не пускал в переход других собак и облаял собаку Романовой, после чего завязалась собачья драка. Из-за неё между Юлианой и владельцем палаток произошла словестная перепалка.
По одной из версий, торговец ударил породистую собаку Юлианы. В ответ девушка достала из сумки нож и заколола Мальчика несколькими ударами. Как рассказывала позже продавщица книжного киоска, рядом с которым произошло убийство: «Он уже мёртвый был, а она, впав в раж, с перекошенным от сумасшедшей злобы лицом, всё продолжала наносить удары: и в пах, и под хвост, и в живот, и в голову».
По другой - Мальчик сразу чем-то не понравился Романовой, от чего и был убит. Борец за права животных Ирина Озёрная, ставшая позже одним из инициаторов постановки памятника и куратором проекта, была более резка. Она назвала Романову «девочкой, которая заранее планировала поохотиться и заранее приглядела жертву».
Как бы то ни было, спасти собаку не удалось. Позже суд возбудил против Романовой уголовное дело по факту жестокого обращения с животными и отправил её на год в психиатрический стационар.
Памятник поставили в 2007 году на добровольные пожертвования. Авторы - скульптор Александр Цигаль, художник-анималист Сергей Цигаль, архитектор Андрей Налич и дизайнер Петр Налич.
По мнению инициаторов установки и создателей памятник должен стать символом уважения ко всем живым существам и протеста против жестокого обращения с бездомными животными. На постаменте написано: «Сочувствие. Посвящается гуманному отношению к бездомным животным.»
После смерти Мальчика в переходе стали жить две другие бездомные собаки Рыжик и Тошка.
Нашумевшая история зверского убийства дворняги по кличке Мальчик 21-летней Юлианой Романовой в переходе возле станции метро «Менделеевская» все-таки дошла до суда. Напомним: «Известия» первые обратились к этой теме («Убили Мальчика», 14.01.02) и, несмотря на страстное желание милиции замять дело, писали о ней еще трижды («Метро как подиум», 19.01. «Право на жестокость», 16.02. «Мальчик возвращается», 08.07.02). Потребовалось больше года, чтобы все-таки убедить правоохранительные органы отнестись к преступлению всерьез. Факты, вскрывшиеся в результате расследования, потрясают не меньше, чем само убийство Мальчика. Среди сотен писем, обрушившихся на «Известия», встречались и сочувствующие убийце собаки. «Ну что вы девчонку совсем затравили», - сокрушались некоторые особо сердобольные. Так вот, в первую очередь для таких сочувствующих, в том числе и для представителей правоохранительных органов, не желающих заниматься аналогичными делами, а также для докторов психиатрических «скорых», признающих вменяемыми маньяков-убийц, потому что их жертвы - всего лишь животные, представляем чудовищные фрагменты из биографии Юлианы Романовой. Детям такое, как говорится, читать не рекомендуется. Большинство же читателей понимают опасность, исходящую от живодера, следующей жертвой которого, как правило, оказывается уже человек. Кошмар на «Менделеевской» Я сама, надо заметить, сочувствую ей отчаянно, пытаясь углядеть хоть кусочек света во тьме кромешной ее души. Причем именно с чувства сострадания к ней и началось мое журналистское расследование в декабре позапрошлого года, когда однажды вечером, возвращаясь домой, выйдя из метро на «Менделеевской» в переход, вдруг поняла, что давно не вижу здесь симпатичного пса Мальчика - любимца округи. - А где же Мальчик? - спросила я тогда охранника, и в ответ он, пожилой человек, заплакал, рассказывая об изуверском убийстве собаки. Молодая девушка Юлиана Романова сначала натравила своего пса на бесхозную, как она думала, псину, а потом, достав из разноцветного рюкзачка столовый нож, хладнокровно зарезала собаку на глазах оцепеневших от ужаса сотен прохожих. Потом этим же ножом стала угрожать торговцу Мамуке, который пытался растащить сцепившихся псов. Мамука выбил нож у нее из рук. (Подробно вся эта жуткая история описана в материале «Убили Мальчика» в «Известиях» от 14.01.02). После этого рассказа я шла по ночной Новослободской улице и плакала, как охранник, навзрыд, прося прощение за эту девушку, недавнего ребенка с поврежденной душой. Никакой агрессии к ней я не чувствовала. Было очевидно: она больна, такого рода жестокость - всегда патология. Но тогда почему ее не увезла психиатрическая «скорая помощь», которую вызвали на место преступления? Если же она признана здоровой, то с какой стати отпущена милицией, которую туда же вызвали прохожие? Ведь следующий шаг после убийства собаки уже был сделан - с ножом на человека. А окажись на месте дзюдоиста Мамуки старушка или ребенок в попытке остановить зло? То, что девушка «не в себе», было очевидно всем свидетелям происшествия. Продавец книжного киоска Людмила Шумова, в полушаге от которой произошло убийство Мальчика, рассказывала: «Он уже мертвый был, а она, впав в раж, с перекошенным от сумасшедшей злобы лицом все продолжала наносить удары: и в пах, и под хвост, и в живот, и в голову…». Однако психиатр «скорой» Зинаида Кононенко, не посчитавшая необходимым госпитализировать Романову, покидая «Менделеевскую», во всеуслышание заявила: «Ну, подумаешь, собачку ножом пырнула!». Долгим эхом эта фраза звучала и дальше, уже в правоохранительных органах Московского метрополитена, где так же сочувствующие Романовой законники в течение полугода пытались развалить это ну никак не становившееся уголовным дело. И вдруг додумались - опять парадокс! - применить к ней амнистию, допросив ее лишь единственный раз как свидетеля. Амнистирование свидетеля - что-то новенькое, и, думается, исключительно из чувства сострадания пошли на нарушение закона стражи его. Но, не будучи юристом, трудно докопаться до подобных тонкостей в играх с законом, и, не подключись к этой истории опытный адвокат Екатерина Полякова, еще неизвестно, чем бы закончилось дело. Найдя в материалах дела целый букет нарушений законодательства, адвокат Полякова преподнесла его прокуратуре Москвы, с помощью которой добилась в конечном счете отмены незаконно примененной амнистии. Дело, ставшее наконец-то уголовным, было возвращено в следственный отдел метрополитена. Теперь оно, взятое под личный контроль начальника этого отдела Владимира Дутчака, оказалось в руках следователя Ирины Гранкиной, профессионально руководствующейся - в отличие от предшественников - законом, а не сочувствием кому бы то ни было. И только после этого дело сдвинулось с мертвой точки. Запросили Псков, где прописана Романова. И оттуда пришли ужасающие документы. По материалам уголовного дела Начнем с того, что Юлиану Сергеевну Романову, 1980 года рождения, жительницу Пскова, проживавшую с конца 2000 года на съемной квартире с мамой в Москве и представляющуюся фотомоделью, звали до самого переезда в столицу Юлией Викторовной Волковой. Родилась она в Мурманске, где ее многие помнят. Прожив там до середины 90-х годов, она была известна, как говорится, каждой собаке, с детства прославившись вопиющим садизмом. Совсем еще маленькой девочкой она развлекалась таким образом: выкалывала или выдавливала щенкам глаза, а затем сбрасывала их с балкона, наблюдая, как они корчатся в смертных муках. Ее злонравие, выраженное в желании любыми путями подчинить себе всех, касалось и людей: мамы, бабушки, соседских детей, с которыми она постоянно была агрессивной, но именно на собаках формировалось ее страшное желание убивать. «Да она жить без собак не может, - оправдывала Романову мама на суде. - С детства все время их домой таскала». То же подтвердила и бабушка Юли - основной ее воспитатель: «Помню, в возрасте около 6 лет она притащила домой щенка, но он совсем плохонький был, и мы отнесли его на живодерню». С того времени и начались «игровые перевоплощения девочки, перешедшие постепенно в бред интерметаморфозы» (формулировка из медицинской карты Романовой). Она стала чувствовать себя собакой, представляясь щенком Тяфиком, а если кто-то вдруг называл ее Юлей, заставляла вставать на колени и ползти к ней, вымаливая прощение. Подобное поведение и повышенная агрессивность насторожили бабушку, медицинского работника, и в шесть Юлиных лет она показала ее психиатру, о чем страшно жалеет, считая, что у внучки просто трудный характер, а на ней теперь висит диагноз шизофрения. Юля так и не смогла окончить среднюю школу. Во Пскове, куда семья переехала в ее подростковом возрасте, она обучалась уже на дому, и свидетельство об окончании восьмилетки получила просто с символическими тройками. Вместе с Юлей, числящейся в психоневрологическом диспансере, - о чем мама с бабушкой старались не помнить! - выросла и ее болезненная агрессивность, ежедневно проявляющаяся в презрении и ненависти, жажде подчинения, изощренной мстительности, лжи, различных маниях. В страшных приступах нарастающего гнева под ее рукой оказывались в первую очередь близкие, потом ровесники, затем соседи, но по-настоящему она отыгрывалась на бесправных собаках, продолжая свои кровавые эксперименты. Предпочитала крупнопородных с агрессией в крови, заводя их уже взрослыми: то белый бультерьер у нее поселялся, то мраморный дог огромных размеров. Собак этих она «воспитывала», совершенствуясь в изуверстве, учила убивать, натравливая на дворняг и соседских кошек, которых практически извела в округе, устраивала в квартире песьи бои. Собаки менялись у нее как перчатки, поочередно исчезая не известно куда. Из медицинской карты Юлианы Романовой: «С детства постоянно убивала своих собак… В 1996 года умертвила дога, сделав ему инъекцию галоперидола (психотропный препарат, применяемый в лечении шизофрении. - „Известия“)». Юля стала подрабатывать «перевоспитанием» чужих собак, одна из которых, обезумев от пыток, однажды сильно покусала ее маму. Находиться с дочерью в квартире становилось опасно, и мама переехала жить к бабушке, оставив больную практически без контроля. В конце 1999 года у Юли появился очередной подопечный - бежевый стафф-терьер Даниэль, отданный ей кем-то за ненадобностью. Пользуясь теперь абсолютной свободой, Юля с пущей силой ринулась его «воспитывать», но тут терпение соседей лопнуло. Они и раньше обращались к маме с бабушкой, умоляя пресечь деятельность их девочки, но те только раздраженно отмахивались в ответ. Из заявлений граждан в милицию Пскова.
Я поставил бы собаке памятник,
Жаль, что я иного не могу,
И качается бессилья маятник
В озадаченном моём мозгу.
Мир перевернулся, встал на голову,
Где убийство - это добрый знак.
Неужели же живётся здорово
Тем, кто в жизни убивал собак?
Беззащитных и безмолвных тварей,
Кто теплы родной земли теплом,
Ведь животных взять Господь по паре
Ною разрешил в корабль-дом.
Жизнью почти равны человечьей,
Впрочем, почему это почти?
Их и наши души - это свечи,
Что горят в космической ночи.
Тыщи рук собаку эту гладили,
Две руки в неё вонзили нож,
Эти руки тонкие изгадили
Мир, что был достаточно хорош.
И застыли мы в недоумении:
Там - собака, здесь же - человек.
Неужели зверонаселение -
Это мясо, кожа, шерсть и мех?
Неужели нету наказания?
Неужели так хотел Христос?
И сползает наше мироздание
Медленно, но верно под откос.
Тыщи рук собаку эту гладили,
Их сердца смягчались от любви,
Но пришла с ножом вот эта гадина…
Господи, чудны дела твои.
Господи, молюсь за пса усопшего
И за злом задутую свечу
И хочу, ребята, нехорошего -
Мести и возмездия хочу.
Когда-то давно жил я в стареньком доме.
С тех пор пролетел не один уже год.
И всем его жителям было известно
Насколько уродлив был местный наш кот.
Уродливый кот был всегда узнаваем -
Он был одноглазый и с ухом одним.
И знал он, как трудно на свете бывает,
Когда ты один и никем не любим.
Оторванный хвост, и поломана лапа
Срослась под каким-то неверным углом.
И множество шрамов. А был он когда-то
Приятным на вид полосатым котом.
Кота никогда и никто не касался.
Бутылки и камни бросали в него.
Водой ледяной поливали из шланга.
Пытаясь прогнать со двора своего.
И лапы ему защемляли дверями,
Когда он пытался войти в чей-то дом.
Страдая от боли, зализывал раны
Уже много раз он под чьим-то окном.
Но все удивлялись, насколько отважен
Был этот невзрачный уродливый кот.
И если из шланга его поливают -
Он мокнет покорно, но не отойдёт.
И даже когда в него что-то бросали,
Он тёрся о ноги о ласке прося.
Увидев детей, он бросался за ними.
Мечтал о заботе, да только вот зря.
Не мог он понять, почему в целом мире
Не встретить того, кто бы смог приютить.
И хоть он уродлив и грязен снаружи,
Но с чистой душой и умеет любить.
Однажды кота покусали собаки,
Что жили напротив в соседнем дворе.
Послышался лай и о помощи крики.
Спустился я вниз - кот лежал на земле.
Уродливый кот был ужасно искусан,
Всё тело в крови. Он почти умирал.
Пытаясь укрыться от страха и боли,
Свернувшись в клубок, неподвижно лежал.
Он знал - наступает конец грустной жизни.
И след от слезы пересёк его лоб.
Я нёс его в дом, он хрипел, задыхался.
Мне стало вдруг плохо, меня бил озноб.
Я чувствовал то, как ему было больно.
И как тяжело ему просто вздохнуть.
Но вдруг он к лицу моему потянулся
И робко меня попытался лизнуть.
От слёз задыхаясь, к нему я прижался.
Прильнул он к ладони моей головой.
Его добрый глаз вдруг ко мне повернулся -
И кот замурлыкал, почти неживой.
И даже сквозь самые сильные боли
Просил этот кот лишь о капле любви.
О капле сочувствия, что в этой жизни
Мы доброе сердце сберечь не смогли.
Я в этот момент неожиданно понял,
Что самый красивый и любящий тот,
Кто смотрит сейчас на меня, умирая,
Обычный уродливый уличный кот.
Впервые он чувствовал чью-то заботу.
Нашёл он того, кто сумел полюбить.
И счастлив, что встретил того, кто смягчает,
А не пытается боль причинить…
Он умер чуть раньше, чем мы были дома.
Я сел у подъезда с котом на руках.
Держал его долго, пока не стемнело.
В душе поселились тревога и страх.
Ведь я осознал, что несчастный калека
Меня изменил за один только миг.
Он мне сообщил о страдании больше,
Чем тысячи лекций, уроков и книг.
Он мне расцарапал не тело, а душу.
И пусть в моей жизни немало забот,
Но я к одному только буду стремиться -
Учиться любить как Уродливый Кот.
ЖесТокость, порой, «вырастает» из гоРоха, на котором постояли чьи-то детские коЛеночки…
Рисунок
Листок с рисунком, белая стена,
Ей детская больница стала домом.
Там домик, мама с папой и она,
И луг волшебный с травкою зелёной.
Над ними солнышко, и лучики его,
Их ласково и нежно освещают.
Порою кажется, что не не было всего,
Из-за чего она не засыпает.
И вскакивает с криком по ночам.
Кошмары снятся маленькой девчушке.
На свете, к сожалению, много мам,
Не знающих, что дети не игрушки.
От сигарет ожоги на лице,
Не заживут никак, болят ушибы.
А правый глазик всё же уцелел,
А левый ничего уже не видит.
Малышка смотрит в стену и молчит,
Рисунок детский ничего не скроет.
Родители, они же палачи,
Стоят с сутулясь к зрителю спиною…