Вот есть какие-то правильные люди, а есть какие-то другие, вот я какая-то другая…
Люблю Россию, но не ту,
Где правит лжи орда и хамство,
Где убивают красоту,
Где воспевают ложь и чванство.
Люблю Россию и молюсь,
Чтоб стала Родина счастливой.
Рассудит Бог… Святую Русь
Он защитит молитвы силой.
И пусть не завтра, но придёт
Рассвет в страну, что тьмой распята.
И правды луч растопит лёд,
И обнажится то, что свято!
Радуется, глупышка: он предпочёл её!
Выбрал из всех и руку ей протянул, как в сказке.
Вот оно счастье… Птицей сердце её поёт.
Грезит уже о свадьбе, шепчет уже о страсти…
В милой её головке выстроился сюжет:
Всё про любовь и верность — вместе всегда, до края!
Только вот незадача… Сказки-то вовсе нет.
Он протянул ей руку, только в душе — другая.
Глухо под сердцем бьётся пульсом чужое имя —
Той, что не хочет руку греть о его ладонь.
Чтобы её не помнить, он окружён другими —
Милыми и простыми, армией из тихонь.
Радуются, как чуду, каждой его улыбке.
Всё для него, до капли! Пыжатся что есть сил…
Грустный, холодный мальчик, не совершай ошибку:
Не убивай обманом тех, кто тебя любил.
Я не скажу, что ты плохой…
Быть может, я сама такая.
Но не хочу я быть второй,
И первой, если есть вторая!
Сны нам снились с тобою вещие,
И в одном разглядела я,
Что однажды ты встретил Женщину,
Не похожую на меня…
Очень тихую, очень нежную,
Без мучительного огня,
И вы счастливы с этой Женщиной,
И свободные от меня…
Но бывает порой, по-прежнему,
Постоянство своё кляня,
Ты целуешь другую Женщину,
А сам думаешь про меня…
Я не та! Я другая! Не сказка! Не сон!
Но с тобою не я, а абстракция!
Я сегодня - поправки в твой прежний закон,
Так читай меня в новой редакции!
Горит свеча в твоих очах,
Улыбка мёдом пахнет.
Играет тонкая струна
И сердцу стало мягко.
Ты нежно обнимаешь свет,
И душу отпускаешь.
Летишь по небу в новый век,
Ведь ты теперь другая.
А, ты думаешь я стала другая?
А, ты думаешь я изменилась?
Я всё та же, девчонка босая,
Что ночами тебе снилась.
Как заглядывала в глаза-окна,
В твою душу стучалась, в дверь.
Замирала от губ и пальцев
И шептала «Мой сладкий зверь»
Ты чудовищем был и богом
И любила в тебе я всё.
Ты был счастьем моим и роком
Обжигая внутри «моё».
А, ты думаешь я другая?
Я всё та же, что была раньше.
А, ты думаешь я разлюбила?
Тогда мир весь соткан из фальши
Она просто была сумасшедшей
Без надежды на выздоровление.
Обезумевшая от ревности женщина.
Швыряла мне в лицо обвинения.
Я жестокая и коварная.
Мой дом - змеиное логово.
Я - дешёвка и тварь развратная.
А я просто ломала голову.
И молча стояла, как вкопанная,
Пытаясь собраться с мыслями.
На ней одет свитер штопаный
В дуэте с грязными джинсами.
Лет тридцать, но выглядит старше.
Тушь потекла, вся растрёпанная.
Говорит, меня Бог накажет,
За мою неправую сторону.
Я не верила в происходящее.
На душе так противно стало.
У тебя есть жена. Настоящая.
И пришла ко мне со скандалом.
У подъезда собрались зрители,
За спиною шептались и ахали.
Я, как Дьявол в святой обители.
И по мне даже черти плакали…
А во мне образовалась дыра.
Мне хотелось сбежать на край света.
Ты женат. И теперь она
Ждёт сейчас моего ответа.
Я с себя не снимаю вины.
Пусть простит меня, - я не знала,
И на место твоей жены
Никогда не претендовала.
Мне нечем себя оправдать
Не уверена в том, а должна ли?
Я просто пойду умирать.
В алкоголе топить печали.
Двести грамм коньяка на грудь.
И считай я уже в порядке.
Это значит смогу заснуть.
И не буду с собой играть в прятки.
Я не знаю кто я, кто она…
Мне по сути вдвойне обидно.
Но есть правда - она одна.
Ты - кобель. Это очевидно!
Нам и так-то с тобою отмерено слишком мало…
Собираю по крохам… из памяти… наши минуты.
А на сердце /предательски/ ревность всё точит жало,
Заползая змеей в отношенья, /что вот - распнуты…/
А Она… беспардонно встревает меж нами… тенью…
Вроде так невинно /но так… виртуозно, впрочем/,
Не давая свершиться чудесному Провиденью,
Отбирая у нас по мгновеньям все наши ночи.
А Она /другая…/ так ластится… словно кошка.
Под ногами мешается… трётся - не ступишь шагу.
Я себе говорю:"Ну и что, подожди немножко…"
Ну, а в сердце в клочки виртуальную рву бумагу.
Нам и так-то с тобою отмерено слишком мало…
Истираются в памяти Вёсны, и тают строчки…
Эта ревность… поверь мне, я так от неё устала…
Рука тянется…
из многоточья…
стереть…
две последние точки.
Казаки-второочередники с хутора Татарского и окрестных хуторов на второй день после выступления из дому ночевали на хуторе Ея. Казаки с нижнего конца хутора держались от верховцев особняком. Поэтому Петро Мелехов, Аникушка, Христоня, Степан Астахов, Томилин Иван и остальные стали на одной квартире. Хозяин - высокий дряхлый дед, участник турецкой войны - завел с ними разговор. Казаки уже легли спать, расстелив в кухне и горнице полсти, курили остатний перед сном раз.
- На войну, стал быть, служивые?
- На войну, дедушка.
- Должно, не похожая на турецкую выйдет война? Теперь ить вон какая оружия пошла.
- Одинаково. Один черт! Как в турецкую народ переводили, так и в эту придется, - озлобляясь неизвестно на кого, буркнул Томилин.
- Ты, милок, сепетишь-то без толку. Другая война будет.
- Оно конечно, - лениво, с зевотцей, подтвердил Христоня, о ноготь гася цигарку.
- Повоюем, - зевнул Петро Мелехов и, перекрестив рот, накрылся шинелью.
- Я вас, сынки, вот об чем прошу. Дюже прошу, и вы слово мое попомните, - заговорил дед.
Петро отвернул полу шинели, прислушался.
- Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя целым выйтить - надо человечью правду блюсть.
- Какую? - спросил Степан Астахов, лежавший с краю. Он улыбнулся недоверчиво. Он стал улыбаться с той поры, когда услышал про войну. Она его манила, и общее смятение, чужая боль утишали его собственную.
- А вот какую: чужого на войне не бери - раз. Женщин упаси бог трогать, и ишо молитву такую надо знать.
Казаки заворочались, заговорили все сразу:
- Тут хучь бы свое не уронить, а то чужое.
- А баб как нельзя трогать? Дуриком - это я понимаю - невозможно, а по доброму слову?
- Рази ж утерпишь?
- То-то и оно!
- А молитва, какая она?
Дед сурово насталил глаза, ответил всем сразу:
- Женщин никак нельзя трогать. Вовсе никак! Не утерпишь - голову потеряешь али рану получишь, посля спопашишься, да поздно. Молитву скажу. Всю турецкую войну пробыл, смерть за плечми, как переметная сума, висела, и жив остался через эту молитву.
Он пошел в горницу, порылся под божницей и принес клеклый, побуревший от старости лист бумаги.
- Вот. Вставайте, поспешите. Завтра, небось, до кочетов ить тронетесь?
Дед ладонью разгладил на столе хрустящий лист и отошел. Первым поднялся Аникушка. На голом, бабьем лице его трепетали неровные тени от огня, колеблемого ветром, проникавшим в оконную щель. Сидели и списывали все, кроме Степана. Аникушка, списавший ранее остальных, скомкал вырванный из тетради листок, привязал его на гайтан, повыше креста. Степан, качая ногой, трунил над ним:
- Вшам приют устроил. В гайтане им неспособно водиться, так ты им бумажный курень приспособил. Во!
- Ты, молодец, не веруешь, так молчи! - строго перебил его дед. - Ты людям не препятствуй и над верой не насмехайся. Совестно так-то и грех!
Степан замолчал, улыбаясь; сглаживая неловкость, Аникушка спросил у деда:
- Там, в молитве, про рогатину есть и про стрелу. Это к чему?
- Молитва при набеге - это ишо не в наши времена сложенная. Деду моему, покойнику, от его деда досталась. А там, может, ишо раньше была она. В старину-то с рогатинами воевать шли да с сагайдаками.
Списывали молитвы на выбор, кому какая приглянется.
МОЛИТВА ОТ РУЖЬЯ
Господи, благослови. Лежит камень бел на горе, что конь. В камень нейдет вода, так бы и в меня, раба божия, и в товарищей моих, и в коня моего не шла стрела и пулька. Как молот отпрядывает от ковалда, так и от меня пулька отпрядывала бы; как жернова вертятся, так не приходила бы ко мне стрела, вертелась бы. Солнце и месяц светлы бывают, так и я, раб божий, ими укреплен. За горой замок, замкнут тот замок, ключи в море брошу под бел-горюч камень Алтор, не видный ни колдуну, ни колдунице, ни чернецу, ни чернице. Из океан-моря вода не бежит, и желтый песок не пересчитать, так и меня, раба божия, ничем не взять. Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь.
МОЛИТВА ОТ БОЯ
Есть море-океан, на том море-океане есть бедный камень Алтор, на том камне Алторе есть муж каменный тридевять колен. Раба божьего и товарищей моих каменной одеждой одень от востока до запада, от земли до небес; от вострой сабли и меча, от копья булатна и рогатины, от дротика каленого и некаленого, от ножа, топора и пушечного боя; от свинцовых пулек и от метких оружий; от всех стрел, перенных пером орловым, и лебединым, и гусиным, и журавлиным, и деркуновым, и вороновым; от турецких боев, от крымских и австрийских, нагонского супостата, татарского и литовского, немецкого, и шилинского, и калмыцкого. Святые отцы и небесные силы, соблюдите меня, раба божьего. Аминь.
МОЛИТВА ПРИ НАБЕГЕ
Пречистая владычица святая богородица и господь наш Иисус Христос. Благослови, господи, набеги идучи раба божьего и товарищей моих, кои со мною есть, облаком обволоки, небесным, святым, каменным твоим градом огради. Святой Дмитрий Солунский, ущити меня, раба божьего, и товарищей моих на все четыре стороны: лихим людям не стрелять, ни рогаткою колоть и ни бердышем сечи, ни колоти, ни обухом прибита, ни топором рубити, ни саблями сечи, ни колоти, ни ножом не колоти и не резати ни старому и ни малому, и ни смуглому, и ни черному; ни еретику, ни колдуну и ни всякому чародею. Все теперь предо мною, рабом божьим, посироченным и судимым. На море на океане на острове Буяне стоит столб железный. На том столбе муж железный, подпершися посохом железным, и заколевает он железу, булату и синему олову, свинцу и всякому стрельцу: «Пойди ты, железо, во свою матерь-землю от раба божья и товарищей моих и коня моего мимо. Стрела древоколкова в лес, а перо во свою матерь-птицу, а клей в рыбу». Защити меня, раба божья, золотым щитом от сечи и от пули, от пушечного боя, ядра, и рогатины, и ножа. Будет тело мое крепче панциря. Аминь.
Увезли казаки под нательными рубахами списанные молитвы. Крепили их к гайтанам, к материнским благословениям, к узелкам со щепотью родимой земли, но смерть пятнила и тех, кто возил с собою молитвы.
Трупами истлевали на полях Галиции и Восточной Пруссии, в Карпатах и Румынии - всюду, где полыхали зарева войны и ложился копытный след казачьих коней.
.
А всё же мы рано мудреем,
И ощущаем жизни вкус.,
Но каждый раз как дети верим,
Что сильный он, совсем не трус.
Поплакав тихо, чуть еле слышно,
От боли и дневной суеты.,
Не долго, чтоб на завтра не видно,
Отпечаток грусти ночной Совы…
И снова на утро улыбнувшись,
В ненавистное зеркало с тоской.,
Знаешь, что весь день смеяться будешь,
Но не от счастья, а для себя самой!
Я знаю, где проводишь вечера,
Зачем-то притворяюсь, что не знаю.
И всё это случилось не вчера.
Вдруг появилась у тебя другая.
Набраться смелости, поговорить;
О чём? Наш мир итак предельно тонок.
И ничего уже не изменить.
Ведь с той, другой, тебя связал ребёнок…
Ну как ты там? Хоть вкусно кормит?
Отрыв в постели первоклассный?
Разнообразный, безопасный?
Понятно все - ты в полной норме.
А как душа? Так не бывает…
Тебе читает вслух Коэльо?
И раз в неделю на паэлью
Твоих «братишек» созывает?
Честна, верна, мозги не пудрит
И по душам вплоть до рассвета?
Подать попросишь сигарету -
Тебе сама ее раскурит?
Я поздравляю - это чудо
И экземпляр для Красной книги!
Еще немного и вериги
Семейной жизни брякать будут…
Не слышу /дождик барабанит/…
Вернуться хочешь… Озадачил…
…
Ты - сумасшедший! Не иначе…
Таких всегда друг к другу тянет…
Я не хочу, чтобы другая
Узнала ласку твоих рук.
Я не хочу, чтобы другая
Узнала нежность твоих губ.
Я не хочу, чтобы другая
Смотрела в карие глаза.
И проводя с тобой ночь
Шептала «Я люблю тебя!»
Я не хочу, чтобы другую
В своих объятьях прижимал
Я не хочу, чтобы другую
Своей любимой называл…
Я не хочу чтобы другую
С утра улыбкою встречал
И позабыв меня совсем
Другою опьянел …