Не зли других и сам не злись, мы в этой жизни бренной гости. А если что не так - смирись, будь в обращении попроще. Холодной думай головой, ведь в мире все закономерно. Зло, отраженное тобой, к тебе вернется непременно !
Я слишком добрая, что бы быть счастливой…
Медленно рабы шли друг за другом, и каждый нёс отшлифованный камень. Четыре шеренги, длиной в полтора километра каждая, от камнетёсов до места, где началось строительство города-крепости, охраняли стражники. На десяток рабов полагался один вооружённый воин-стражник.
В стороне от идущих рабов, на вершине тринадцатиметровой рукотворной горы из отшлифованных камней, сидел Кратий - один из верховных жрецов; на протяжении четырёх месяцев, он молча наблюдал за происходящим. Его никто не отвлекал, никто, даже взглядом, не смел прервать его размышления. Рабы и стража воспринимали искусственную гору с троном на вершине, как неотъемлемую часть ландшафта. И на человека, то сидящего неподвижно на троне, то прохаживающегося по площадке на вершине горы, уже никто не обращал внимания.
Кратий поставил перед собой задачу переустроить государство, на тысячелетие укрепить власть жрецов, подчинив им всех людей Земли, сделать их всех, включая правителей государств, рабами жрецов.
Однажды Кратий спустился вниз, оставив на троне своего двойника. Жрец поменял одежду, снял парик. Приказал начальнику стражи, чтобы его заковали в цепи, как простого раба, и поставили в шеренгу, за молодым и сильным рабом по имени Нард.
Вглядываясь в лица рабов, Кратий заметил, что у этого молодого человека взгляд пытливый и оценивающий, а не блуждающий или отрешённый, как у многих. Лицо Нарда было то сосредоточенно-задумчивым, то взволнованным. «Значит, он вынашивает какой-то свой план», - понял жрец, но хотел удостовериться, насколько точным было его наблюдение.
Два дня Кратий следил за Нардом, молча таская камни, сидел с ним рядом во время трапезы и спал рядом на нарах. На третью ночь, как только поступила команда «Спать», Кратий повернулся к молодому рабу и шёпотом, с горечью и отчаянием, произнёс непонятно кому адресованный вопрос:
- Неужели, так будет продолжаться всю оставшуюся жизнь?
Жрец увидел: молодой раб вздрогнул и мгновенно развернулся лицом к жрецу, глаза его блестели. Они сверкали, даже при тусклом свете горелок большого барака.
- Так не будет долго продолжаться. Я додумываю план. И ты, старик, тоже можешь в нём принять участие, - прошептал молодой раб.
- Какой план? - равнодушно и со вздохом спросил жрец.
Нард горячо и уверенно стал объяснять:
- И ты, старик, и я, и все мы скоро будем свободными людьми, а не рабами. Ты посчитай, старик: на каждый десяток рабов приходится по одному стражнику. И за пятнадцатью рабынями, которые готовят пищу, шьют одежду, наблюдает тоже один стражник. Если, в обусловленный час, все мы набросимся на стражу, то победим её. Пусть стражники вооружены, а мы закованы в цепи. Нас десять на каждого, и цепи тоже можно использовать, как оружие, подставляя их под удар меча. Мы разоружим всех стражников, свяжем их и завладеем оружием.
- Эх, юноша, - снова вздохнул Кратий и, как бы безучастно, произнёс, - твой план недодуман: стражников, которые наблюдают за нами, разоружить можно, но вскоре правитель пришлёт новых, может быть даже целую армию, и убьёт восставших рабов.
- Я и об этом подумал, старик. Надо выбрать такое время, когда не будет армии. И это время настаёт. Мы все видим, как армию готовят к походу. Заготавливают провиант на три месяца пути. Значит, через три месяца, армия придёт в назначенное место и вступит в бой. В сражении она ослабеет, но победит, захватит много новых рабов. Для них уже строятся новые бараки. Мы должны начать разоружать стражу, как только армия нашего правителя вступит в сражение с другой армией. Гонцам потребуется месяц, что бы доставить сообщение о необходимости немедленного возврата. Ослабевшая армия будет возвращаться не менее трёх месяцев. За четыре месяца мы сумеем подготовиться к встрече. Нас будет не меньше, чем солдат в армии.
Захваченные рабы захотят быть с нами, когда увидят, что произошло. Я правильно всё предопределил, старик.
- Да, юноша, ты с планом, с мыслями своими можешь стражников разоружить и одержать победу над армией, - ответил жрец уже подбадривающе и добавил, - но, что потом рабы станут делать и что произойдёт с правителями, стражниками и солдатами?
- Об этом я немного думал. И пока приходит в голову одно: все, кто рабами были, станут не рабами. Все, кто сегодня не рабы, рабами будут, - как бы размышляя вслух, не совсем уверенно ответил Нард.
- А жрецов? Скажи мне юноша, к рабам или не рабам жрецов, когда ты победишь, причислишь?
- Жрецов? Об этом тоже я не думал. Но сейчас предполагаю: пускай жрецы останутся, как есть. Их слушают рабы, правители. Хоть сложно их порой понять, но думаю, они - безвредны. Пускай рассказывают о богах, а жизнь свою мы знаем сами, как лучше проживать.
- Как лучше - это хорошо, - ответил жрец и притворился, что ужасно хочет спать.
Но Кратий в эту ночь не спал. Он размышлял. «Конечно, - думал Кратий, - проще всего о заговоре сообщить правителю, и схватят юношу-раба, он явно главный вдохновитель для других. Но это не решит проблемы. Желание освобождения от рабства всегда будет у рабов. Появятся новые предводители, будут разрабатываться новые планы, а раз так - главная угроза для государства всегда будет присутствовать внутри государства». Перед Кратием стояла задача: разработать план порабощения всего мира. Он понимал: достичь цели с помощью только физического насилия не удастся. Необходимо психологическое воздействие на каждого человека, на целые народы. Нужно трансформировать мысль людскую, внушить каждому: рабство есть высшее благо. Необходимо запустить саморазвивающуюся программу, которая будет дезориентировать целые народы в пространстве, времени и понятиях. Но самое главное - в адекватном восприятии действительности.
Мысль Кратия работала всё быстрее, он перестал чувствовать тело, тяжёлые кандалы на руках и ногах. И вдруг, словно вспышка молнии, возникла программа. Ещё не детализированная и не объяснимая, но уже ощущаемая и обжигающая своей масштабностью. Кратий почувствовал себя единовластным правителем мира.
Жрец лежал на нарах, закованный в кандалы, и восхищался сам собой: «Завтра утром, когда поведут всех на работу, я подам условный знак, и начальник охраны распорядится вывести меня из шеренги рабов, снять кандалы. Я детализирую свою программу, произнесу несколько слов, и мир начнёт меняться. Невероятно! Всего несколько слов - и весь мир подчинится мне, моей мысли. Бог действительно дал человеку силу, которой нет равной во Вселенной, эта сила - человеческая мысль. Она производит слова и меняет ход истории.
Необыкновенно удачная сложилась ситуация. Рабы подготовили план восстания. Он - рационален, этот план, и явно может привести к положительному для них промежуточному результату. Но я, всего лишь, несколькими фразами, не только их, но и потомков сегодняшних рабов, да и правителей земных, рабами быть грядущих тысяч лет заставлю».
Утром, по знаку Кратия, начальник охраны снял с него кандалы. И уже на следующий день на его наблюдательную площадку были приглашены остальные пять жрецов и фараон.
Перед собравшимися Кратий начал свою речь:
- То, что вы сейчас услышите, не должно быть никем записано или пересказано. Вокруг нас нет стен, и мои слова никто кроме вас не услышит. Я придумал способ превращения всех людей, живущих на Земле, в рабов нашего фараона. Сделать это, даже с помощью многочисленных войск и изнурительных войн, невозможно. Но я сделаю это несколькими фразами. Пройдёт всего два дня, после их произнесения, и вы убедитесь, как начнёт меняться мир. Смотрите: внизу длинные шеренги закованных в цепи рабов несут по одному камню. Их охраняет множество солдат. Чем больше рабов, тем лучше для государства - так мы всегда считали. Но, чем больше рабов, тем более приходится опасаться их бунта. Мы усиливаем охрану. Мы вынуждены хорошо кормить своих рабов, иначе, они не смогут выполнять тяжёлую физическую работу. Но они всё равно, ленивы и склонны к бунтарству.
Смотрите, как медленно они двигаются, а обленившаяся стража не погоняет их плетьми и не бьёт, даже здоровых и сильных рабов. Но, они будут двигаться гораздо быстрее. Им не будет нужна стража. Стражники превратятся тоже в рабов. Свершить подобное можно так.
Пусть сегодня, перед закатом, глашатаи разнесут указ фараона, в котором будет сказано: «С рассветом нового дня, всем рабам даруется полная свобода. За каждый камень, доставленный в город, свободный человек будет получать одну монету. Монеты можно обменять на еду, одежду, жилище, дворец в городе и сам город. Отныне вы - свободные люди».
Когда жрецы осознали сказанное Кратием, один из них, самый старший по возрасту, произнёс:
- Ты - демон, Кратий. Тобой задуманное демонизмом множество земных народов покроет.
- Пусть демон я, и мной задуманное пусть люди в будущем демократией зовут.
Указ на закате был оглашён рабам, они пришли в изумление, и многие не спали ночью, обдумывая новую счастливую жизнь.
Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на площадку искусственной горы. Картина, представшая их взорам, поражала воображение. Тысячи людей, бывших рабов, наперегонки тащили те же камни, что и раньше. Обливаясь потом, многие несли по два камня. Другие, у которых было по одному, бежали, поднимая пыль. Некоторые охранники тоже тащили камни. Люди, посчитавшие себя свободными - ведь с них сняли кандалы, - стремились получить, как можно больше вожделенных монет, чтобы построить свою счастливую жизнь. Кратий ещё несколько месяцев провёл на своей площадке, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу.
А изменения были колоссальными. Часть рабов объединилась в небольшие группы, соорудили тележки и, доверху нагрузив камнями, обливаясь потом, толкали эти тележки.
«Они ещё много приспособлений наизобретают, - с удовлетворением думал про себя Кратий, - вот уже и услуги внутренние появились: разносчики воды и пищи».
Часть рабов ели прямо на ходу, не желая тратить времени на дорогу в барак для приёма пищи, и расплачивались, с подносившими её, полученными монетами.
«Надо же, и лекари появились у них: прямо на ходу помощь пострадавшим оказывают, и тоже за монеты. И регулировщиков движения выбрали. Скоро выберут себе начальников, судей. Пусть выбирают: они, ведь, считают себя свободными, а суть не изменилась, они, по-прежнему, таскают камни…»
Так и бегут они, сквозь тысячелетия, в пыли, обливаясь потом, таща тяжёлые камни. И сегодня, потомки тех рабов, продолжают свой бессмысленный бег.
Пожилой мужчина с 25-летним сыном вошли в вагон поезда и заняли свои места. Молодой человек сел у окна. Как только поезд тронулся, он высунул руку в окно, чтобы почувствовать поток воздуха и вдруг восхищённо закричал:
- Папа, видишь, все деревья идут назад!
Пожилой мужчина улыбнулся в ответ. Рядом с молодым человеком сидела супружеская пара. Они были немного
сконфужены тем, что 25 летний мужчина ведёт себя, как маленький ребёнок. Внезапно молодой человек снова закричал в восторге:
-" Папа, видишь, озеро и животные… Облака едут вместе с поездом!"
Пара смущённо наблюдала за странным поведением молодого человека, в котором его отец, казалось, не находил ничего странного. Пошёл дождь, и капли дождя коснулись руки молодого человека. Он снова переполнился радостью и закрыл глаза. А потом закричал:
- Папа, идёт дождь, вода трогает меня! Видишь, папа?
Желая хоть чем-то помочь, пара, сидящая рядом, спросила пожилого мужчину:
- Почему Вы не отведёте сына в какую-нибудь клинику на консультацию?
Пожилой мужчина ответил:
- Мы только что из клиники. Сегодня мой сын первый раз в жизни обрёл зрение…
Невозможно судить о делах и поступках других людей, не обладая при этом всей полнотой знаний. Будьте добрее к друг другу.
Некто спросил Конфуция: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости, а за добро - добром».
Марина, стоя у порога, растеряно смотрела на две больших собранных сумки - как она их дотащит?
- Виктория, ты готова? Через 5 минут выходим, чтобы успеть на автобус.
- Да, мама - тихо ответила девочка.
Шестилетняя Куся (так ее называла бабушка) стояла у окна. Вот уже скоро час, как она замерла, прильнув к стеклу. И причиной был не цветущих в астрах дворик, где она знала каждый уголок, каждый кустик, а бабочка, неизвестно как попавшая между стекол оконной рамы. Бабочка билась о невидимую преграду, с ее нежных, пестрых крылышек местами уже даже осыпалась цветная пыльца. Куся понимала, что она обречена и все ее старания бесполезны - бабочке не спастись. От этого в носике начинало неприятно щекотать, глаза наполнялись слезами. Девочка пыталась освободить пленницу, пробовала открыть форточку или найти маленькую щелочку, чтобы потом показать бабочке выход. Но все тщетно. Тогда она обратилась за помощью к маме, но та была слишком занята, чтобы тревожиться еще и по поводу судьбы какой то бабочки. Бабочка все никак не сдавалась - она билась о стекло, рвалась туда, где цветут астры, солнце клонится к закату, а в каплях росы отражаются радуги.
Бабушка называла бабочек улыбками ангелов, и Куся, которая всегда всматривалась в небо в поиске незримых небожителей, при виде бабочек старалась вести себя еще лучше, ощущая, что за улыбкой может показаться и ее владелец.
Жизнь Куси так сложилась, что ее практически с рождения воспитывала бабушка. Мама, конечно, иногда наведывалась к ним в деревню, всегда привозила гостинцы, обнимала девочку и шепотом на ушко обещала совсем скоро забрать ее с собой в город, где у нее будет много подружек игрушек, и, может даже, если Виктория будет себя хорошо вести, то ей разрешат держать котенка или морскую свинку. Для девочки это все звучало как-то угрожающе. И хотя она любила маму, ей довольно неплохо жилось с бабушкой. Были у нее и свои подопечные - цыплята, ласковая кошка Котя и преданный пес Верный. Теперь цыплят мама почему-то отдала соседке - тете Любе. Кошку уже два дня никто не видел, а Верный, всегда такой свирепый и веселый, только иногда жалобно поскуливал. А бабушка? С того дня, как у нее прихватило сердце и за ней приехала скорая, Куся ее не видела. Тетя Люба, не переставая вытирать красные глаза кончиком черного платка, обняв Кусю, сказала, что ее бабушка теперь стала ангелом. Куся ничего не понимая, тоже расплакалась. Она хотела, что бы ее бабушка оставалась бабушкой, ее такой родной, близкой и… видимой. Она выбежала со двора, Верный рванул за ней, гремя разорванной цепью. Они вместе залезли под куст сирени, в свое тайное место. И девочка, обняв лохматого пса за шею, чувствуя, что теперь в ее жизни все изменится, горько заплакала. Верный поскуливал ей в унисон, слизывал с ее щек соленые слезинки.
- Виктория, ты где? - услышала она голос своей мамы. - Виктория, собирайся быстро. Мы уезжаем. В город. Навсегда. А впрочем, что тебе отсюда забирать. Все равно придется покупать все новое. Умойся. Через час автобус.
Куся решила взять с собой только свою чашечку с гномиком (ведь это бабушкин подарок) и… Верного. Против чашечки мама не возражала, а вот по поводу собаки у нее было категорическое НЕТ!
Бабочка бьется о стекло. Через 5 минут Куся выйдет из этого дома и уже неизвестно, когда сюда вернется. А что если вернувшись через какое то время, она увидит между стекол неподвижную, поблеклую бабочку? И тут ее обожгла мысль: «А может это была бабушкина улыбка?»
- Мама, мамочка, пожалуйста, давай мы ее выпустим, ее нельзя так оставлять! А в друг это бабушкина улыбка? Я никуда не поеду, пока мы ее не выпустим!
- Да что ж это ты придумала?! Виктория, успокойся! - раздраженно ответила Марина. - То собаку тащишь за собой, то бабочку.
Всю дорогу у Куси из глаз капали слезы. А Марина… Марина поначалу злилась на дочку. Злилась на маму, что так не вовремя оставила их. Злилась на всех и вся. Но потом, под монотонный гул мотора, глядя на мелькающие за окном деревеньки, леса, поля, луга, Марина успокоилась. Задумалась. Вдруг к ней пришло ОСОЗНАНИЕ. Осознание всей своей жизни с того момента, как она уехала из родного дома поступать в медучилище. Как родила Викуську, как привезла ее маме, долго не решаясь сказать, что родила без мужа. Как просила маму присмотреть за малышкой месяц-другой, пока Марина не устроит свою жизнь. Мама согласилась. Так просто - без упреков, без претензий. Устройство жизни затянулось, и Викуся в нее как-то не вписывалась. Мама предлагала Марине оставаться в их деревушке - работать фельдшером, но ее манили городской шум, блеск. И вот теперь она поняла, как сильно ошибалась. Неужели для того что бы это понять, надо было потерять самого дорогого человека?!
- Куся не плачь. Мы возвращаемся!
Бабочка устало ползла по Куськиной ладошке. Она несмело взмахнула радужными крыльями и полетела.
- Мама, смотри, - кричит счастливая Куся. - Это бабушка опять улыбается! Ой, и Котя наша вернулась! Смотри, с котенком!
- Да, - подумала Марина. - Мы часто ищем счастье где-то далеко. А ведь оно намного ближе, совсем рядом. Главное вовремя его заметить…
- Правда, Верный?
- Гав
отправляй смс со словом «дети» на номер 9009. поможем детям, больным раком крови, вместе!
Одно молодое облако родилось над Средиземным морем и не успело вырасти, как сильный ветер погнал его и всех родственников и друзей прочь, в далекую Африку. Как только они прибыли на континент, климат резко изменился. Солнце светило сверху, а внизу золотом переливались разгоряченные пески Сахары. Ветер решил погнать облака дальше, в джунгли, потому что в пустыне дождь не идет. Но молодое любопытное облако отстало от своих, чтобы посмотреть на великую пустыню.
Оно стало снижаться и легкий ласковый бриз подхватил его вблизи от золотых песков.
После длительной прогулки облако обратило внимание, что одна из дюн улыбается ему. Дюна тоже была юная, сформированная последним мощным ветром, который недавно проходил по пустыне, и тут же влюбилось в золотые кудри дюны.
- Добрый день! - приветствовало облако дюну. - Как там живется, внизу?
- Живу в компании других дюн, солнца и ветра. Иногда тут проходят караваны. Иногда здесь стоит невыносимая жара, кажется, что можно расплавиться, но ничего, выдерживаем. А как это жить там, вверху?
- Тут тоже солнце и ветер, но тут свои преимущества. Я могу гулять по небу, через континенты, и видеть многие вещи.
- У меня короткая жизнь, - сказала дюна, - когда ветер возвратится из джунглей, я исчезну.
- И это тебя печалит?
- Это заставляет меня думать, что я ни на что не гожусь…
- Я ощущаю то же. Когда здесь появится ветер, он унесет меня дальше, на юг, и я прольюсь там дождем и исчезну. Такова моя судьба.
- Знаешь, - сказала дюна, - у нас в пустыне все говорят, что дождь - это рай!
- Никогда не думало, что я могу превратить во что-то настолько важное, - ответило, немного загордившись собой, облако.
- Я слышала много легенд от старых дюн. Они рассказывали, что после дождя дюны покрываются травой и цветами. Но мне не дано увидеть и почувствовать это, потому что в пустыне очень редко идет дождь.
Облако задумалось, а потом широко улыбнулось:
- Если хочешь, я орошу тебя дождем! Не поверишь, я только прибыло сюда, но успело тебя полюбить и мне хотелось бы остаться здесь навсегда…
- Когда я тебя увидела первый раз в небе, я сразу же тоже полюбила тебя! - призналась дюна. Но если ты превратишь свои белокурые волосы в дождь, ты умрешь…
- Любовь никогда не умирает, - сказало облако.
И стало ласкать дюну каплями дождя. И так продолжалось до тех пор, пока над дюной не появилась нежная радуга.
На следующий день маленькая дюна была укрыта цветами. И когда другие облака проплывали над пустыней и видели зеленеющую дюну, они думали, что это и есть начало леса, который они искали, и распускались дождем.
Через 20 лет маленькая дюна превратилась в прекрасный оазис, который под сенью своих деревьев давал отдых и тень путникам пустыни.
И все потому, что один раз одно облако не побоялось отдать свою жизнь за любовь.
Живи и помни, что Жизнь Прекрасна!
И сколько б не было в жизни зла,
не обижай людей напрасно,
умей Прощать, Любить и Ждать!!!
В те времена, когда фонари зажигали огнем, по улицам каждый вечер ходили фонарщики и приносили свет в каждый переулочек. В то время жил маленький фонарщик, он был низенького роста, невзрачный старичок. Каждый вечер он ходил по переулкам и чиркал спичкой по своей подошве, зажигая фонари, каждая темная улочка становилась светлей обычного. Семьи у него не было, он был тихий, незаметный, люди, живущие рядом, не знали о нем ничего; дети насмехались, обзывая карликом, а взрослые называли лодырем, поэтому он предпочитал выходить на улицу только по вечерам, зажигать фонари, а после любоваться ночным небом.
Каждый раз, чиркая спичкой по подошве, маленький фонарщик уменьшался в росте, однажды к нему подошел незнакомец и спросил: «Как ты можешь так жить? Ведь ты совсем исчезнешь, ты для людей не жалеешь жизни, а они ничего взамен, лишь оскорбления. Не справедливо, не правильно». На что он ответил: «Если я не буду зажигать фонари, то люди останутся без света. А как же они без света? Если кто ночью пойдет по темной улице, разве он дойдет до дома? Так до утра и будет блуждать. Справедливо разве? А свет на улице будет, тот человек до дома дойдет, а в глубине души спасибо скажет, и мне спокойней будет».
Так и продолжал маленький старичок чиркать спичкой по подошве и уменьшаться, пока вовсе не исчез. Никто и не заметил, что не стало маленького пожилого человечка, только все сразу заметили, что вечерами стало очень темно.
Человек, которые не хочет делать добро другим, не находит его сам.
Как-то один человек попросил своего сына пойти и купить бананов.
Сын был добрым мальчиком. Он купил бананы, но на пути домой заметил у дороги женщину с ребёнком; оба еле держались на ногах от голода. Когда голодный мальчик увидел бананы, он бросился к ним, а голодная мать, увидев это, бросилась за сыном и схватила его, но оба они тут же лишились чувств от голода.
Молодой человек, видя их страдания, решил, что гораздо лучше накормить этих голодающих, чем нести бананы домой. Он отдал бананы матери с ребенком, а потом принес им воды. Эти двое, утолив голод и жажду, почувствовали облегчение и, выразив свою благодарность, плакали от радости.
Юноша вернулся домой с пустыми руками, но на вопрос отца, принёс ли он бананы, ответил утвердительно, сказав, что принесённые им бананы священны: они не могут сгнить, и их нельзя увидеть. Сын объяснил отцу, что он накормил этими бананами двух голодных существ и единственное, что он принес домой, - священные плоды своего действия.