сквозь наших оболочек щели мы столь уязвимы по ночам.
лечите душу ощущеньями,
пока способны ощущать.
лечите, словно в баден-бадене
чахотошника - терруар,
лечите, неизбежно балуя
нюансами: шататься - в падую;
или охотиться - в юар;
или шататься и охотиться
попеременно - в выходной
в читальный зал, сюжеты сходятся
к развязке, к 20:00.
лечите с нежностью кормилицы,
с бесстрастностью хирурга, чтоб
вонючая карболка в мыльнице,
не спавшие давно холмы лица,
скулящий запах синих штор,
усмешки анестезиолога,
чужая жизнь - сейчас и здесь.
лечите с ощущеньем голода
настолько бешеным, что есть
невмоготу; лечите, с ревностью
смешав влюблённость, страсть и стыд;
лечите арманьячной крепостью -
как лечат оэрви, простыв.
лечите с мужеством апостола,
с педанта тщательностью, так,
гайдзинов лечат духи острова -
чтоб слёзы жгли глаза от острого,
чтоб в уголках сожжённых рта
улыбки мягкое свечение
казалось как бы невзначай.
лечите душу ощущеньями,
пока способны ощущать…
он сидит и думает: «чёрт подери, поспать бы…
сердце болит - ну и пусть, заживёт до свадьбы,
а если не заживёт, что ж - залатаем, склеим.»
он ложится под одеяло, прикипая всем телом к ней, и думает: «вот бы заснуть, а во сне увидать рекьявик.
или нет! сразу - гейзеры, чтобы и сон, и явь, и всё, что есть между ними, слились в единое чудо.»
он старается не дышать слишком громко - она спит слишком чутко,
просыпается из-за малейшего шороха в этом огромном доме,
но уже через миг замирает в его ладонях,
прикипая к нему всем телом. он видит резче
в темноте, чем во сне - она, на стене 19 трещин,
свет луны разбивающих. сжимает её нежнее
и вдруг понимает, что даже вот так вот с нею
не спать - это счастье.
мне нравится с ней:
- взахлёб какой-то нелепый спор…
- обедать, ужинать, завтракать просто есть…
- кофе варить с поцелуями пополам
- на антресоли сваливать какой-то ненужный хлам
- обсуждать военные действия плана бэ
- делать горячие бутерброды и канапе
- в кинотеатрах смущать и охрану, и темноту
- хлопать дверью (от ревности) и в ладоши (от сча)
- играть в дурака, но проигрывать каждый раз…
- шипеть друг на друга, как змеи, тайком от всех
- смотреть в окошко видеть то снег, то сон
- в самолётах рот ей крепче сжимать: «не шуми…»
- знакомиться с теми, кто «был до неё с тобой»…
- любить её так, что сердце крошится в хлам
- да! кофе? варить!
с поцелуями.
пополам.
Яшка Казанова
Мы обе вышли на поле брани
без шума с улыбками через зубы.
еще секунда… уже убрали
задвижки… секунда еще… безумно
смеюсь. слышу собственный смех. и это
звучит, как гонг. приступаем к бою.
меня подкосит моя диета -
вода с табаком - или Бог с тобою?
ты бьешь удачно, ты бьешь как надо -
рапира входит, как ножик в масло,
в меня. красных капелек канонада
запачкать может и плащ, и маску,
но это не страшно совсем. красиво
до спазма - что может быть лучше боли?
ты пальцем тихо меня спросила.
не слышу. диета Бог с тобою
себя рекомендуют лучше,
чем я фантазировала намедни.
сквозь толщу туч одинокий лучик
мне гладит веки, похож на медный
пятак. ты не бойся, я не погибну,
такие твари не гибнут быстро.
я медленно встану под звуки гимна,
звучащего в честь тебя, и на выстрел
приближусь. ты в бешенстве и горячке
взведешь курочек, не целясь толком,
пальнешь. медный лучик мне станет ярче
на долю секунды всего. и только
какая-то девочка на галерке
начнет аплодировать очень мило.
мне тело покажется слишком легким
в тот вечер, когда ты меня… убила…
Мне нужен лук деревянный и стрелы… Я б защищала тебя, как умела.
Пара сандалий на тонких подошвах. Тёртые джинсы и пояс из кожи.
Мне нужен голос… тихий и точный - пела б тебе колыбельные ночью.
Нервные пальцы ладоней тревожных - плечи сжимать и ласкать осторожно.
Мне нужен голод… дразнящий и мягкий - атлас и бархат, иголки, булавки…
Книг соответствия, рифм наважденья. Крик соответствия, стон совпаденья.
Мне нужен город… спокойный, старинный, чтоб трубочисты здоровались с сыном;
Тёмные крыши, усталые лодки, гордость за вас в напряженной походке.
Мне нужен дом, фортепьяно и ноты, и дверь, чтоб за дверью оставить работу.
Заваривать чай и шептаться вполголоса… ворот рубашки, халатика пояс.
Мне нужен лук деревянный и стрелы… Цепкие мысли и сильное тело.
Женское? Мальчиковое? Никакое? Мне очень многое нужно с тобою.
тебе, мой мальчик, не все ли равно, куда
уходит поезд, в котором что «нет», что «да» -
одно и то же? не все ли тебе равно,
где кто-то нервный не про тебя кино
снимаетмонтируетсмотритругает? где
грязь не с твоих башмаков не в твоей еде?
слова, в которых ни слова о том, что ты считаешь собой, не напрасны и не пусты
для тебя, мой подсолнух, мой маленький смелый царь?
/я хочу очертить губами углы твоего лица,
чтоб запомнить всецело, до самых юных морщин.
не верти головой, пожалуйста. помолчи.
дыши животом, позволяя ему решать
за тебя - тут прячется сердце, а тут - душа./
но ты напичкал чужими мненьями мир,
и сам переел их, и тело перекормил.
хочешь стать невидимкой, хотя никто
тебя не видит за шарфом и за пальто,
за бирками у загривка, у позвонка
седьмогонежнейшего.
Мангустой тебя по кустам стерегу,
Ты - нежный охотник, ты даришь мне раны.
Густеющей кровью помечу тропу,
Капканы - благое, их ценность бессмертна.
Мангустой скользя, ухожу из-под пуль -
Азарт паралитика, сбитого смехом
Случайно-прохожих, заметивших, как
Коляска огромна, колеса упрямы…
Азарт мертвеца: в дураках, в синяках,
Но, черт подери, положили бы рядом,
Поближе, пусть тело не помнит тепла,
Но все-таки с ней, к ней… Азарт идиота.
Мангустой ласкаюсь, не чувствую лап,
Ласкаюсь… Но это - охота, охота…
Ты - нежный охотник, ты веришь в прицел,
Курок так по-жески податлив движенью
Мне нравится видеть на тонком лице
Слепое желанье соитья с мишенью…
дегустаторы жизней, гурмэ, сомелье, наркоманы -
мы зависим от послевкусия вин и наличия соли
в каждом блюде, в любом. нам то слишком её, то мало,
мы: то джекил, то - хайд. мы - то пер гюнт, то - сольвейг.
наших трепетных эго количество равно количеству масок:
бывает, сам не поймёшь - кто там в зеркале, в зазеркалье?
это я? фу, как мерзко скрипит протез - надо смазать,
фу, как гадко орёт попугай на плече, как нахально!
срочно! срочно переодеться в кого-то другого; в иную
шмотку, жизнь, атмосферу, лирику, прозу, драму.
пусть я буду вальмоном, и пусть я тебя ревную,
под надменно-напудренной маской бесстыдной дамы,
ощущая девочку со сбитой коленкой - Бог мой! -
провести губами по ссадине, словно дуя
на царапины… и мат в 2 хода, и набоков
смеётся, и долорес для поцелуя
подставляет мгновенно взрослеющее запястье,
я расстегиваю милльёны пуговок на перчатке
и мечтаю скорее добраться до вен, в них зубами завязнуть,
присосаться, как дракула, к этой бездонной чарке.
после - вытереть рот чьей-то тонкой чистой подвязкой,
трубку туго набить, запалить, ощущая, как пальцы греют
её бёдра бриаровые. умыться, меняя маску…
но на чью? бэзила холлуорда? хм… дориана грея?
Ты целуешься - и как ребенок, и как бандит.
Ты болтаешь - и как профессор, и как балбес.
Ты упрям, беспощаден. ты нежен, раним и дик.
Ты прекрасен, мой мальчик. я люблю тебя безоговорок. я люблю тебя.
Я хочубыть с тобой до отказа.
До самого самого «стоп».
Просто быть: бить посуду - нести какую-то чушь -
Любиться любиться - гостей приглашать за стол -
Пить вино - прыгать в воду - пялиться в небеса -
На горках американских кататься туда сюда -
Смотреться до самозабвенья в твои глаза -
Болтаться по миру: лондон-париж-судак-гурзуф
Непременно ницца - антиб…
С трудом затем вспоминать маршруты, Курить кальян, смеяться до слёз,
Строить в тоскане дом.
А когда ты ужалишь, просто впитывать яд.
Просто быть. с тобой, мой маленький смуглый чёрт,
Смешавший во мне коктейль из неровных рифм.
И если мне потребуется поплакать в чьё-то плечо,
Я желаю себе, чтоб оно оказалось твоим
Так сладостно, невыносимо близка:
Не сдали бы нервы предательски-бойко.
Пятнадцать секунд, чтоб тебя приласкать,
Прощаясь с тобой, уходя на работу.
Так сладостно нежить твой голос и глаз
Ловить камышовые блики. Послушай,
Я очень хочу, чтоб зима не смогла
Меня уничтожить. Становятся глуше
Шаги пешеходов. Целую в лицо.
Пристойно. Отчаянно. Неотвратимо.
Во рту растекается вкус леденцов.
Ты мною любима. Ты. Мною. Любима.
хочу стать крупицей всех любовников мира.
пахнуть то мускусом, то молоком, то миррой.
задыхаться, хрипеть, стиснув зубы, стонать, метаться
по постелям, подстилкам, набитым трухой матрасам.
хочу стать нежной чешуйкой кожи, частицей
всех любовников мира. десятки раз воплотиться:
в поцелуи до боли; в ароматные капли пота;
в схватки бешеной ревности, когда довольно любого
взгляда вниз для бессонницы, полной сигарного пепла;
в ожерелье кровоподтеков, губами оставленных; в пекло
рук, не знающих удержу, от предплечий и до ладоней
воспаленных желаньем; в тоску, чей точёный сосуд бездонней
с каждой встречей; в пощечину; в брошенную перчатку;
в незаметные посторонним прозрачные отпечатки
тонких пальцев на потемневших клавишах пианино;
в сон полуденный послелюбовный, текущий мимо
часовых и минутных; в опиум будуаров;
в декольте из шелка, бархата и муара;
в тёплый воск свечи, которая не погасла…
хочу быть каждым и каждой в момент оргазма,
на себе замыкая звериный экстаз планеты.
и прошу, чтобы вы со мной ощутили это.
***
Режу лопатки в поисках крыльев:
Где-то же жалили, где-то же были.
Шкуру - на шубу, клыки - на подарки.
Ты испугалась? Не нападаю.
Падаю, пулей навылет отмечена…
Комья земли и помельче, помельче, ну,
Сыпь, не стесняйся. Я так благодарна
Пуле, а то, что навылет - подавно.
Легкость отныне лишь признак прощанья.
Режу лопатки… Нежней… Затрещали
И вырываясь из кожи, из пыли
Тысячи кож, обнаружились крылья.
Больно и сладко, и солоно нёбо.
Движенье без тела размашисто-ново.
Я брежу тобой бездыханно и мертво
Как швейной машинки стук, звук пулемета…
Девочка, нежность цветущих актиний,
Как ты любима… Так не любили
Даже Христа…
мне нравится Ваша способность случаться:
не предупреждая звонком, постучаться
в окно, через форточку выдохнуть имя
мое. а какая Вы с теми, другими,
с не мной - безразлично. мне нравится пламя
всех Ваших обличий: кудрями, углами,
зачесом назад - безусловно. мне крайне
занятно себя находить на экране,
похожей на Вас - и обратно. куда бы уехать, что слать Вам по две телеграммы
за сутки - на завтрак одну и на полдник
другую - шифруясь, но вовсе не помнить,
ключ к шифру минуту спустя? и откуда
вернуться домой? Вы гадали бы: «куба…
бразилия… африка… греция… тихо!
молчите! молчите! сейчас! аргентина.?»
мне нравится Ваша змеиная медность:
губами, глазами и лбом - несомненно
опасная. нравится думать: пожалуй,
я Вас украду среди ночи - в пижаме,
в уютную клетку шотландскую пледе.
мне нравится петь Вам, чтоб в каждом куплете
сбиваться. мой голос от кофе и перца
немного шершав, но желание петься,
как женская жажда, не чувствует боли,
упрямой струей извивается. в горле
гвоздичная сладость джарума. ноябрь
советует спрятаться глубже, но я бы
просила Вас чуть обождать.
я хочу с тобой близости, нежной, как снег
только выпавший, или как дождь над Парижем,
или небо. оно опускается ниже,
если спать вперемешку и видеть во сне
город детства в оранжевых каплях слюды,
в янтаре полнолуния, в мареве лета,
в двух косичках упрямых, в штанах из вельвета,
на коленках протертых. пылинки-следы
пребывания нас в данном времени лишь
обнаружат для тех, кто появится после,
неразрывную, тоненькой линией, подпись,
словно строчку на карте по буквам «п, а р и ж»;
подчеркнут обреченность тебя на меня
и обратно, взаимностью нас обжигая
до изнанки, она невозможно живая,
и её невозможно же нам поменять.
я раньше любила - как пахнет мама;
и тосковала по ней до визга.
трясусь в прохладном трамвае марта,
на зыбком поручне птицей висну.
я не привыкла к москве. и это
диагноз тихой периферии.
ну, нате строчку (толкаю enter):
перины, рифы, ревмиры, риги…
…регаты, ривкины, ревматизмы,
ребята с фигами по карманам…
на зыбком поручне птицей висну,
а крыльев мало и корма мало,
и крошки солнечные с бордюра
сметает дворник тугой метелкой.
я раньше многих любила. дура
была. а стала обычной теткой.