Мы договорились встретиться в гостинице в Петербурге. Я приехал туда раньше на три недели. Очень хотелось посмотреть город. Экскурсии я не любил. Я просто ходил и смотрел то что находил интересным. Иногда сидел в гостинице целыми днями и ждал ее. Погода была пасмурной. Гостиница была дешевая и сырая. В тускло освещаемых комнатах пахло плесенью. И почти каждый день на ужин давали селедку на промасленной бумаге. Перед ужином я обязательно спускался в киоск за вечерней газетой. Пронизывающий ветер заставлял меня поднять ворот, но никак не мог сдвинуть эти тяжелые тучи… Ворчание немолодой горничной убиравшейся за дверью, сопровождало меня когда я готовился ко сну. Я аккуратно складывал одежду и залезал в отсыревшую кровать. В оконные щели слегка дуло. Засыпая я доставал фото. Я так давно ее жду что эта неделя стала уже бесконечной. Я влюбился в это фото. Хоть и оно было черно белым, но я знал что у этой девушки глаза цвета неба. Того самого неба которого никогда не бывает в Петербурге.
День сменялся днем. Неизменно я ходил за вечерней газетой и неизменно я ужинал селедкой на промасленной бумаге при тускло-теплом свете моего номера. А в окна все так же дул ветер. Иногда ночью я не верил. Терял все что есть. Я метался в бреду и изнемогая спешно одевался и бежал на улицу. Просто потому что хотелось бежать. И ветер еще сильнее рвал полы моего плаща, а мелкий дождь осыпал с головы до ног… Я возвращался поздно ночью. Обессилевший и продрогший. Пожилая горничная недовольно ворчала.

Я заболел. Видимо слишком продрог. Я все ждал их. Очаровательное лицо и глаза цвета неба. Ждал их как свое утешение. Я смотрел на людей из окна. Порывы ветра доносились до моей кожи. Наверняка кто-то из них был счастлив. Я чувствовал себя как больной от которого уходят посетители. Их ждет счастливая жизнь я обречен остаток времени лежать на этой койке и смотреть в окно на счастливых людей. В тот день когда она была должна приехать я вышел на улицу. Слабый и пошатывающийся я вдыхал этот воздух. На удивление свежий. На улице было уже темно и фонарь тускло мерцал. Кое-как я добрел до киоска и медленно идя на нетвердых ногах шел обратно с зажатой подмышку вечерней газетой. Через три дня мне я пошел на поправку. И еще через день уехал. Петербург был все так же хмур. Нева волновалась серебристой рябью. Я вытащил фото из нагрудного кармана и всмотрелся охваченный противоречивыми чувствами. Я уезжал зная что теперь никогда не увижу глаза цвета неба.