Для меня вопрос насущной необходимости мата для интеллигенции был окончательно закрыт много лет назад, после истории, рассказанной мне одним приятелем. В средней советской школе этот приятель слыл конченым «ботаником». Мало того, что он читал книги вне школьной программы, посещал музеи и носил очки. Он вдобавок учился в музыкальной школе по классу скрипки. «Со скрипкой во дворе» — это вызов, равносильный «без трусов в филармонии». Если бы приятель был весь покрыт струпьями, от него и то шарахались бы меньше. У него был лишь один друг — такой же «играй яша играй» из покровских ворот и пишичитай из параллельного класса, который занимался в той же музыкальной школе фортепиано.
Однажды мой приятель-скрипач возвращался домой со своим другом-пианистом после отчетного концерта в музыкальной школе. Их путь лежал через враждебные прерии кровожадных индейцев — дворы пятиэтажек. То тут то там, как семечки, была рассыпана шпана. По словам моего приятеля-скрипача, в тот вечер они сумели бы проскочить без потерь, если бы не жабо. На обоих были концертные костюмы с белоснежными жабо. «С жабо во дворе» — это вызов, аналогов которому в параллельном мире не найти, потому как что может быть страшнее «без трусов в филармонии»? Но это было страшнее в разы. Как заметил приятель-скрипач, шпана была возмущена настолько, что их сразу начали бить. Обошлись без прелюдий, без всех этих «а вы чьих будете», «кого знаете» и «дай прикурить».
Товарищей спасла музыка. Не то, чтобы они изловчились устроить импровизированный концерт для птушников и смягчить их сердца. Просто скрипачу пару раз удалось удачно попасть футляром со скрипкой, которым он отмахивался от нападавших, кому-то по голове, и свора отхлынула. А тут уже подоспело классическое «да что ж это делается» от бабушек на лавочке, в ближайшем доме оказался опорный пункт, на порог которого вышел участковый и стал грозно почёсывать пузо — одним словом, ребята сумели ускользнуть.
Отбежав на безопасное расстояние, они осмотрелись и поняли, что изрядно потрепаны. Пианист предложил скрипачу пойти к нему домой, чтобы умыться и привести себя в порядок. Скрипач согласился — у него были строгие родители, и, если бы он явился на порог в текущей редакции, они бы с удовольствием завершили начатое шпаной. «А у тебя кто дома?» — внезапно спохватился скрипач, — «нас не будут ругать?». «Не беспокойся, у меня только бабуля», — ответил пианист. «Бабуля» — это вечный синоним всепрощения и полюса добра в противоположность родительской империи зла, поэтому скрипач уверенно зашагал в будущее. Он уверенно шагал в будущее и, набираясь постфактум невероятного мужества, как любой интеллигент после драки, думал о преимуществе фортепиано перед скрипкой в сражении. Вот если бы у него было с собой фортепиано, а не чахлая скрипка, ух он бы тогда поотшибал хулиганам пальцы крышкой.
По дороге пианист рассказал скрипачу о своей бабушке. О том, что она по профессии переводчик, знает много языков, выписывает «роман-газету» и была знакома с Нейгаузом. Рассказывая мне эту историю, мой приятель отдельно почеркнул в данном месте, что именно такой странный винегрет о своей родственнице выдал ему в тот день его спутник. После этого описания у скрипача сформировался четкий образ бабули в виде пугливой болонки в больших очках.
Дверь им открыла крупная пожилая женщина с большими руками и крупными чертами лица. От болонки остались только очки. Как заметил мой приятель, бабушка напоминала ему Раневскую.
Бабуля немедленно провела их двоих из темного коридора в гостиную, где горела гигантская люстра под красным абажуром. Там она принялась их осматривать, причмокивая и цокая языком и ни капельки не церемонясь. По словам приятеля, у них было, на что посмотреть. Волосы колтунами, концертные костюмы клочьями, пуговицы рваными нитками. Особенно пострадали жабо — все черные и потрепанные. Как будто их обладатели по несколько раз каждый падали в оркестровую яму под ударные. У пианиста оно вообще торчало из кармана, отбитое в неравном бою с будущим фрезеровщиком. Бабуля суетилась вокруг них, подозрительно сверкая очками и не проронив ни слова, от чего скрипач забеспокоился. Его собственную бабушку к этому моменту пришлось бы уже три раза возвращать из обморока нашатырем. Внезапно бабуля произнесла низким мужским голосом, обращаясь к внуку-пианисту:
— Ну, милый мой, это пи*дец.
Пианист мгновенно залился густой краской и, виновато косясь на скрипача, зачем-то перешел на громкий шепот и спросил бабулю:
— Бабуля, ты, наверное, хотела сказать «кошмар»?
— Увы, милый мой, — ответила бабуля спокойно, — кошмар был вчера, когда ты принес из школы тройку по русскому. А сегодня это именно пи*дец.