Часть 11.(сборная)
Мы с тобой одной крови…
Женщина в халате и тапочках стояла возле дверей станции переливания крови и плакала. Прохожие не обращали на нее внимания, все шли мимо погруженные в свои проблемы. А женщина эта не знала, как вернуться в палату, как зайти и сказать своему сыну, что доноров нет, и крови на станции тоже нет. И что ему остается только погибать от кровотечения. Она не знала, как это сделать, поэтому просто стояла на улице, прислонившись спиной к стенке.
- Оля, что случилось - еще одна женщина в халате и тапочках подошла к дверям станции переливания крови. С ней был какой-то мужчина.
- Доноров, нет доноров! И крови нет, не дают больше, говорят, что осталось только 2 флакона, это неприкасаемый запас - Оля расплакалась сильнее - а где мне их, доноров, взять в чужом городе???
- Доноры нужны срочно?
- Да, у Вити гемоглобин уже неделю 50, а тут еще и кровотечение… Не знаю, я просто не знаю что делать!
- А у моего гемоглобин 80. А какая группа нужна?
- Первая.
- И у нас первая… я вот донора нашла, бесплатно мужчина согласился. Давай он для твоего Вити кровь сдаст. А мы как-нибудь продержимся - женщина шепнула что-то мужчине и ушла. Ушла быстро, не оглядываясь. Она искала доноров 3 дня, и сейчас отдала того единственного, кто согласился помочь. Завтра ей снова надо будет пускаться на поиски, но сейчас, в этот момент она знала, что поступила правильно, ведь у ее ребенка есть время дождаться помощи, а у Вити нету…
Когда страшно…
Мне плохо, очень плохо. Уже не первый день. Уже не первый раз за сегодня. Реаниматологи ходят ко мне с ужасающей регулярностью, но забирать к себе отказываются. Поэтому я медленно умираю на глазах у всего отделения, на глазах у моего соседа по палате, шестилетнего Антохи…
И опять мучительная одышка… опять провал… опять тошнотворный вкус резины на губах - значит уже пришли реаниматологи и делают искусственное дыхание. Это хорошо, это значит, что я выиграла еще пару часов…
Разговоры врачей… малопонятные медицинские термины… ставшая привычной фраза «остановка дыхания», ставшее привычным «ей уже недолго осталось» сказанное равнодушным голосом, не глядя на меня. Правильно говорят - человек ко всему привыкает… вот и я уже привыкла… вот и меня уже не пугают эти слова… как будто это нормально - слышать о своей скорой смерти…
Болезненные попытки найти вену, не прекращая искусственного дыхания. Я болезненно морщусь, иногда тихо ойкаю… А еще рассматриваю стену, напротив - Антохина кровать, на которой разбросаны машинки… опять я своими приступами прервала ребенку игру - улыбаюсь сама себе. Рядом с кроватью тумбочка, на ней тоже машинка, наверное, Антоха положил ее туда, когда выходил из палаты, чтоб не мешать реаниматологам, вот и дверца тумбочки открыта, она почему-то подрагивает. Опускаю взгляд на пол - из-под дверцы тумбочки выглядывают детские тапочки…
Боже мой! Рывком срываю с лица маску и сдавленным голосом зову «Антон!». Из тумбочки раздается тихий стон и всхлипывание. Медсестра, поняв, что происходит, подбегает к тумбочке, распахивает дверцу. Антоха сидит в тумбочке, уткнувшись лицом в колени и закрыв уши ладошками, он тихо всхлипывает. Медсестра выхватывает Антоху из тумбочки, берет на руки… «Антоша, почему ты плачешь?»… В ответ жалобный голос «Мне страшно!» и рыдания…
11 вечера. Антоха сидит в столовой, сонно положив голову на стол. Он не хочет идти в палату… он боится, боится меня, боится моей болезни, боится смерти, тяжелый дух которой поселился в нашей палате. Все отделение уже не первый час уговаривает Антона вернуться в палату. Наконец он соглашается. Антоха стоит на пороге палаты, внимательно разглядывая меня… «Антоша, заходи!» - зову я его… он еще раз недоверчиво осматривает меня и делает шаг в палату…
- А ты больше не будешь умирать? Мне ТАК страшно когда ты умираешь…
- Не буду! - вру я Антону
- Честно?
- Честно! - еще раз вру и про себя молю Бога, чтобы меня забрали в реанимацию и освободили Антоху от ужаса созерцания чужой смерти… Мне страшно умирать в одиночестве реанимационной палаты,… но еще страшнее мне умирать на глазах у шестилетнего ребенка!
День учителя
Как-то так вышло, что 5 или 6 мамочек из отделения оказались, так или иначе связанными с педагогикой. В обычной кутерьме все как-то забыли про профессиональный праздник, когда кому-то позвонили коллеги поздравить. Тут же было принято решение отпраздновать день учителя.
В столовой сдвинули столы, на тарелочках аккуратно нарезанная колбаса, сыр, сало, лимончик. Все как положено в теплой компании. Когда все уже сели и приготовились говорить тост, обнаружилось, что спиртного-то нет. А без спиртного вроде бы и не праздник вовсе. Бежать за вином было уже поздно, когда вдруг кто-то вспомнил, что у него в палате стоит бутылка водки. Водка, которую покупали, чтобы растирать температурящих больных. Бутылка немедленно была выставлена на стол. Но коллектив исключительно женский, поэтому водку в чистом виде никто не пьет. Снова задачка,… но и тут нашлось решение - у кого-то из детворы выпросили бутылку «спрайта», ним и решено было разбавлять горькую. Разлили по первой, выпили за то, чтобы встретить следующий день учителя не здесь.
И тут в отделение зашла дежурная врач. Кто-то быстрым движением схватил бутылку со стола и сунул мне в коляску за спину. Хорошо заткнуть бутылку не успели, и я почувствовала, как футболка у меня на спине становится влажной. А еще характерный водочный запах ставал все сильнее. Дежурная врач окинула столовую взглядом. На столе явно стояла закуска, но из напитков был только «спрайт», а в чашках тоже поднимались газовые пузырьки. Но запах алкоголя был явным…
- Вы же знаете, что распитие спиртных напитков в больнице запрещено - строго обратилась она к мамочкам.
- Конечно, а как же! - зашумели они, глядя на дежурного врача честными до неприличия глазами.
- Встаньте, пожалуйста, и отойдите от столов - врач была полна решимости найти улики группового пьянства. Но на стульях, в руках у мамочек ничего не было.
И тут я увидела, как двое ребятишек тыкают пальцами на пол под моей коляской и смеются. Я все сразу поняла - водка стекала с коляски и под ней начала образовываться интригующая лужица. Незаметно я дернула ближайшую ко мне мамочку и многозначительно покосилась на пол. Она опустила взгляд, хихикнула и стала так, чтобы закрыть эту лужу от взгляда дежурного врача. Мы с ней переглядывались и с трудом сдерживали смех.
- Ира, а не от тебя ли пахнет водкой? - врач стояла прямо возле меня и водила туда-сюда взглядом по моему истощенному телу. Действительно, представить, что эти тридцать килограмм живого веса могут пить водку, было сложно.
- У меня температура была, водкой растирали - сочиняла я на ходу, вспомнив изначальное назначение этой бутылки.
- Аааа, ну тогда ладно - врач еще несколько раз принюхалась ко мне и ушла из отделения. Все, кто был в столовой, разразились смехом. Только мамочки из соседнего отделения, которые пришли посмотреть у нас телевизор, не могли понять всеобщего веселья.
Все, что осталось в бутылке, разлили по чашкам и выпили за удачную конспирацию. Потом были разговоры допоздна, разные разговоры. Вспоминали о прошлой жизни, мечтали о будущей. И только мыслям о настоящем, заполненном борьбой, в этот вечер было не место…
Спина
Дышать, дышать, дышать… мало кто из людей представляет как это мучительно - не иметь возможность вдохнуть воздух. Мы делаем сотни и тысячи вдохов в сутки, даже не замечая этого. Я тоже не замечала, пока коварная болезнь не лишила меня этой элементарной возможности - втянуть в себя воздух…
Дышать, дышать… я умоляла дежурного врача вызвать реанимацию, где меня могли избавить от мучительного умирания от удушья в ясном сознании. Я знала, что за это придется дорого платить - одиночество в реанимационной палате, сводящий с ума своей монотонностью звук аппарат искусственного дыхания, боль в горле от стоящей в нем трубки… Но все это не казалось таким уж ужасным в сравнении с чувством нехватки воздуха, с которым невозможно было бороться, которое невозможно было терпеть…
Дышать, дышать… уже третий час я жду обещанных реаниматологов… А их все нет. Но я собираю всю силу воли в кулак и усилием воли пытаюсь втянуть в себя воздух. Еще и еще раз…
Дышать, дышать… знакомые шаркающие шаги по коридору… круглое, какое-то детское лицо, на котором всегда загадочная улыбка. Это - мой ангел хранитель, полгода назад этот человек спасал меня, когда все признали это нецелесообразным. В одиночку, сутки он спасал меня, в то время как другие врачи стояли и смотрели на то, как я умираю. Я обязана этому человеку последними шестью месяцами своей жизни. И вот сейчас он приложит все усилия, чтобы дать мне еще шесть… пусть хотя бы 6 дней…
Дышать, дышать… сквозь мучительное удушье нахожу в себе силы улыбнуться ему. А он отводит взгляд… Что-то не то - искрой проносится у меня в голове. Не поднимая на меня глаз, он слушает мои легкие, по которым уже почти не идет воздух, считает запредельно быстрый и аритмичный пульс, глубокомысленно рассматривает синие от нехватки кислорода пальцы рук. Он закончил осмотр, встал, я снова героически улыбаюсь ему, хотя он не смотрит на мое лицо. Я готова услышать его «поехали в реанимацию?», но он молчит. Он стоит возле моей кровати, смотрит в пол… Он, ни слова не говоря мне, аккуратно проводит рукой по маминому плечу и… выходит…
Дышать, дышать… с того самого момента чувство удушья ассоциируется у меня со спиной в синем хирургическом костюме и с шаркающими удаляющимися шагами… Мой ангел отказался от меня… он сдался… те 10 секунд, которые он шел от моей кровати до двери, навсегда сохранились в моей памяти. Я и сейчас слышу шаркающие шаги, левой ногой чуть более длинный шаг, чем правой. И я сейчас вижу спину в синем хирургическом костюме… спину и крохотное пятнышко зеленки, напоминающее формой осьминога, на ткани чуть выше правой лопатки. Я и сейчас чувствую ужас предательства, который ощутила в тот момент… Ужас от того, что твое сердце еще бьется, но все тебя считают мертвым… Ужас от того, что даже твой ангел-хранитель отказался от тебя… отвернулся… ушел… бросил…
Дышать, дышать… никто не поможет мне победить удушье… никто и пальцем не пошевельнет, чтобы облегчить страдания четырнадцатилетней девочки… ведь у нее рак, ведь она инвалид, зачем продлевать ее страдания - так гуманно объяснят свой поступок врачи. Бог им судья… А мой ангел-хранитель позвонит завтра, чтоб узнать о моем состоянии. Он позвонит и послезавтра, и послепослезавтра… он будет звонить каждый день, с замиранием сердца задавая один и тот же вопрос: «как состояние Гавришевой». А через несколько лет он улыбнется мне своей загадочной улыбкой и скажет, глядя в глаза, впервые после того случая, глядя прямо в глаза «Ирка, я так рад, что ты выжила!». И конечно я прощу ему все… и конечно никогда не напомню о том дне… только по прошествии даже 8 лет, я буду продолжать вздрагивать, когда после теплых встреч он, уходя, будет поворачиваться ко мне спиной…
Страшная тайна
Я - самый тяжелый ребенок в отделении, я не могу даже сидеть, не могу двигаться. На правах умирающей я вместе с мамой лежу в отдельной палате (а не как другие по 4 ребенка и 4 мамы в комнате в 15 кв. метров), на единственной функциональной (которая много лет назад застыла в положении с чуть приподнятым головным концом) койке, а не на кровати с панцирной сеткой, которая прогибается до пола, как у других детей. Удобно растянувшись на огромной (более метра в ширину) кровати, я думаю, что быть умирающей не так уж и плохо, это дает и свои привилегии…
Сегодня хороший день! После ночного прихода врачей реанимации я почти не задыхаюсь, а прокапанные ночью 400 мл глюкозы немного смягчили чувство жажды. В общем, сегодня у меня все почти хорошо. Наверное, по моему лицу это видно всем детям в отделении и моя палата очень быстро наполняется друзьями. Рядом со мной на кровати, подложив под спину подушку, сидит Сережка, 12 лет - парень-гемофилик с тяжелейшим поражением суставов и перенесший несколько инсультов. Он не может ходить, его мама не может быть рядом с ним. Поэтому если мне не очень плохо, то Серегу с утра «забрасывают» ко мне на кровать, где мы и толчемся целый день. Сережка уже никогда не сможет ходить, но он этого еще не знает… А вот Сашка, 10 лет… светлый мальчик, который благодаря усилиям родителей идет день в день по протоколу. Он еще не знает, что в ближайшие дни он подхватит гепатит С и через 3 месяца умрет в реанимации от печеночной недостаточности, будучи в ремиссии по лейкозу. А вот, как всегда с краю, синеглазый Рома, 11 лет. У него миелодиспластический синдром, МДС. Тогда все у нас в отделении считали его везунчиком, ведь выживаемость при лейкозе была 11%, а при МДС аж 20% (сейчас при выживаемости при лейкозе 75 процентов, при МДС без ТКМ остались все те же 20). Ромка поборется 1,5 года, но все же попадет в те 80%, которым не суждено выжить. А вот Наташа, 13 лет… у нее миелобластный лейкоз. За 5 последних лет от него умерли ее бабушка и дядя. Через 6 месяцев Наташа пополнит семейный список умерших от лейкоза…
Взрослые, воспользовавшись случаем, когда половина отделения собралась вместе, пошли в столовую отдохнуть от нас, оставив нам бутылку фанты.
- Давайте помянем Кирилла, который умер здесь 40 дней назад? - Рома разливает фанту по стаканам. Кирилл пролежал в этой палате смертников, на этой же кровати, где сейчас погибаю я, больше месяца… но…
- И Андрюху… - вздыхает Наташа, которая лежала с двухлетним Андреем в одной палате.
- Андрей умер… сейчас посчитаю… 31 день назад, а поминать нужно на 9 и 40 - поправляет подругу Сашка.
- Давайте помянем всех, кто «ушел» в этом отделении - подытоживает Сергей. Он лечится здесь уже 12 лет, на его глазах умерли десятки детей… - Например, год назад в этот день «ушел» Вовка, а 5 лет назад - Света…
- Да, давайте за всех, кого не смогли спасти! - делая судорожный вдох после каждого слова, говорю я.
Все тихо склонили головы, и отпили из своих стаканов…
- Слышали - вчера Коля умер дома? - грустно спросил Ромка. Он вообще очень мало разговаривал, чаще просто сидел, наклонив голову на бок, почти не мигая своими огромными грустными голубыми глазами. Он лежал в больнице один - его мама вынуждена была работать в 2 смены чтоб обеспечить Ромку и его неблагополучного отца… Ромка не находил общего языка с мамой, он не мог простить этой тихой женщине своего одиночества…
- Да, знаем - в один голос ответили все, кто был в палате…
- Блин, обидно-то как! Три года боролись, и по блату в Киеве лечились, а все равно не спасли пацана… - тихо сказал Саша.
- Что поделаешь, все равно большинство из нас скоро умрет, - это Наташа…
- Интересно, кто следующий? - как-то обыденно спросил Ромка. Все молчали, глядя на пузырьки фанты в чашках.
- Я, наверное… - пожала плечами я.
- Да, Ирка, вид у тебя действительно неважнецкий - пробежав по моему истощенному телу взглядом, изрек Серега.
- Ну, Серега, ты как всегда в своем репертуаре! Нет комплимент перед смертью сделать, а ты «неважнецкий»… - Наташа в шуткy стукнула Серегу, но не сильно, чтоб не оставить на теле гемофилика синяка. Все остальные, в том числе и я, смеялись до слез.
- Не знаю, может, мы действительно все скоро умрем, но до этого мы еще повоюем! - поднимая чашку с фантой, сказал Саша.
- Повоюем! - дружно и весело ответили мы хором и чокнулись чашками.
В это время наши родители в столовой вырабатывали тактику, как скрыть от нас Колину смерть. Ведь они уверены - это страшная тайна!
Дети онкоотделений сейчас имеют бесценный шанс выжить… Шанс, которого не было у моих друзей… Шанс, который сейчас мы просто обязаны использовать! Сейчас, 10 лет спустя, онкобольные дети не должны разделить судьбу моих друзей! И мы можем сделать очень много для этого! Мы можем внести свой вклад в спасение таких Саш, Ром, Наташ сейчас! Нужно только не быть равнодушным…