Мне несложно начать, просто всё не всерьёз.
Хочешь - верь, а не хочешь - не верь:
Серпантин* - это хохот свихнувшихся звёзд.
Не спираль, а скорее, свирель.
Там, где числа и звуки свернулись в рулон,
Там, где боги считают до ста,
Начинается песня с обеих сторон
На изнанке открытого рта.
Это Пан, что пропал, где-то снова возник,**
Это он, свиристя наугад,
В лабиринты и петли мишурной возни
Для чего-то напел звездопад.
Ну, а тот, начиная дорогу с азов,
От змеиной тропы вдалеке,
Отразился в руке, как ладонный узор,
Потому что родился в руке
И в губах, что выводят мелодию сфер
На двойную спираль ДНК,
Где украденным светом горит Lucifer,***
И его не удержишь в руках.
Не наденешь узду, не набросишь платок -
Может, просто ещё не пора…
Серпантин - это хохот свихнувшихся строк.
Пустоцвет… канитель… мишура…
И холодно. И рушатся следы
Мои. На снег - поверх чужого следа…
А в вышине нетерпеливый дым
Печной трубы спешит начать беседу
С воздушным завсегдатаем небес…
Но облако молчит темно и строго.
Ты слышишь, брат?! Зачем к нему полез?
Оно уже беременно от Бога -
Не от тебя! Небесная вода
Не назовёт твоё земное имя.
Бредут дымы неведомо куда…
Земля не бросит. Небо не подымет.
А в раю - тишина. Прибывает живая вода
И ложится у ног, становясь в основанье природы.
Зачинается мир, и беременный Евой Адам
Хоть плода не вкусил, но уже отравился от плода.
Дремлет маленький сад в обрамленье плющей и лиан,
Олеандровый запах сливается с духом магнолий.
И Великий Питон - повелитель и друг обезьян,
Раздвигает пространство запрета - свободой и болью.
Но Адам одинок. Бес в ребро, к сожаленью, не в счёт:
Он ещё не разжился - ни плотью, ни духом, ни слогом.
И живая вода, словно мёртвое время, течёт,
Отражая не Бога, а только пародию Бога.
Молодой бандерлог, он всецело подвластен Змее.
Если выбор - не выбор, а хроника вечного спора
Между злом и добром - он на брюхе пройдёт по Земле.
Не один. Вместе с Евой… И Дарвин родится нескоро…
я часто мысли чувствую без слов,
мне кажется, у них есть вкус и запах,
какие-то, я не люблю, /как плов/
от некоторых хочется мне драпать.
есть твёрдые, как доменная сталь,
есть рыхлые, как мягкая перина,
есть те, от коих множится печаль,
а есть такие, что под стать скотине.
есть мысли, что горят в ночИ огнём,
от пламенного чувства, как вулкана! …
есть мысли, что доступны лишь вдвоём,
пусть даже, эти двое в разных странах.
а есть - в которых бездна, … океан!
сильнее притяжения магнита,
что режут, словно молния, туман,
острее даже самой острой бритвы…
…
я часто мысли чувствую без слов!
не хвастаюсь, скорей - делюсь невзгодой…
не часто я бываю в царстве снов…
видать, наказан… матушкой-природой…
* * *
Когда годами дорастёшь
До осознанья сути бренной -
Повиснешь, как худая вошь,
На остром краешке Вселенной.
И подрасстрельным у стены,
Разубеждаешься в приметах.
И все вопросы учтены,
И не нуждаются в ответах.
* * *
Придёшь сюда, у дней своих на склоне,
Припомнишь всех, кого ты проводил.
И тянутся холодные ладони
К тебе из свежевырытых могил.
Как много их, ушедших безвозвратно,
И светлых, и живых, ещё вчера…
И ворон за плечами многократно
На твой вопрос прокаркает: «Пора!»
И разразится сердце вещим сбоем,
Присядешь наземь, сумрачен и тих -
Они обступят вкруг тебя гурьбою,
И мёртвых любишь больше, чем живых.
* * *
Увы, нам не дано решать,
Кто больше свят, кто больше грешен.
Когда восстала рать на рать,
В том каждый накрепко замешан.
Вины отдельной нет ничьей
В том, кто убил, кто принял муку.
Всяк к списку жертв и палачей
Свою прикладывает руку.
Вопросы прячут свой ответ
В кровавый ком бинтов и ваты -
Невиноватых нынче нет,
Все, вплоть до мёртвых, виноваты.
На моём участке жизни
Три обшарпанных скамьи,
Вишни под навесом киснут,
(Вишни, правда, не мои),
Тень, плетень, дурная клушка,
Тишь, поросшая травой,
Вёдра со скрипучей дужкой,
Тяпки ржавые насквозь,
Тапки рваные в канаве,
Яблонь мёртвые плоды,
Грядки, втоптанные в гравий,
Чьи-то грязные следы,
Стул приземистый без спинки,
Груда сломанных лопат
В едкой слякоти тропинки,
Пёс, предместий оккупант,
Солнце, чтобы не озябли
В час безделья лопухи,
И разбросанные грабли -
Шагу некуда ступить.
Удел! У каждого он свой.
Кому- то суждено «звездой»
Быть яркой, праздной, беззаботной…
Кому-то вечно быть голодной
Замученной, дрожащей «мышкой»
И думать: «Как бы чё не вышло?!»
Удел! У каждого он свой,
Но есть один секрет простой,
Который всё и объясняет;
Не хочет «мышь» - «звездой» не станет.
Разгадать я пытался путь звезд.
Мной вопросов накоплено много.
Не измерить ответы природой.
Мир различен. Отчасти - непрост.
Вот, к примеру, зачем одиноко
Ежедневно выходит Луна
И гуляет, пока допьяна
Не упьется зарею востока?
Да. Возможно боится она,
Что в той темени, мертвой, глубокой,
Споткнется слепая Земля?
А, быть может, забудет свой путь
И не сможет индиговым оком
В той системе планет всех блеснуть?
Почему и не дарит нам Солнце
Свое вечно тепло. Орхидеи
Ведь всегда бы тогда хорошели.
Да, мы знаем, что солнце вернется.
Обижаясь, оно неужели,
Не являясь уже взаперти,
В каждый миг от нас может уйти?
Глотал молчания прекрасные я капли,
Когда в глубоком блеске ночь мне рисовала
Лампады вечных снов, из злата саблю.
Тогда был восхищен безмерностью кораллов.
И стало для меня теплей сапфиров одеяло,
Как осенью становится теплей,
Кружащих мотыльков-листков чарующая стая
Когда сплетается в одну вся карусель
Пережевывает нас судьба медленно:
Эскимо мы в руках у фортуны -
В морозильник нас? Съесть ли немедленно? -
Ожидаем ответ мы чугунный!
Заливается роза тщестлавная,
Ведь все люди - пузырики мыльные!
И для них только зеркало - главное,
Обожают и яблоки ссыльные.
В суете мы погрязли все полностью!
И ползём мы инертно улиткой.
Забываем за этой минорностью.
Что судьба - драгоценный наш слиток.
А фонарь, словно череп светящийся!
Он плюётся огрызками солнца.
Он следит всё за теми, кто тлящийся -
Продувает с душою червонцы!
И постели уже перепачканы,
И фонарь стал давно от них рыжим,
Тьма ненужных всех душ - уже пачками -
Даже небо уж мнится бесстыжим!
Ныне внутренний мир значит менее -
Позабыт нами греческий профиль!
Золотому тельцу поклонение -
Иной людям путь на Голгофу.
Когда надежда крепко спит,
Когда усталость входит в моду,
И время бешено летит,
Я уезжаю на природу.
Я поднимаюсь к облакам,
Укрывшим горные вершины.
Оттуда розовей закат,
И моря голубей глубины.
Вокруг меня небес покой
Окутал землю синей гладью.
И там строкою за строкой
Стихи ложатся ровной прядью.
Я забываю обо всем,
Что на душе висело грузом,
И ночь за ночью, день за днем,
Я разговариваю с Музой.
Меня внизу ни кто не ждет,
Мне незачем туда спускаться.
Но жизнь своим чредом течет,
Мне не давая забываться.
Я покидаю высоту,
Стремглав несясь к земле усталой.
Я не боюсь, что упаду -
Господь постелет одеяло.
Мой стих сегодня завершен.
Глаза открыл во тьме колючей.
Полет к вершинам был лишь сном.
Во сне дается рифма лучше.
Резистос (А.А. Сумцов)
На ухо наступил медведь,
на горло - собственная песня.
Как страшно жить! Но умереть -
страшней. Ещё страшней - воскреснуть
и вдруг увидеть без прикрас
трёх обезьян в дорожных тогах -
пустыни ртов, ушей и глаз.
…Течёт сквозь пальцы время Бога,
латунный крест роняет след -
росток травы на бледном теле,
несётся прочь велосипед,
изобретённый на неделе;
в кармане прячется рецепт -
оmnia mea mecum porto,
и где-то там, за перевёртом,
день беспощаден и свиреп.
Пора сворачивать, держись -
здесь угол прям и так эвклидов,
что своевольная планида
кромсает на косынки жизнь
от точки ‹Я› до точки ‹Нет›.
Пути опять не изменились:
вопрос - ответ, вопрос - ответ,
латынь, латунь и катехизис.
Каждому свой пьедестал -
Свыше дано альтер-эго!
Кто от судьбы не устал?
Сам от себя кто не бегал?
Нет абсолютного зла!
Скверна бубновая дама;
Царь наш последний был слаб;
Изгнаны Ева с Адамом.
«Если» в истории нет,
Рок их таким оказался.
Каждый оставит здесь след -
В математическом вальсе.
Косы у ведьмы по пят -
Чем не прекрасная дева?
Ночью игрушки не спят -
Жаждут съесть детское тело.
Ангелам плакать нельзя;
Бесам нельзя улыбаться
Лезвием мысли скользят -
Спрятаю их за абзацем
Стужа, изморозь, морозы
И просвета не видать,
Что ты хмуришь брови грозно
И чернилишь всё тетрадь?
Шпалить рельсы - не пристало
В лютый холод на юга,
Гладить взглядом ночь устала
В мыслях южные брега, -
Развесёлости удАлой
И монет червонных звон…
Но в ответ зима стучалась
Мне отвесив свой поклон.
Copyright: Елена Григорьевская, 2015
Свидетельство о публикации 115 121 009 394
Мама, милая, не грусти -
Я живу, мое сердце бьется!
За обиды его прости,
Папа наш все поймет, вернется!
Что живой я - спасибо тебе!
Вместе справимся, не сомневаюсь…
Ой, смотри, у меня уже
Ножки-ручки, прости - толкаюсь…
А сегодня родился я!
Сообщили ему? Смеется?..
Знаю, мама, ты любишь меня…
Ну, а папа?.. Еще вернется…
А вчера я подрался в саду.
Мама злилась, ругалась даже!
Три часа простоял в углу!
Сдачи дал, думал - не накажет…
Я влюбился, и в первый раз
Как вести себя с ней - не знаю.
Взгляд под ноги, нелепость фраз…
А у мамы спросить стесняюсь!
Ненавижу тебя! У всех
Папы есть. Им, конечно, проще!
Как же нужен мне твой совет!
Ну когда уже ты вернешься?..
Ты прости, долго не писал.
Не до писем, ты знаешь, было…
Скоро папой я стану сам.
Вышло так… обещает сына.
Мне семнадцать, но, все равно,
Знаешь, папа, я их не брошу!
Не хочу, чтоб мой сын потом
Звал как я: «Ну когда вернешься?»…
А я дочку «родил» вчера!
Мы с Танюхой живем отлично:
Институт, как у всех - семья,
Есть работа, платят прилично…
Приезжай, погости чуток,
Внуков встретишь и улыбнешься…
Только слышится между строк:
«Ну когда уже ты вернешься?»…
Пап, ты умер, а я и не знал.
Мне вот только об этом сказали.
Я всю жизнь тебя, знаешь, ждал…
А сегодня за все прощаю…
А на кладбище ни души.
Как же жарко стоять под солнцем…
Мама, милая, ты прости,
Он уже никогда не вернется…