Стрела амура сбила паутину
Над полкой,
Где лежала скрипка
С тех незапамятных времен,
Когда был молод и влюблен
Ее хозяин.
Стрела, возможно, метила в меня,
Но не попала. Жалко.
Я не была себе хозяйкой -
Всю ночь сидела у окна,
Но не заметила стрелявшего из парка…
А там на бис страдали соловьи,
И многие, конечно, им внимали.
А у меня в душе звучала скрипка,
Что мне когда-то пела о любви
Вот так же под окном.
Задолго до того, как лечь на полку,
С которой ее больше не снимали.
Мы редко идем туда в одиночку и часто доходим не с теми, с кем начинали путь, иногда совсем не доходим. Но лучше вовремя понять, что попутчики не главное, важно - донести к его воротам красивое сердце…
Разбросаны мысли и тонут в чернилах:
Так зреет неначатый мною роман.
Но творчество что-то меня вдохновило -
Реальность на дальний подвинулась план…
И солнечно снова, хотя и морозы,
И грязь не видна в иллюзорных мирах,
Томится в душе наболевшая проза,
В ней смутные чувства в различных тонах…
У книжной любви не такие законы.
Проходят герои сквозь душу мою.
И в сердце для строчек снимаю заслоны,
И каждое слово дыханьем творю…
И пусть говорят, не бывает горенья
Такого у чувств, и что много хочу,
Но так ощутимо мне счастье творенья,
Как будто в реальности к звёздам лечу,
Хочу я писать и творить, созидая.
Как в творческом мире мне с музой светло!
Душевные силы другим отдавая,
Так радостно, трепетно, сердцу тепло…
Пусть скажут, что эта любовь не реальна,
Фантазии только в головках у дам.
Но хочется верить: любовь идеальна
Такую в романе возьму и создам!
Калинаускайте Мария.
На белом свете жила Душа одна,
Любила музыку, ромашки белые…
Ей радость приносило солнце и весна,
Она стихи писала свои не смелые…
Порою задыхалась, словно с жажды,
Терзалась в муках, если подлость и враньё.
Использовали, предавали не однажды,
Не разувались и топтались, влезав в неё…
Всегда была открыта, без замков, дверей.
Твердили - не пропади от великодушья своего.
И в тишине она молилась за всех людей,
А вслед смеялись, что не от мира, мол, сего…
Душа по совести и с Богом жить старалась,
И верила в небесную любовь и доброту,
И не глядела на других, собою оставалась,
Чтоб светлой быть, не кануть в пустоту…
Хоть ощущала себя такою одинокою…
Но всё-таки счастливою была вполне.
Лишь видела красоту во всём высокую
И даже в темноте кромешной свет в окне…
Возможно, что по жизни не всегда права,
Но не ступала за дозволенный порог.
Её не волновали чьи-то злобные слова,
Важнее то, что позже ей скажет БОГ!
Калинаускайте Дарья.
Мороз на улице крепчает,
Пойду на кухню, выпью чаю,
Да сам с собой поговорю
О том, что в жизни не люблю.
Я не люблю предательств низких,
От некогда людей мне близких,
Когда втыкая в спину нож,
За правду выставляют ложь.
Я не люблю измен любимых,
Которых я любил наивно,
Которых на руках носил,
До бесконечности любил.
Я не люблю воспоминаний,
Которые мне душу ранят,
Тяжелой каменной плитой,
Вися ночами надо мной.
Я не люблю заборных слухов.
Разносит их, кто низок духом.
И те, кто слаб передо мной.
Следите, лучше, за собой!
Еще продажных не люблю я Тех женщин, телом что торгуют.
На бабки променявших честь,
На всех подряд готовых сесть.
Еще я ненавижу войны,
Где денег отмывают тонны.
В которых проливают кровь
Безвинных чад и стариков!
Ну вот. Попил чайку, согрелся.
И перед телеком уселся.
Порой я забывать люблю
О том, что в жизни не люблю.
Резистос (Сумцов А.А.)
Мне на ушко зима нашептала,
Белоснежной звеня кутерьмой,
«Не из тех ты совсем выбирала
И не те тебе были стеной…»
Укрывая следы чьи-то снегом,
Все лепила на окнах хрусталь,
Рисовала мечты мои белым,
И стелила поземкою шаль.
Она мудро мне все толковала:
«Не бывает, пойми, без потерь…»
В мои мысли, как в окна стучала,
Напуская на город метель.
И в итоге я с ней согласилась,
Принимая ее правоту -
То, что в жизни, увы, не сложилось,
Превращать очень глупо в мечту!
Ксения Газиева
2015
А я летаю во сне,
Надевая чужие крылья,
Приходите ко мне,
Все, кого разлюбили,
Кто не спит по ночам,
Кто в подушку рыдает,
У меня в моих снах,
Все летают. ЛЕТАЮТ!
Крылышки стрекозы,
Крылья летучей мыши,
Те, кто вас разлюбил,
Не слушает и не слышит.
Крылья мягкие филина,
Пестрые крылья сороки,
Измеряются милями,
Ваши ночные полеты,
Пушинками одуванчика,
Сдунутыми с ладони,
Летите девочки. мальчики,
Взрослые дяди и тети.
На крыльях весенней бабочки,
И просто воздушным змеем,
Дарю вам немного радости,
А дальше. кто как сумеет.
я просто ненавижу пустоту!
я отношусь к ней, даже чуть предвзято -
становится там громом каждый звук,
как будто, за грехи мои расплата.
как будто, наказание за то,
что жизнь провёл, местами, непутёво…
зато, остался со своей мечтой!
пусть, говорят «мозгами нездоровый…»
но я вкусил любви запретный плод!
теперь, мне в мире нету слаще вкуса!
я ждать готов неделю, месяц, …год…
ведь я люблю!!! и на душе не пусто…
…И когда на душе несладко,
В час, где каждый вопрос нелеп,
Редко хочется шоколадки,
Лучше - мёда на чёрный хлеб.
И тогда заструится лето
Меж колосьев - в гречишный цвет…
Да, вопросы всегда нелепы,
Если знаешь на них ответ.
А под липой так сладок запах -
Словно вместе мы до зари…
Но на мягких тигриных лапах
Ночь вливается в фонари,
И зефирные тучки в небе
Разбросает - такой десерт…
ЧтО обманки ночные? Мне бы Выпить водки - да по росе,
В темноте - или утром ранним -
Тихо, молча… Босым ступням
Дав свободу, а, значит, раны
Залечить бы, душе не вняв.
И тогда позабыть удастся,
Как же мир безнадёжно пуст…
Пряный запах хмельного счастья -
Леденцовый забытый вкус.
Золочёные капли мёда
На горбушке… Попьём чайку?
Одиночество - как свобода…
Ты, кукушечка, не кукуй,
Не пророчь ни года, ни даты,
Сладких лет мне не обещай…
Добавляю для вкуса мяты
В отрезвляющий горький чай…
Нам даром жизнь даёт урок,
Который не всегда запомнить можем
Мы учимся, и точно в срок
Приходиться платить чем можно.
Кому то шанс второй даётся -
Возможность, жизнь не повторить,
А в основном, не все же могут
Судьбу свою хоть как-то изменить.
Плывут, и вроде по воде,
Не замечая всех преград
Вот, только, где-то там в дали -
Бурлящий водопад,
И нет возможности свернуть -
Пришёл нежданно этот срок…
И, что же делать? Как же быть?
Давайте вспомним тот урок…
Простите меня, небеса,
За то, что не всем открыта.
Простите, родные глаза,
За вспыльчивость и обиды.
Прощаю за время себя,
За годы мои без толку.
Прощаю, что чаще всё я
В себе нахожусь подолгу.
Простите меня, и враги,
Что сильной я стать сумела,
За то, что вы все не смогли,
Без зависти жить не белой.
Простите меня, небеса,
Когда угасает сила.
Простите, родные глаза,
А вас я уже простила.
Калинаускайте Мария.
И я не Байрон. Даже не Шекспир. Взывая к музе после кружки пива, расхристанной души кровавый пир, пожалуй, опишу довольно криво. Что ж, как смогу. Как дадено. И вот своим уменьем скорбным не блистая, пляшу гипотетический гавот на чьих-то чувствах. Рифм шальная стая да горстка строк - пожалуй, все, что есть сегодня на кармане, потому как стихи писать - невелика и честь, а платится за них… Сплошная мука…
И пишешь это «нечто», как сумел, наивно утешаясь: понарошку не стал бы с щек стекать слоями мел, мол, сердце, превращенное в окрошку, не просто - на потребу дать борьбе, поскольку, откровениям внимая, толпа того, как тягостно тебе, почти что никогда не понимает, ее многоголосый хриплый крик всегда легко принять за славословье, ты близок ей - каков бы ни возник то тон, то звук, а если вдруг с любовью трагично слишком, лыко не в строку, глядишь, опять упал на ровном месте, то можно ль удержаться игроку на всяческих эмоциях! По двести, по сто хлебнешь - и ищешь славы. Та придет сама, слепа и эфемерна, придет любой - не спрашивая: «так?..». Смешной, слащавой, несколько манерной, горчащей, кисловатой иль иной, - известность не всегда бывает сладкой. Роняй себя в толпу, как в перегной - наполненной печалями облаткой, сознание того, что - еле жив, расплескивая волнами наружу на только твой и истинный мотив…
Потом, глядишь, и ты кому-то нужен.
Такой, как есть, усталый и хмельной, измученный на пиках вдохновений, ты красишь мир, до этого цветной, оттенками великих откровений, и черт бы с тем, что нервы в гроб легли, раздерганные в хлам…
…И как сквалыга, давай, копи последние рубли на книжечку размером типа с фигу, чтоб, так сказать, загнать в бумажный плен то злато, что копал ты (эх, старатель!)и, улыбнувшись, будто Гуинплен, тебе протянет некий счет издатель, и по спине потянет холодком - да где ж их взять, да как же извратиться… а там, гляди, проблем привалит рать, насыплется… и вот уже десница судьбы мечом Дамокла над плечом, чего уж там, терпи, ваятель слова…
Как раньше - выпьешь. Строки ни о чем подсократишь - потом посмотришь снова, глядишь, объем поменьше. Вот теперь (поскольку сбереженья были кстати) не так и страшно просочиться в дверь с хромированной вывеской «издатель» …
И, бесшабашный, точно Бумбараш - стоишь на рынке по любой погоде, пытаешься продать скупой тираж, который вроде как на что-то годен, а вдруг прочтут, растопят в душах лёд!
…
И может быть, когда-нибудь, в награду за веру в слово - (сослепу, и влет!) рванет за «панасониками» стадо, а зайцы наплюют на стоп-сигнал и в очереди станут за граблями… И сыто потечет в карманы «нал», обычно именуемый рублями, и ручеек, сначала небольшой, польется равномерно, без отсрочек…
…
…и черт с ней, с тихо ноющей душой, забытой и оторванной от строчек…
В кладовке тёмной,
где страхи стайкой,
я с детства помню:
сидит Бабайка.
Откроешь двери,
включаешь свет -
стоишь, растерян:
Бабайки нет!
Но сердце помнит:
«Не забывай-ка!
В кладовке тёмной
живёт Бабайка!»
Итак, познанье
несовершенно:
я точно знаю -
он там… наверно…
Тогда как опыт
с включённым светом
зачем-то врёт мне:
Бабайки нету!
Так и учёный:
взыскует истин,
но обречён он во тьме трудиться.
Когда же разум
включает свет,
то видно сразу:
бабаек нет!
От себя не закроешь дверь,
Никакая броня не спасёт,
Совесть, словно голодный зверь,
Постоянно грызёт и грызёт.
Затворить бы плотнее дверь,
Только прошлое не даёт,
Память, словно голодный зверь,
Постоянно грызёт и грызёт.
Эх, с нуля бы всю жизнь начать,
Скорректировать бытиё,
Всё ненужное разогнать,
Чтоб не смело родиться зверьё.
Почему же только потом,
Когда сделаем что-то зря,
Понимаем мы задним умом,
Что исправить ошибки нельзя.
От себя никуда не уйдёшь,
Ни запор не поможет, ни дверь,
И в борьбе сам с собою живёшь,
Словно загнанный в клетку зверь.
Все сложней мне стихи писать.
Не пойму сам себя ни как.
Не хочу по утрам вставать,
Не хочу убирать бардак.
За окном вновь метель метет,
И в постели моей пурга.
На душе намерзает лед.
Не уверен в своих шагах.
Одиночеством сломлен дух.
Сердце колется на куски.
Крик душевный мне режет слух.
Пульсом частым стучат виски.
На руках, бурой краской кровь.
На глазах - пелена тоски.
Пишут «писари» про любовь
До сухой гробовой доски.
А любовь мне, как в сердце - нож.
Мне любовь, как по венам - ртуть.
А любовь мне, что медный грош.
Мне любовь не дает вздохнуть.
Купидон! Я тебя прошу!
Не стреляй ты в меня в упор.
Я тебе напрямик скажу:
Стрельнешь - будет другой разговор!
Резистос (А.А. Сумцов)