Дом престарелых с видом на детскую площадку.
Каждый раз, проходя мимо,
я смотрю в его окна.
Окна смотрят на меня
большими одинокими глазами,
обречёнными,
беспомощными,
застывшими в вечности.
Старые люди смотрят на играющих детей
и вспоминают
внуков, которых у них
никогда не было…
детей, которым они
уже не нужны или
которые никогда у них
не рождались…
а, может быть, старики
просто вспоминают
своё трудное детство,
искренне радуясь за нас?
Сегодня окна были немые,
и никто нам не помахал
своей морщинистой рукой.
Мне стало не по себе…
Я подумала: хорошо,
что на месте этого дома престарелых
не приют для детей-сирот
и что на месте этой детской площадки
не заброшенное кладбище…
Я вас спросить хотела о печали,
Моя нечаянная радость воплоти,
Когда исчадьем ада предавали,
Какие песни помогали вдаль идти?
Я вас спросить хотела, моя радость,
Кто пережить помог лихие дни,
Стихи какие были вам отрадой,
Кто автор строк, что на душу легли.
Я вас спросить хотела о прощеньи,
Знавали ж непростительную боль,
Желали вы когда-нибудь отмщения
Той же монетою?- скажите, дорогой.
Я вас спросить хотела, правдолюбец,
Вас находила «каина печать»,
Ужель людские дрязги не коснулись,
И не желали гневом отвечать?
Ещё спросить хотела, солнцеликий,
Как вышло так, совсем не зная вас,
Увидела, что чувств вы повелитель, -
Неравнодушных не было. Подчас
Казалось, будто мы знакомы вечность,
И с каждым новым днём ещё сильней
Вы рушите мои противоречья…
Поговори со мною, мой Орфей!..
Я возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака бежала впереди меня.
Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы зачуяв перед собою дичь.
Я глянул вдоль аллеи и увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.
Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой - и весь взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направлении зубастой раскрытой пасти.
Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище… но всё его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!
Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И все-таки он не мог усидеть на своей высокой, безопасной ветке… Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда.
Мой Трезор остановился, попятился… Видно, и он признал эту силу.
Я поспешил отозвать смущенного пса - и удалился, благоговея.
Да; не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой героической птицей, перед любовным ее порывом.
Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.