Лапшу на уши раздают. Внимание! Предвыборная началась кампания.
Мне тяжело ведь я не с вами.
Давайте поменяемся местами.
Я предлагаю мир иной:
Вам тяжело, Вы не со мной.
Он мнение свое не скрыл, и стало всем известно.
Он на начальника чихнул в платочек, если честно.
Жизнь народа это книга освоения пространства.
От монгольского, от ига бескультурье в нас и хамство.
Ты в любви своей обманулась прожила никого не любя.
Кто любил тебя, с тем разминулась, с кем живешь, тому не до тебя.
Доморощенные психологи, как один,
Начитавшися Фрейда, твердят о вине родителей
Перед бедным детенышем. Надо же! Ты гляди!
Ты ни в чем не виновен. Приятно же? Офигительно!
Ты не хочешь учиться? А где же желанье взять,
Если каждое утро с упорством, достойным лучшего,
Из уютной постельки тебя вынимает мать.
«Не ну че за садистка? Пойду накурюсь! Замучила!»
Ни к чему не стремишься? А фигли куда-то лезть?
На любой твой рекорд ведь найдется другой рекордище.
И тогда ты сломаешься — полностью нафиг весь!
Это ж гордость задета! А ты же ведь шибко гордый же.
Ты унылой какашкой, воткнувшейся в телефон,
По проспекту плетешься с привычной бутылкой «Клинского»?
Не иначе, виновен папаша. «Ну, точно — он!
Нафига он тогда навязывал этот финский мне?»
А в твоих телесах разжиревших кого винить,
Если ты круглосуточно точишь батоны тоннами,
Не забыв от души сгущеночкой их полить?
Это дура-физичка с протонами и ньютонами!
Это так элегантно, продвинуто и умнО:
Только не по-людски — как коленочки у кузнечика.
Но по этой системе любое свое говно
Ты легко переложишь на чье-то другое плечико.
И, конечно, однажды: «Уж я-то, уж своему
И игрушки, и цацки, и Турцию, и Европу».
Фрейд взбесившейся белкой мечется во гробу,
Глядя, как своему обалдую
Ты дуешь
В попу.
Запомни, детка, всем плевать,
Что позвонок твой больно хрустнул,
Что рухнула не на кровать
И что тебе чертовски грустно.
Запомни, детка, всем плевать,
Какую тяжесть в сердце носишь.
И каждый каждому под стать.
Они не скажут, ты не спросишь.
Поэтому себя бери
И собирай как икебану.
На то, что у тебя внутри,
Всем глубоко по барабану.
Внутри под кожурой скользя,
У всех нащупываешь мякоть.
Запомни — плакаться нельзя.
Но можно плакать.
Вот она, высокая романтика…
Если в двух словах, говно-говном!
Губки жопкой (обещали бантиком),
Но уже, признаться, всё равно.
Ты такой ужасно положительный,
Кое-где помазанный медком —
Бабы из второго общежития
От восторга ссутся кипятком.
Только я, приятель, не ссыкливая,
Ежели война — возьму Рейхстаг.
Не смотри, что музыка тоскливая
Спрятана в сети на плей-листах.
Есть во мне и слабости по малости
(Утром поревела раза два),
Только я к тебе не нанималася,
Чтобы ты приказы раздавал.
За окошком расцвела гортензия,
Это значит, лето на носу.
Если у тебя ко мне претензия,
В жопу ту претензию засунь!
Я не согласна, что любят за красоту.
Любят за шрам, за ямочки на щеках.
Это как будто подняться на высоту,
Но не упасть, а крыльями сделать взмах.
Это как будто бы чувствовать свой полёт.
С первой снежинкой верить — пришла зима…
Ну, а потом, среди ночи понять -«моё»
И его руку крепко во сне сжимать.
Это прекрасно, раз в доме горит камин.
Маслом на блюде тает в ночи луна.
Господи, кажется, я ощутила с ним,
Глупую фразу: «с кем-то сойти с ума!»
Я его запах прям чувствую за версту.
Словно в пустыне, хочется пить и пить.
Но не согласна, что любят за красоту,
Любят… но за другое.
Не объяснить.
мой возлюбленный завтракает беленой
укрывается пятиметровой волной
не озябнет в мороз, не спечётся в зной
гнев подёрнет глаза безумия пеленой
и тогда он несётся без сабли в кровавый бой
а боится меня одной.
мой любимый с ножа ест сырое мясо
он с рожденья кустами колючими опоясан
примерял солдатскую форму, поповью рясу
не боялся господней длани, бесовьих плясок
приходил к назначенному Костлявой часу
не боясь, что за дерзость испепелят
но страшится одну меня.
я нежнее фиалок, тоньше капустниц крыл
я жива остаюсь, пока он мне люб и мил
просыпалась в степи, и ангел меня кормил
и тогда я молилась горше оставленных матерей
высыхала под солнцем на самой большой горе
призывала ветры с далёких чужих морей
умоляла — снесите всё счастье моё ему
только он лучше выберет каторгу
и тюрьму.
я шепчу — мой милый, не выдержу этих мук
я с тобой, я выгоню эту тьму
ты бесстрашен, ты воин, а я слаба
но я знаю от боли и бед слова
я тебе их сплету, надену на голову венок
из запасов небесных добуду тебе вино
я — плечо твоё, я — твой спокойный тыл
мой священный огонь сто лет по тебе дымил
я просила тебя у монахов, шаманов, ведьм
карим глазонькам больно уже реветь
посмотри — любовь ведь нетронутая лежит
он кивает и в ужасе прочь бежит.
Ей восемнадцать, опять не спится — читать романы, курить в окно. Она б и рада отдаться принцу, но принцам, кажется, всё равно. Ей, впрочем, тоже почти что пофиг — июнь не скоро, апрель в цвету. На кухне медленно стынет кофе. Дожди, часов равномерный стук.
Ей двадцать восемь, чизкейк и пицца, мартини, праздники круглый год. Она б и рада отдаться принцу, но вечно как-то не до того. Карьера, фитнесс, чужие сплетни: «А он, и правда, хорош живьём?» Ещё немного — и будет лето, а всё, что после, — переживём.
Ей тридцать восемь, будильник злится, но спешка, в общем-то, ни к чему. Она б и рада отдаться принцу, но рядом кот и храпящий муж. Зарядка, ванна, газета, график, обед: вино и горячий мёд. А лето смотрит из фотографий, хотя казалось, что не пройдёт.
Ей сорок восемь, опять не спится, снотворных куча, а толку — ноль. Она б и рада отдаться принцу, но тут как тут головная боль. И она носит свой гордый профиль: в постель — сама, из неё — сама. На кухне медленно стынет кофе, какое лето? — почти зима…
Эману Элька
Стол накрыт. Нажарены котлеты.
В кубиках тихонько тает лед
Бабы отмечают «бабье лето»
Стас Михайлов в телике поет.
О любви поет, о женской доле.
Голос Стаса ласково звенит.
Бабы не пристрастны к алкоголю.
Просто несчастливые они.
В общем-то красивые девчонки
Собрались за праздничным столом.
Просто в этой жизни разведенки
С мужиками им не повезло.
Этот пил, закладывал не слабо.
Выпьет. И да здравствует, запой!
А другой не пил, ходил по бабам-
Не пропустит юбки ни одной.
Женщинам молчать об этом сложно.
И не спрятать грусть-печаль в вине
«От того, что с мужиками тошно,
А без них тошней ещё вдвойне.»
Не найти достойного ответа,
Как в любовь поверить и простить.
От того и дарит «бабье лето»
Бабам осень. Вместе погрустить.
Copyright: Эману Элька, 2018
Свидетельство о публикации 118090704567
В злобе все решения сомнительны
Много бед натворили они.
Как бываем мы все же решительны
Там, где проще сказать: «Извини!».
Не жалейте. Не кляните —
Улыбайтесь, отпуская.
Рвутся пусть шальные нити —
Не бросайте в милых камни.
Раз случилось так, что счастье
Обернулось расставаньем —
Что ж, любовь ведь неподвластна
Никаким людским желаньям.
Ненавидеть не пытайтесь,
Двери в душу закрывая,
Как любили вспоминайте —
Это был кусочек рая.
Вас бросают, рвутся нити,
Сердцу больно - ведь — живое!
Только слов не говорите,
Тех, что втопчут в грязь былое.
Промолчите. Всё проходит —
После бури в небе чище,
И любовь ростками всходит
На горелом пепелище.
Не кричите горько вслед ей!
Не кляните что есть силы.
Пусть на сердце алой лентой
Будет вышито «Любило».
Copyright: Тереза Магди, 2018
Свидетельство о публикации 118090701887
Свои подонки, дорвавшиеся до власти
Страшнее вражеской напасти.
Враг может пощадить вас иногда
Свои подонки — никогда.