писать гадости о Советском союзе способны только предатели, которые не понимают, кто их выучил и кормил в этой стране, где дружба народов и бесплатное лечение воспитывали человечность и порядочность…
Когда началась война, ей было 4 года. Еще три сестры, все малышки. Мать. Отец инженер, на фронт ушел сразу.
Они в сельской местности.
«Вечером, — рассказывала, — сидим с сестрами и решаем, куда пойдем за колосками. А какие там колоски, выковыриваем из земли мерзлые синие зерна».
Выжили. Отец погиб при взятии Брестской крепости в 1944 году.
Мать и четыре все еще девчушки. Голодно, но уже полегче. Закончила школу, поступила в МЭИ. Во время учебы часто оставалась ночевать в общежитии. Из еды студенты уважали тресковую печень: очень дешево и очень калорийно.
Окончила институт, стала квалифицированным специалистом, начальником отдела на заводе. Естественно, умница, а также исключительно порядочный человек. И щепка)
Ненормальные люди в обмотках и грубых шинелях
За Советскую власть добровольцами шли на войну,
Чтоб нормальные спали нормально в нормальных постелях,
Видя сладкие сны, на подушки пуская слюну.
Ненормальные люди за славой не лезли на сцену,
Персональную славу не ставя и в ломаный грош.
Но за други своя заплатили великую цену…
Ненормальные люди! Ну, что с ненормальных возьмёшь.
События, о которых пойдет речь, произошли зимой 1943−44 годов, когда фашисты приняли зверское решение: использовать воспитанников Полоцкого детского дома 1 как доноров. Немецким раненным солдатам нужна была кровь. Где её взять? У детей.
Первым встал на защиту мальчишек и девчонок директор детского дома Михаил Степанович Форинко.
Конечно, для оккупантов никакого значения не имели жалость, сострадание и вообще сам факт такого зверства, поэтому сразу было ясно: это не аргументы.
Зато весомым стало рассуждение: как могут больные и голодные дети дать хорошую кровь? Никак. У них в крови недостаточно витаминов или хотя бы того же железа.
К тому же в детском доме нет дров, выбиты окна, очень холодно. Дети всё время простужаются, а больные — какие же это доноры? Сначала детей следует вылечить и подкормить, а уже затем использовать. Немецкое командование согласилось с таким «логическим» решением.
Михаил Степанович предложил перевести детей и сотрудников детского дома в деревню Бельчицы, где находился сильный немецкий гарнизон. И опять-таки железная бессердечная логика сработала.
Первый, замаскированный шаг к спасению детей был сделан… А дальше началась большая, тщательная подготовка.
Детей предстояло перевести в партизанскую зону, а затем переправлять на самолёте. И вот в ночь с 18 на 19 февраля 1944 года из села вышли 154 воспитанника детского дома, 38 их воспитателей, а также члены подпольной группы «Бесстрашные» со своими семьями и партизаны отряда имени Щорса бригады имени Чапаева.
Ребятишкам было от трёх до четырнадцати лет. И все — все! — молчали, боялись даже дышать. Старшие несли младших.
У кого не было тёплой одежды — завернули в платки и одеяла. Даже трёхлетние малыши понимали смертельную опасность — и молчали… На случай, если фашисты всё поймут и отправятся в погоню, около деревни дежурили партизаны, готовые вступить в бой. А в лесу ребятишек ожидал санный поезд — тридцать подвод.
Очень помогли лётчики. В роковую ночь они, зная об операции, закружили над Бельчицами, отвлекая внимание врагов. Детишки же были предупреждены: если вдруг в небе появятся осветительные ракеты, надо немедленно садиться и не шевелиться. За время пути колонна садилась несколько раз. До глубокого партизанского тыла добрались все.
Теперь предстояло эвакуировать детей за линию фронта. Сделать это требовалось как можно быстрее, ведь немцы сразу обнаружили «пропажу».
Находиться у партизан с каждым днём становилось всё опаснее. Но на помощь пришла 3-я воздушная армия, лётчики начали вывозить детей и раненых, одновременно доставляя партизанам боеприпасы. Было выделено два самолёта, под крыльями у них приделали специальные капсулы-люльки, куда могли поместиться дополнительно нескольких человек. Плюс лётчики вылетали без штурманов — это место тоже берегли для пассажиров. Вообще, в ходе операции вывезли более пятисот человек.
Но сейчас речь пойдёт только об одном полёте, самом последнем. Он состоялся в ночь с 10 на 11 апреля 1944 года. Вёз детей гвардии лейтенант Александр Мамкин.
Ему было 28 лет. Уроженец села Крестьянское Воронежской области, выпускник Орловского финансово-экономического техникума и Балашовской школы. К моменту событий, о которых идёт речь, Мамкин был уже опытным лётчиком. За плечами — не менее семидесяти ночных вылетов в немецкий тыл. Тот рейс был для него в этой операции (она называлась «Звёздочка») не первым, а девятым. В качестве аэродрома использовалось озеро Вечелье.
Приходилось спешить ещё и потому, что лёд с каждым днём становился всё ненадёжнее. В самолёт Р-5 поместились десять ребятишек, их воспитательница Валентина Латко и двое раненных партизан. Сначала всё шло хорошо, но при подлёте к линии фронта самолёт Мамкина подбили. Линия фронта осталась позади, а Р-5 горел… Будь Мамкин на борту один, он набрал бы высоту и выпрыгнул с парашютом. Но он летел не один. И не собирался отдавать смерти мальчишек и девчонок. Не для того они, только начавшие жить, пешком ночью спасались от фашистов, чтобы разбиться. И Мамкин вёл самолёт…
Пламя добралось до кабины пилота. От температуры плавились лётные очки, прикипая к коже. Горела одежда, шлемофон, в дыму и огне было плохо видно. От ног потихоньку оставались только кости. А там, за спиной лётчика, раздавался плач. Дети боялись огня, им не хотелось погибать. И Александр Петрович вёл самолёт практически вслепую. Превозмогая адскую боль, уже, можно сказать, безногий, он по-прежнему крепко стоял между ребятишками и смертью. Мамкин нашёл площадку на берегу озера, неподалёку от советских частей. Уже прогорела перегородка, которая отделяла его от пассажиров, на некоторых начала тлеть одежда. Но смерть, взмахнув над детьми косой, так и не смогла опустить её. Мамкин не дал. Все пассажиры остались живы. Александр Петрович совершенно непостижимым образом сам смог выбраться из кабины. Он успел спросить: «Дети живы?» И услышал голос мальчика Володи Шишкова: «Товарищ лётчик, не беспокойтесь! Я открыл дверцу, все живы, выходим…» И Мамкин потерял сознание. Врачи так и не смогли объяснить, как мог управлять машиной да ещё и благополучно посадить её человек, в лицо которого вплавились очки, а от ног остались одни кости? Как смог он преодолеть боль, шок, какими усилиями удержал сознание? Похоронили героя в деревне Маклок в Смоленской области. С того дня все боевые друзья Александра Петровича, встречаясь уже под мирным небом, всегда вспоминали Сашу. Сашу, который с двух лет рос без отца и очень хорошо помнил детское горе. Сашу, который всем сердцем любил мальчишек и девчонок. Сашу, который носил фамилию Мамкин и сам, словно мать, подарил детям жизнь.
К нам в лагеря дошла молва
И, словно дым, исчезла скоро,
Что вы вербуете РОА
Из уголовников и воров.
Что сорок дней шел мелкий дождь,
И от беременной стихии
На свет родился новый «вождь»
«Спаситель страждущей России».
Шипите. что большевики
Ваших трудов не оценили,
Зато германские шпики
Вас очень дешево купили.
В газету темную «Зарю»
Заходите по-генеральски.
Программу пишете свою,
Вернее — бредовые сказки.
Нам ваши сказки не нужны.
Нам пострашней известны были.
Не зря вы с немцами дружны:
Они ведь вас в «вожди» рядили.
Они сжигали города
И грабили селенья наши,
А вы. презренный негодяй,
Выносите у них параши.
В крестовый собрались поход!
Пора бы бредни вам оставить, —
Ведь вы же круглый идиот,
А лезете Россией править.
Мы прямо отвечаем вам, —
предателю с высоким званьем —
Не вам грозить большевикам,
Не с вашей головой бараньей.
Большевики — это народ
Великой ленинской державы.
А власовцы — шакалов сброд
И никогда не будут львами.
По лагерям идет молва:
Дадим отпор бандитам дружно:
Долой вербовщиков РОА
Вонючих жаб зловонной лужи.
Немногим известна история про директора продовольственного склада в блокадном Ленинграде… умершего от голода. Так себя вести могли только, сверхлюди, обладающие стальной волей.
Сейчас многие с искажённым обществом потребления и денег взглядом на жизнь, не понимают, как это могло быть, а некоторые и не могут поверить — это недоступно их пониманию, в их системе координат этого быть не может. Но это было.
Речь идет о сохранении разных образцов картофеля и семян в голодную зиму 1941/42 года.
Весной 1941 года мировая коллекция сортов и видов картофеля была высажена под Ленинградом, на территории Павловской опытной станции Всесоюзного института растениеводства.
1200 европейских образцов — иные из них уникальные, во всем мире таких больше не было. На грядках — 10 тысяч горшков с различными видами южноамериканского картофеля. Советские ученые, можно сказать, их открыли: до экспедиций Н.И. Вавилова и его учеников в Европе знали практически только один вид, некогда вывезенный из Чили.
Словом, не картофель находился в Павловске, а невосстановимая, неповторимая научная ценность. И в июне 1941 года ее надо было спасать точно так же, как надо было спасать картины в Эрмитаже и скульптуры на ленинградских площадях.
Только эта научная ценность была живая. Чтобы сохранить ее, с ней надо постоянно работать. Если клубням южноамериканского картофеля не устраивать долгой искусственной ночи; если в помещении, где зимой сложены клубни, не поддерживать температуру 2 градуса; если весной их не высадить в землю, — мировая научная ценность безвозвратно погибнет.
Прекратились все опыты, кончились — и когда возобновятся теперь? — все исследования. Работать означало одно: спасать. Цена — любая. Спасать и спасти. Важнее не было тогда научной задачи.
За несколько дней до захвата немцами Павловска эти клубни удалось перевезти в Ленинград. Коллекция была дублирована и хранилась в двух местах: одну в марте 1942 года Я. Я. Вирс увез на Большую землю, в Красноуфимск, вторая осталась в городе.
В первые месяцы войны старший научный сотрудник Абрам Яковлевич Камераз строил под Вырицей оборонительные укрепления. Каждый свободный час он проводил в Павловске. Раздвигал и задвигал шторки, устраивал клубням южноамериканского картофеля искусственную ночь. А. Я. Камераз, выкопал по одному кусту около 500 перспективных гибридов и до сотни южноамериканских образцов, успевших дать клубни.
Европейские сорта собирали в поле уже под сильным артиллерийским огнем. Взрывной волной опрокинуло Камераза с ног. Поднялся. Продолжал работу.
В начале августа, когда немцы подошли к городу, старший научный сотрудник института О. А. Воскресенская продолжила досрочную копку клубней. За короткий срок она успела выкопать по одному-два куста каждого образца. В сентябре Камераз ушел на фронт. Дело полностью перешло в руки Ольги Александровны Воскресенской.
Ольга Александровна Воскресенская из своей квартиры перебралась жить в подвал. Говорила, так ей легче, спокойнее, что случись — защитит материал. О. А. Воскресенская в течение всей осени наблюдала и охраняла коллекцию.
Но в начале декабря О. А. Воскресенская заболела и слегла. Это была невысокая, худенькая женщина. Воспитанница детского дома, выпускница Ленинградского университета.
В декабре Ольге Александровне пришлось подвал оставить: тяжело простудилась.
Охрану коллекции взял на себя В. С. Лехнович. Беречь картофель приходилось от мороза, от крыс и от умирающих от голода людей.
Дважды в день голодный В. С. Лехнович ходил пешком с улицы Некрасова до Исаакиевской площади. Полтора часа каждый рейс. Зима стояла холодная, и, чтобы отопить подвал, надо было искать топливо.
Это было самое тяжелое время блокады. Питались молотой дурандой, жмыхом. Лакомством считалась разваренная кожа.
Как-то целых четыре дня не выдавали хлеба. Но никому не приходило в голову украсть хотя бы один клубень. Удержится ли ртуть в термометре на делении 2 градуса, зависела жизнь научного материала.
Вязанку дров ему еженедельно выдавала комендант дома М.С. Беляева. Но вязанки было слишком мало. В конце января Беляева выдала ордер на полкубометра дров. На следующий день в 12 часов грузовик должен был привезти их на Исаакиевскую площадь.
Ровно в 12 часов начался сильнейший обстрел. Никто, кроме Лехновича, за дровами не пришел. Какой-то старик отмерил ему полкубометра сырой сосны, и, пригибаясь под снарядами, на листе фанеры Лехнович потащил дрова к своему подвалу. Теперь он был богач.
Выжив в блокаду, Лехнович больше 10 лет после войны нестарый еще Лехнович не мог без поручней забраться в автобус: так во время блокады ослабели мышцы ног. Несмотря на огромные трудности, весь сортовой картофель был сохранен.
Весной 1942 года для посадки коллекции картофеля выделили участки: один — в тресте зеленого строительства, другой — в совхозе «Лесное». Интересна история. Сажали Воскресенская и Лехнович. Они же и охраняли картофельные делянки.
«Все блокадные годы в осажденном городе высаживалась мировая коллекция сортов картофеля. Это делали люди, как и все, переживавшие голод и лишения. Во имя сохранения ценнейшей научной коллекции они шли на жертвы.»
(Н.Д. Шумилов «В дни блокады». Издательство «Мысль». 1977 с. 172−173)
Параллельно с этим Вавиловскую коллекцию семян спасли ценой своих жизней в блокаду
13 сотрудников Всесоюзного института растениеводства, которые в блокаду остались в Ленинграде. Как им удалось спасти десятки тонн зерна и тонны картофеля —уму непостижимо!
Во время блокады от голода умер хранитель риса Дмитрий Сергеевич Иванов. В его рабочем кабинете остались тысячи пакетиков с зерном.
За своим письменным столом умер хранитель арахиса и масличных культур Александр Гаврилович Щукин. Разжали мертвые пальцы — на стол выпал пакет с миндалем. Щукин готовил дублет коллекции, надеясь самолетом переправить его на Большую землю.
Умерла от голода хранительница овса Лидия Михайловна Родина.
Но коллекция общими усилиями советских людей была сохранена. Кстати, к слову, все лучшие послевоенные сорта созданы на основе спасенной коллекции.
Был это русский дух или самопожертвование? Мне видится, что ответ в том, что они были советскими людьми. Это невиданная доселе общность, которая имела исключительный дух и готовность к самопожертвованию.
В свое время в свет вышла книга бывшего уполномоченного Государственного комитета обороны по обеспечению Ленинграда и войск фронта продовольствием Дмитрия Васильевича Павлова.
Свидетель тех событий пишет: «Институт растениеводства в сутолоке военных дней потерялся. Не до него было в то время органам власти. Знали об этом и работники института, они могли поступить с коллекцией по своему усмотрению, и никто не спросил бы с них…»
Люди, оценивающие мои действия, порой забавным образом забывают, что я принадлежу к поколению, привыкшему стирать не только полиэтиленовые пакеты…
В сорок втором году я и два моих двоюродных брата Ромаз и Джиу были в горной деревушке Араниси. Я писал, что война застала нас с мамой в Грузии, и мы вернулись в Москву только весной сорок третьего года. В сорок втором году отец прислал маме, по случаю, какие-то свои вещи: демисезонное пальто, меховую шапку, железнодорожный китель, сапоги, рубашки. Он был тогда на фронте (строил подземные командные пункты). В Тифлисе мама работала на киностудии помрежем. Как только выдался свободный день, она решила поехать и отвезти вещи отца в деревушку, чтобы там поменять их на кукурузу, масло, сыр. (За деньги крестьяне ничего не продавали.) Добиралась она с большим трудом. Автобусов не было - немцы уже подошли к Кавказу. По Военно-грузинской дороге навстречу шли отступавшие войска и беженцы. А в ту сторону ехала военная техника и грузовики с солдатами. Мама голосовала, никто не останавливался. И только к ночи медицинская машина довезла ее до деревни Ананури. А от Ананури до нашей деревушки надо было подняться несколько километров в горы, что ночью для городской женщины очень трудно, вернее, невозможно. Мама постучала в первый попавшийся дом. Дверь открыл пожилой крестьянин. Мама объяснила ему, что у нее в горах ребенок, и попросила проводить ее до Араниси. Крестьянин на лошади отвез маму до деревни. Мама хотела дать ему денег или что-то из вещей, но крестьянин ничего не взял. Он сказал: «Если люди не будут помогать друг другу, тогда зачем они живут?»
Там местами взрослому человеку страшно смотреть, как такое. Космонавт Леонов, посмотрев кино, сказал, что «только теперь я понял, как же там было страшно».
В этот прекрасный весенний день считаю нужным напомнить, ЧТО было побеждено нашими дедами-прадедами.
------
Я видел то, что человек не может видеть… Ему нельзя…
Я видел, как ночью пошёл под откос и сгорел немецкий эшелон, а утром положили на рельсы всех тех, кто работал на железной дороге, и пустили по ним паровоз…
Я видел, как запрягали в брички людей… У них - желтые звезды на спине… И весело катались… Погоняли кнутами…
Я видел, как у матерей штыками выбивали из рук детей. И бросали в огонь. В колодец. А до нас с матерью очередь не дошла…
Я видел, как плакала соседская собака. Она сидела на золе соседской хаты. Одна…
Юра Карпович, 8 лет
Помню, как горели у убитой мамы волосы… А у маленького возле неё - пелёнки… Мы переползли через них со старшим братом, я держалась за его штанину: сначала - во двор, потом в огород, до вечера лежали в картофлянике. Вечером заползли в кусты. И тут я расплакалась…
Тоня Рудакова, 5 лет
Черный немец навел на нас пулемёт, и я поняла, что он сейчас будет делать. Я не успела даже закричать и обнять маленьких…
Проснулась я от маминого плача. Да, мне казалось, что я спала. Приподнялась, вижу: мама копает ямку и плачет. Она стояла спиной ко мне, а у меня не было сил ее позвать, сил хватало, только чтобы смотреть на нее. Мама разогнулась передохнуть, повернула ко мне голову и как закричит: «Инночка!» Она кинулась ко мне, схватила на руки. В одной руке меня держит, а другой остальных ощупывает: вдруг кто-нибудь еще живой? Нет, они были холодные…
Когда меня подлечили, мы с мамой насчитали у меня девять пулевых ран. Я училась считать. В одном плечике - две пули и в другом - две пули. Это будет четыре. В одной ножке две пули и в другой - две пули. Это будет уже восемь, и на шейке - ранка. Это будет уже девять.
Инна Старовойтова, 6 лет
У нас в хате собралось шесть человек: бабушка, мама, старшая сестра, я и два младших братика. Шесть человек… Увидели в окно, как они пошли к соседям, побежали в сени с братиком самым маленьким, закрылись на крючок. Сели на сундук и сидим возле мамы.
Крючок слабенький, немец сразу оторвал. Через порог переступил и дал очередь. Я разглядеть не успел, старый он или молодой? Мы все попадали, я завалился за сундук…
Первый раз пришел в сознание, когда услышал, что на меня что-то капает… Капает и капает, как вода. Поднял голову: мамина кровь капает, мама лежит убитая. Пополз под кровать, все залито кровью… Я в крови, как в воде… Мокрый…
Вернулось сознание, когда услышал страшный женский голос… Крик висел и висел в воздухе. Кто-то кричал так, что, мне казалось, он не останавливается. Полз по этому крику как по ниточке, и приполз к колхозному гаражу. Никого не вижу… Крик откуда-то из-под земли идет…
Встать я не мог, подполз к яме и перегнулся вниз… Полная яма людей… Это были все смоленские беженцы, они у нас жили в школе. Семей двадцать. Все лежали в яме, а наверху поднималась и падала раненая девочка. И кричала. Я оглянулся назад: куда теперь ползти? Уже горела вся деревня… И никого живого… Одна эта девочка… Я упал к ней… Сколько лежал - не знаю…
Слышу - девочка мертва. И толкну, и позову - не отзывается. Один я живой, а они все мертвые. Солнце пригрело, от тёплой крови пар идет. Закружилась голова…
Леонид Сиваков, 6 лет
Вчера днём к нам прибежала Анна Лиза Ростерт. Она была сильно озлоблена. У них в свинарнике повесилась русская девка. Наши работницы-польки говорили, что фрау Ростерт всё била, ругала русскую. Покончила та с собой, вероятно, в минуту отчаянья. Мы утешали фрау Ростерт, можно ведь за недорогую цену приобрести новую русскую работницу…
Из письма обер-ефрейтору Рудольфу Ламмермайеру
-------
Цитаты - из книги под редакцией А. Дюкова «За что сражались советские люди». Эта книга должна быть в каждом доме; её должен прочитать каждый школьник. Это страшно убедительная книга; жаль, была выпущена мизерным тиражом. Однако сейчас продаётся её переиздание под авторским названием
«Русский должен умереть!» От чего спасла нас Красная Армия.
Низкий поклон тем, кто защитил наше право на жизнь и победил объединённую Европу Гитлера.
Слава великому советскому народу, слава Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), слава Верховному Главнокомандующему
ГДР глазами советского туриста
Впервые за границу моя мамочка попала в далеком 1988 году - папенька, активно занимавшийся на родном предприятии общественной деятельностью, сумел выбить в профкоме путевки в ГДР. В то время всё приходилось «доставать» и поездка за границу считалась великолепным шансом «затариться». Однако для мамы, знавшей в совершенстве язык Гёте и Бетховена (долгие годы учебы в спецшколе с углубленным изучением иностранного языка, факультет иняза в институте и работа учителем немецкого языка в школе), поездка в ГДР была шансом увидеть своими глазами всё то, о чем она раньше только читала в книгах.
Удивлять заграница начала еще в Бресте, когда вагонам их поезда поменяли колесные пары - ширина советских рельсов оказалась больше, чем у заграничных соседей. В промелькнувшей за окном Польше больше всего запомнились ровненькие, как по линеечке засеянные поля и фигурки Матки Боски (Матерь Божия), стоявшие вдоль дорог. Вечерний Франкфурт-на-Майне поразил пустынными улицами - только позднее россияне узнали, что трудолюбивые немцы в девять вечера стараются лечь спать, так как встают в шесть утра.
И вот наконец то Берлин! Вокруг все чисто и красиво, витрины магазинов ломятся от разнообразных товаров, по улицам разъезжает множество иномарок, в гостинице номера на двух-трех человек с душем и крошечными кусочками одноразового мыла на каждого постояльца (домой неизбалованные советские люди привезли по целому пакету этих душистых кусочков, а потом раздавали их друзьям и знакомым, как заграничные сувениры).
Программа на все 19 дней для гостей из Советского Союза была стандартной - экскурсии по дворцам и музеям разных городов Демократической Германии и встречи с жителями. Мамочка вскоре выяснила, что прикрепленная к их группе переводчица не особо утруждает себя и частенько неправильно переводит им то, о чем рассказывают немцы. К тому же она сопровождала группу лишь на экскурсиях, а в остальное время народ был предоставлен сам себе. И конечно все использовали его с максимальной выгодой. Молодые парни общались с любвеобильными немками, а люди постарше предпочитали совершать набеги на магазины.
Сначала папочке даже нравилось, что его жена пользуется такой бешеной популярностью у всей группы - кто как не Танюша сможет перевести все названия в магазине, пообщаться с продавцами и объяснить, что за диво-дивное находится в яркой коробочке или тюбике. Однако через неделю он стал нервничать из-за того, что все из магазинов выходили с покупками, и лишь их чета - ни с чем. Но к тому времени народ уже более-менее разобрался, как переводятся те или иные названия и начали самостоятельно отовариваться в окрестных магазинчиках. Однажды такая самостоятельность привела к курьезному случаю.
Как-то вечером в их номер прибежала одна из женщин группы. Голова у дамы была замотана полотенцем. Плотно закрыв дверь, она сняла импровизированный тюрбан и глазам ошарашенной четы предстала прическа, все волосы которой в прямом смысле слова стояли перпендикулярно голове. Женщина сообщила, что в одном из магазинчиков увидела шампунь, который удивил ее соотношением цены и объема, то есть большая бутыль стоила сущие пфенинги (копейки). Вечером она воспользовалась приятно пахнущим средством и получила такой результат - волосы, как проволока и совершенно не хотят слушаться ни расчески, ни бигудей. Татьяна Юрьевна потребовала принести ей бутылку, а когда этикетку, то очень удивилась - ну не знали советские люди, что бывают шампуни для … ковров.
Много неожиданного открылось нашим людям в стране развитого социализма. К примеру, чтобы в первый раз воспользоваться душем, им пришлось вызвать администратора, который объяснил, что если на кране всего одна ручка, то ее нужно просто поднять, а поворачивая влево-вправо регулировать температуру воды. Кодовый замок тоже ввел россиян в ступор, впрочем как и обычай немцев выкидывать использованную туалетную бумагу в унитаз. В диковинку нашим туристам был и шведский стол - первые дни они набирали на свои подносы невероятное количество еды, которое естественно не могли съесть.
В одном из ресторанчиков при отеле произошел забавный инцидент. Когда туристы пришли, то увидели на столах фишки красного, зеленого и синего цвета, похожие на большие таблетки. Естественно «плохо лежащие» предметы сразу же были рассованы нашими туристами по карманам. Возвратившись в номера все тут же стали пробовать «таблетки» на зуб, размачивать их в воде, колотить по ним тяжелыми предметами. Но на пластмассовых кружочках появились лишь вмятины и царапины. А на следующий день переводчица пошла по номерам с официантом, который умолял вернуть им фишки, так как с их помощью в этом ресторанчике было принято делать заказ на следующий день - по количеству фишек определенного цвета узнавали, сколько потребуется на столе первых, вторых или третьих блюд.
Во время поездки советские туристы встречались с жителями городов и сел, в которых останавливались. Так чета Селивёрстовых (мои родители) познакомилась с семьей Вехтлер из Лангебрюка. Во время общения выяснилось, что если жены работали в учительницами иностранного языка в школе (одна преподавала немецкий язык русским детям, а другая - русский немецким ребятишкам), то мужья трудились на железной дороге. Когда мамочка похвасталась, что у них есть отдельная квартира с жилой площадью 33 квадратных метра, фрау Вехтлер поинтересовалась: «Это на одного человека?» Увидев недоуменные лица советской четы, она пригласила их к себе в гости.
Вехтлеры жили в доме на 4 семьи и имели апартаменты в 120 квадратов на пятерых человек. Проведя россиян по дому, а заодно продемонстрировав им свою машину с автоматической коробкой передач (чудо автомобилестроения, совершенно недоступное простому советскому человеку!) фрау забрала принесенную гостями бутылочку вина, но за стол не пригласила, зато пообещала прийти к ним в гостиницу с ответным визитом. Через пару дней она действительно пришла, но не одна, а с подружками, которых очень восхитила широта русской души и, соответственно, разнообразие закусок на столе.
Впоследствии советская и немецкая учительницы из этой встречи извлекли взаимную выгоду - ученики их классов стали друзьями по переписке. А ее собственная дочь (то есть автор сего опуса) переписывалась с дочерью фрау Вехтлер - Сабиной. А пару раз немецкая подружка, насмотревшаяся по телевизору ужасов про пустые полки в русских магазинах, даже прислала своей Brieffreundin Katya (подруга по переписке Катя) посылки с концентратами супов, туалетным мылом и набором трусиков-«неделька».
Мамочка вспоминает, что самое интересное зрелище представляли советские туристы, отъезжающие с берлинского вокзала. Практически весь перрон был заставлен чемоданами, так как на каждого человека их приходилось как минимум пять, и среди этого чемоданного раздолья на расстоянии трех-пяти метров стояли одинокие фигуры «сторожей», то есть тех, у кого больше не осталось ни пфенингов, ни сил, чтобы последние минуты пребывания на немецкой земле потратить на финальный забег по заграничным магазинам.
Епистиния Фёдоровна Степанова (18 ноября 1874, Российская империя - 7 февраля 1969, СССР) - мать 9 сыновей, которые погибли от войн.
Степанов, Александр Михайлович (1901−1918) - расстрелян белогвардейцами в отместку за помощь семьи Степановых Красной Армии;
Степанов, Николай Михайлович (1903−1963) - вернулся с Великой Отечественной войны инвалидом, умер от ран;
Степанов, Василий Михайлович (1908−1943) - погиб на фронтах Великой Отечественной войны. Похоронен в братской могиле в селе Сурско-Михайловка на Днепропетровщине;
Степанов, Филипп Михайлович (1910−1945) - умер в лагере Форелькруз, под Падерборном;
Степанов, Фёдор Михайлович (1912−1939) - проявив героизм и мужество, погиб в боях с японцами у реки Халхин-Гол;
Степанов, Иван Михайлович (1915−1943) - погиб на фронтах Великой Отечественной войны. Похоронен в братской могиле в деревне Драчково Смолевичского района, Минской области;
Степанов, Илья Михайлович (1917−1943) - погиб 14 июля 1943 года в битве на Kyрской дуге, захоронен в братской могиле в селе Афонасове, Калужской области;
Степанов, Павел Михайлович (1919−1941) - погиб на фронтах Великой Отечественной войны;
Степанов, Александр Михайлович (1923−1943) - погиб на фронтах Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (посмертно).
С восьми лет Епистиния начала работать у панов на Кубанском хуторе: пасла гусей и уток, убирала хлеб. С будущим мужем познакомилась, когда он приехал к ней свататься. Муж - Михаил Николаевич Степанов (родился в 1873 году) - бригадир колхоза имени
Степановы жили на хуторе 1-го Мая (ныне хутор Ольховский) Тимашевского района Краснодарского края. Родила Епистиния Фёдоровна пятнадцать детей:
четырехлетняя Стеша, первенец и первая потеря, обварилась кипятком;
родились мертвыми двойняшки-мальчики;
умер от свинки пятилетний Гриша;
в 1939 году угорела дочь Вера.
Выжили у Степановых десять детей - девять сыновей и дочь. О судьбе семьи Степановых впервые рассказала 14 апреля 1974 года «Комсомольская правда».
Маршал Советского Союза
«Девять сыновей вырастили и воспитали Вы, девять самых дорогих для Вас людей благословили на ратные подвиги во имя Советской Отчизны. Своими боевыми делами они приблизили день нашей Великой Победы над врагами, прославили свои имена. …Вас, мать солдатскую, называют воины своей матерью. Вам шлют они сыновнее тепло своих сердец, пред Вами, простой русской женщиной, преклоняют колени».
Последние годы Епистиния Федоровна, персональная пенсионерка союзного значения, жила в Ростове-на-Дону, в семье единственной дочери - учительницы Валентины Михайловны Коржовой.
Умерла 7 февраля 1969 года. Солдатскую мать похоронили в станице Днепровской Тимашевского района Краснодарского края со всеми воинскими почестями.