Пятница! Зарплата! это ж надо же два события на один день пришлись!
Как жаль, что есть поступки, которых уже не исправить, как жаль, что есть моменты, которые уже никогда не повторятся… Будут новые, другие места, события, люди, но что-то, что очень дорого уже никогда не повторится… То, что смогло оставить в душе самые теплые воспомнания, то что очень хочется вернуть…
В нашей жизни крайне редко бывают такие минуты, когда происходит нечто удивительное… нечто волшебное… и, если ты сомневаешься или боишься… то можешь все упустить… смотри, не прозевай… ;-)
Большинство вещей происходящих в нашей жизни, можно воспринимать, как повод для смеха!)
Каждый человек, появляющийся в твоей жизни, все события, которые с тобой происходят,-всё это случается с тобой потому, что это ты притянул их сюда. И то, что ты сделаешь со всем этим дальше, ты выбираешь сам.
Время назначено, отсчет начался. Как перед прыжком с высоты, внутри все напряжено и гулко стучит сердце. Это мой выбор, и я уже не отступлю. Только тает очередная сигарета и мне, сука, страшно…
Многие события становятся понятными, только со временем…
Поздравления с Днем Рождения Другу
В жизни каждого из нас существуют даты, которые мы обязаны помнить. Естественно, первая дата - это дата собственного рождения. Следующие по значимости даты - это, пожалуй, даты рождения наших родителей и дата их свадьбы. Продолжают эту цепочку даты рождения наших прородителей, братьев и сестер. Далее идут тети, дяди
ЭТО ШОКИРОВАЛО МЕНЯ …
Восьмилетний мальчик женился перед смертью. Трогательная и трагичная история произошла в английском городке Мэкворте. О том, что ее сын болен лейкемией, 28-летняя Лорейн узнала четыре года назад. Маленький Рис Флеминг с невероятным мужеством боролся с недугом. И когда малыш замечал, что у мамы глаза красные от слез, он пытался ее подбодрить - шутил, говорил, что чувствует себя превосходно. Рис мечтал, что, когда он поправится, они все вместе - он, мама, отчим Мик и его подружка Элеонор - поедут к морю. Но три недели назад врачи вынесли мальчику окончательный приговор: Рису осталось всего несколько дней, возможно, даже часов. Малыш выслушал доктора спокойно. Обняв за шею маму, с улыбкой сказал: - Мам, я должен успеть жениться. На следующий день семья устроила детский праздник. Среди приглашенных была и Элеонор. Рис подошел к девочке со стаканом лимонада в руке и предложил ей руку и сердце. Девчушка, не сомневаясь ни секунды, ответила, что согласна выйти за него. Родители предупредили ее, что Рису осталось недолго. Свадьбу устроили самую настоящую. На белом роскошном лимузине ребятишек отвезли к священнику, перед алтарем они поклялись в вечной любви, обменялись кольцами, сообщает английская газета Telegraph. А на следующийдень мальчик умер дома в окружении родных.
Все люди и все события твоей жизни пришли в нее потому, что ты их притянул. Теперь тебе надо выбрать, как с ними поступить.
Все события, которые случаются с тобой, все люди, которые тебя окружают, появляются в твоей жизни потому, что ты притянул их туда. Что делать с ними дальше, ты решаешь сам
Вот сегодня прочитала статью о катастрофе ТУ-134 под Петрозаводском, и спрашиваю, люди как так может быть что жертв спасали обычнвые люди проезжающие мимо, а экстренные службы были недоступны. Как это понять, скажите пожалуйста!
В конце апреля стала бабушкой, но как-то до сих пор не могу это осознать, может со мной что не так??? Все говорят, что внуки дороже детей, а для меня как-то все одинаковые, может потому-что ещё свои маленькие???
Дело не в том, что мир стал гораздо хуже, а в том, что освещение событий стало гораздо лучше… (Г.Честертон)
Михаил Веллер. Баллада о знамени
«Знамя есть священная херугва, которая… которой…»
А. Куприн, «Поединок»
Боевых офицеров, которые дожили до конца войны - и не были потом
уволены в запас - распихали по дальним дырам; подальше от декабристского
духа. А то - навидались Европы, мало ли что. И они тихо там дослуживали до пенсии, поминая военные годы.
И торчал в глуши огромного Ленинградского Военного Округа обычный
линейный мотострелковый полк. Это назывался он уже в духе времени -
мотострелковый, а на самом деле был просто пехотный.
И командовал им полковник, фронтовик и орденоносец, служба которого
завершалась в этом тупике. В войну-то звания шли хорошо - кто жив
оставался, а в мирное время куда тех полковников девать? дослуживай… Не все умеют к теплому местечку в штабе или тем более на военной кафедре вуза
пристроиться. А этот полковник мужик был простой и бесхитростный: служака.
Жизнь в полку скучная, однообразная: гарнизонное бытье. Слава и подвиги - позади. Новобранцы, учения, отчеты, пьянки и сплетни. Рядом - -
деревенька, кругом - леса и болота, ни тебе погулять, ни душу отвести.
А уж в деревне житье и вовсе ничтожное. Бедное и серое.
И только дважды в год сияло событие - устраивался парад. Это был
праздник. В парад полковник вкладывал всю душу, вынимая ее из подчиненных.
За две недели начинали маршировать. За неделю сколачивали на деревенской
площади перед сельсоветом трибуну и обивали кумачом. Изготовляли
транспаранты, прилепляли на стены плакаты. Сержанты гоняли солдат, офицеры
надраивали парадную форму и нацепляли награды, технику красили свежей
краской, наводя обода и ступицы белым для нарядности - все приводили в большой ажур.
И в радостные утра 7 Ноября и 1 Мая вся деревня загодя толпилась за оцеплением вокруг площади. Деревенское начальство и старшие офицеры - на трибуне. Комендантский взвод, в белых перчатках, с симоновскими
карабинами, вытягивал линейных. Полковой оркестр слепил медью и рубил
марши. И весь полк в парадных порядках, р-равнение направо, отбивал шаг
перед трибуной. Все девять рот всех трех батальонов. Открывала парад, по традиции, разведрота, а завершал его артдивизион и танковая рота. В конце
шли даже, держа строй, санитарные машины санчасти и ротные полевые кухни -
все как есть хозяйство в полном составе.
Народ гордился, пацаны орали, офицеры держали под козырек, а во главе, в центре трибуны, стоял полковник, подав вперед грудь в боевых
орденах, и отечески упивался безукоризненной готовностью своего полка. Все
свое армейское честолюбие, всю кровную приверженность старого
профессионала своему делу являл он в этих парадах.
А впереди всей бесконечной стройной колонны - знаменосец! - плыл
двухметрового роста усатый и бравый старшина, полный кавалер орденов
Славы. Это уже была просто местная знаменитость, любимец публики. Пацаны
гордились им, как чем-то собственным, и спорили, что, поскольку он полный
кавалер Славы, то он главнее офицеров, и старше только полковник.
А после парада был гвоздь программы - пиво! Надо знать жизнь глухой
деревушки того времени, чтобы оценить, что такое было там - пиво; да еще
для солдата. Дважды в год полковник усылал машину в Ленинград и всеми
правдами и неправдами изыскивал средства и возможности купить три бочки
пива. Каждому по кружке. Эти бочки закатывались в ларек, пустовавший все
остальное время года, и вышедший с парадной дистанции личный состав в четко отработанной последовательности (это тоже входило в ночные и дневные
репетиции!) выпивал свою кружку. А население кормили из дымивших, только
что прошедших парадом полевых кухонь. Колхозников, естественно, было куда
меньше, чем солдат в полку, и в этот-то уж праздничный день они наедались
от пуза. И, таким образом, убеждались в смысле плаката на избе-читальне:
«Народ и армия едины!»
Хороший был полковник. Слуга царю, отец солдатам.
И вот, значит, проходит такой первомайский парад. Оркестр ликует и гремит. Линейные замерли - штыки в небо, флажки на них плещутся. И с широкой алой лентой через плечо шагает старшина, колотя пыль из деревенского плаца, и в руках у него Знамя полка - 327-го гвардейского
ордена Богдана Хмельницкого Славгородского мотострелкового - бахрома
золотом, георгиевская лента по ветру бьет, орденок в углу эмалью блещет, и буквы дугой через красное поле. А по бокам его, на полшага сзади -
ассистенты при знамени, статные юные лейтенанты, серебро шашек в положении
на-краул искрами вспыхивает.
И за ними - со своей песней, с лихим присвистом - разведрота
марширует.
Музыка сердца! Сильна непобедимая армия, жив фронтовой дух!
И, миновав дистанцию церемониального марша и свернув за угол
единственной деревенской улицы, старшина-знаменосец подходит к ларьку.
Кружки уже налиты, кухонный наряд в белых куртках и колпаках готов к раздаче - да чтоб без проволочек! полторы тыщи рыл участвуют в параде, и каждому по кружке надо в отмеренные минуты!
И старшина, как знаменосец и заслуженный фронтовик, по традиции
получает первым, и не одну кружку, а две. Первую он выпивает залпом, под
вторую закуривает дорогую, командирскую, по случаю торжества, папиросу
«Казбек» и уже через затяжку вытягивает пивко по глоточку и со смаком.
Парад окончен.
Теперь - в гарнизон, столы уже накрыты, столовая украшена:
праздничный обед. К этому обеду полковник приказывал резать кабана из подсобного хозяйства, баранов, закупить в деревне соленых огурцов, и давал
ротным негласное указание организовать наркомовские сто граммов всему
личному составу - без рекламы, так сказать. Во славу оружия и память
Победы.
Хороший был полковник. Больше таких уже нет. Полк за ним - в огонь и в воду. И у командования на прекрасном счету, в пример всем ставили. Но -
не продвигали… Не то он когда-то где-то сказал не то, или по возрасту
попал в неперспективные, или замполит про сто граммов стучал в политотдел
дивизии… В общем, вся его жизнь была - родной полк, и как апофеоз службы
- эти парады.
Значит, старшина выбрасывает окурок, ставит с сожалением пустую
кружку, и протягивает руку за знаменем, которое, свернув, прислонил к ларьку сбоку…
Не стоит там что-то знамя. Это он перепутал - он его с другого бока
прислонил.
Смотрит он с другого бока: нету. Нету там знамени.
Странно. Ставил же. Сзади, значит, поставил…
Но только сзади ларька знамени тоже нету.
Старшина спрашивает лейтенантов-ассистентов:
- Ребята, у кого знамя?
Они на него смотрят непонимающе:
- Как у кого? Ты ж его из рук не выпускал.
- Да вот, - говорит, - поставил здесь…
Они вместе смотрят ларек со всех сторон - нет, у ларька знамя не стоит.
Начинают вертеть головами по сторонам. Взять никто не мог. Кругом в пулеметном темпе полк пиво пьет повзводно и поротно, и вольным шагом
марширует в расположение.
- А кто сегодня дежурный по посту N1? Во балда! Не иначе разводящий
распорядился сдуру знамя сразу после парада доставить на место - и отрядил
караульных прямо к концу церемониального марша. Так спрашивать же надо!
салаги…
Старшина с ассистентами, спрятавшими шашки в ножны, идет в штаб
полка, к знаменной витрине, где на посту N1 стоит с автоматом «на грудь»
часовой.
Пуста витрина.
- Знамя где? - спрашивает старшина у часового.
Тот от удивления начинает говорить, что ему на этом почетном посту
категорически запрещено:
- Как это? Так вы же знаменосец…
- Тебе его что - не приносили?
- Кто?
- Ну… внешний караул…
- Никак нет. А что - должны были?
Идут к начальнику караула:
- Знамя ты брал?
Тот смеется - оценил шутку.
- Ага, - говорит. - Пусть, думаю, повисит немного над КПП, чтоб сразу
было всем видно, что они входят не куда-нибудь, а в гвардейский
орденоносный полк.
- Ну же ты мудак! Где оно?!
- Да вы чего?.. Я ж так, ребята… шучу… а что?
- Шутишь?! ничего. Молчи… понял?!
У старшины делается все более бледноватый вид, и пышные усы
постепенно обвисают книзу. Лейтенанты-ассистенты - те откровенно
мандражируют. И они начинают перерывать полк: какой идиот взял знамя и где
его теперь держит.
Возвращаются к ларьку. Там уже свернуто все пивное хозяйство.
- Не, - говорит ларечник, - вы что. Ничо не видел. Да ты ж его из рук
не выпускал.
- Не выпускал, - мрачно басит сержант, сделавшийся ниже ростом.
Может, в кабинет командира полка занесли? Или к начштаба?
Идут обратно в штаб. Нет - пусто. Во все окна заглянули. Только
часовой у пустой витрины смотрит выжидательно, болван.
Они проходят по всем ротам. Идут в автопарк: может, знамя у ларька
упало, соскользнуло по стенке, и кто-то в толчее его поднял и положил,
например, на броню, и так на танке оно в парк уехало.
Нет; нету.
Дежурный по парку сильно удивляется вопросу и, конечно, тоже ничего
не видел.
Тем временем полк окончил праздничный обед. Половина солдат валит в увольнение: сбрасываться на самогон, драться в очередь вокруг четырех
деревенских девок и склонять к любви средний школьный возраст. Офицеры
компаниями шествуют по домам - за столы с выпивкой и закуской. Тихо в расположении. И нет нигде знамени.
Человек, не служивший в Советской Армии первого послевоенного
десятилетия, а тем паче вообще штатский, ужаса и масштаба происшедшей
трагедии оценить не может. В лучшем случае он слыхал, что высший знак
солдатской доблести - это трахнуть бабу под знаменем части. Сейчас, когда
лейтенант в автобусе не уступает место полковнику, когда и солдат не солдат, и офицер не офицер, и присяга не присяга, и армия развалилась на части, и не то что знамена - крейсера крадут и танковые колонны продают
контрабандой за границу, - сейчас старая сталинского закала армия может
восприниматься только как седая легенда. Потому что колхозный парень в армию шел как за счастьем: сытная еда! теплая красивая одежда! простыни,
одеяло, койка! а через три года - паспорт в руки - и свободен, езжай куда
хочешь! А посреди службы - десятидневный отпуск домой! Это ж был солдат.
Не то, что иное, когда призванный в воздушный десант не может раз
подтянуться на турнике. А офицер был - белая каста! Диагоналевая форма,
паек, оплаченная дорога в отпуск, две тысячи зарплаты у взводного - офицер
был богатый и уважаемый человек, и ездил исключительно в купейном, а от майора - полагалось в мягком вагоне.
И отсутствие Знамени части - это кощунственнее, чем попасть в плен.
Это граничит с изменой Родине. Это трибунал и вечный несмываемый позор.
Это… это невообразимо, невозможно! За знамя можно умереть, спасти его
ценой своей жизни, вынести простреленным на собственном теле, встать на колено и поцеловать; в самом крайнем случае его можно склонить над телом
павшего героя. Но лишиться его принципиально невозможно ни в коем случае.
Провались белый свет! - но знамя должно быть сохранено.
И вот кругом весеннее солнце и пролетарский веселый праздник, а знамени нет. Законы чести рекомендуют выход единственный - застрелиться.
Потому что второй выход, по законам чести, - это сначала с тебя перед
строем сорвут погоны, а уже после этого ты можешь, опять же, застрелиться.
Но старшина - все-таки не офицер, и вообще он чудом уцелел, пройдя
насквозь такую войну, и стреляться он не хочет. Тем более что у него семья
и дети. И вообще знамя еще не пропало, оно явно ведь где-то здесь есть,
должно найтись.
Лейтенанты-ассистенты, которые по статуту церемонии призваны охранять
со своими шашками вышеуказанное знамя, стреляться также не хотят. Они его
в руках не держали, у них его не отбирали, чего ж им стреляться. Им еще
жить да жить…
Они втроем еще раз и еще перерывают полк со всем его хозяйством вдоль
и поперек - и нигде знамени нет. Его нет в Ленинской комнате, нет у полкового художника, нет в оркестре среди их тромбонов и геликонов, и нет
даже на свинарнике в подсобном хозяйстве. На кухне нет, на стрельбище нет,
и в санчасти тоже его нет.
А все уже обращают внимание, что они рыщут где ни попадя троицей, и вид у них прибабахнутый. И на вопросы они не отвечают. А что тут ответишь?
Что святыня части как-то ненароком потерялась?
Вечером один лейтенант говорит:
- Ну что… Надо докладывать.
Старшина - с мертвой безжизненностью:
- Кому?..
- Кому… По команде… дежурному по полку.
Старшина садится на завалинку, закрывает глаза и говорит:
- Докладывать будет старший по званию.
Лейтенанты хором говорят:
- Вот уж хрен тебе. Я дежурному докладывать не буду. Знамя поручено
знаменосцу, вот ты и докладывай.
Старшина говорит:
- Я дежурному докладывать не буду. По уставу докладывает старший.
- По уставу тебя расстрелять перед строем за утерю знамени!
- Верно, - соглашается старшина. - Я буду стоять перед тем строем
посередине, а вы по бокам.
В конце концов они втроем идут в дежурку, и там лейтенанты все-таки
выпихивают старшину вперед:
- Ты фронтовик, кавалер Славы, не офицер, тебе простят… а нам -
все: конец, суд офицерской чести - и в любом случае пинка под зад из армии, даже если оно найдется.
И старшина докладывает:
- Товарищ гвардии капитан… так и так… в общем… плохо все…
- Что такое? - весело спрашивает усатый гвардии капитан, принявший
стакан по случаю праздника. - А по-моему - неплохо!
- ЧП…
- Ну, какое еще такое ЧП? Чего это у тебя, старшина, рожа такая
невеселая, будто ты Знамя полка потерял?
Старшина белеет от такой проницательности, и бормочет через силу:
- Так точно…
- Что - так точно?
- Ну… что вы сказали…
- Что я сказал? - удивляется капитан.
- Это… нету…
- Чего нету-то?
- Исчезло…
- Что исчезло?! Да доложи толком!
- Знамя…
- Какое знамя? - глупо переспрашивает дежурный.
- Какое у нас… полка.
- Чего-о?!
У капитана усы дыбом, глаза квадратные, фуражка на затылок скачет.
- Тьфу! - говорит. - Вы сколько выпили, чтобы так шутить? Ну - они-то
молодые, но ты - фронтовик, служака: разве этим шутят?
- Да я, - говорит старшина, - понимаю. Я не шучу.
- Что значит?!
Дежурному делается худо, и он отказывается осознавать происшедшее. Он долго и мучительно привыкает, что это и вправду произошло, потому что
этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. И вот ему - -
как? за что? средь бела дня! - на его дежурстве! такое ЧП. Это просто
наихудшее, что вообще может быть. А с кого первая башка долой - с дежурного. Он отвечает за порядок в полку. О Господи!
Чего делать-то? А чего делать… надо докладывать командиру полка.
Вот радость ему на праздничек. Кондратий бы не хватил.
Дежурный принимает решение: объявляет.
- В общем так. Я докладывать командиру не буду. Не могу я такое
докладывать! Сейчас семнадцать сорок. Смена дежурства в двадцать один
ноль-ноль. Чтобы до этого времени знамя нашли. Бери всех свободных от караула - и ищите где хотите! суки!!! гады!!!
Срочно создается поисковая комиссия во главе с помдежем-старлеем и лихорадочно переворачивает полк. Ищут суки-гады - никакого результата.
В двадцать один ноль-ноль капитан сдает дежурство другому комроты и докладывает - рубит голосом самоубийцы:
- За время моего дежурства в полку случилось чрезвычайное
происшествие… исчезло Знамя части. Дежурство сдал!
- Дежурство принял! - отвечает новый дежурный. - Ха-ха-ха! И давно
исчезло-то? Что, в деревню за самогоном пошло?
На лице прежнего дежурного вспыхивает неизъяснимое злорадство:
принял! принял дежурство! не может он принять дежурство, если Знамя
пропало! не должен! он тревогу трубить должен, поднимать всех! А он принял! это - полгоры с плеч свалилось!..
Он снимает с рукава повязку, передает ее заступившему дежурному; тот
садится на его стул за стол в дежурке, и бывший дежурный говорит:
- Да вот эти… фашисты!.. потеряли Знамя после парада.
А новый дежурный, тепленький после праздничного обеда с водочкой,
благодушно откликается:
- Ха-ха-ха!
- Докладывай! - приказывает бывший дежурный старшине. И тот повторяет
свой душераздирающий доклад.
Новый дежурный синеет, трезвеет, хренеет:
- В-в-вы чо… охренели?.. славяне!.. братцы… товарищи офицеры! Я,
- говорит, - дежурство не принимаю!
- Ты его уже принял. Так что давай - действуй. ЧП у тебя!
- У меня ЧП?! У тебя ЧП!!!
Короче: я, говорит, командиру докладывать не буду. Искать!!! Всем!!!
Везде!!! В восемь утра построение - вот вам время до восьми.
И всю ночь уже человек двадцать шатаются с фонарями по гарнизону, как
спятившие кладоискатели, и роют где ни попадя: даже матрасы в казармах
ворошат, и в ЗИПах смотрят… фиг: нету.
Утром является кинуть орлиный взор на свое образцовое хозяйство
праздничный командир; и перекошенный капитан рапортует:
- Товарищ гвардии полковник! За время моего дежурства в полку
чрезвычайных происшествий не случилось!
- Вольно.
- Но за время дежурства капитана Куманина случилось.
- Что - случилось?!
- Чрезвычайное происшествие! Пропало Знамя части…
Полковник с сомнением озирается на белый свет, проковыривает мизинцем
ухо и принюхивается:
- А? Ты сколько выпил, гвардии капитан?
Так точно. В смысле никак нет. Вот. Пропало полковое знамя.
Когда вытаскивают большую рыбу, ее глушат колотушкой по голове.
Значит, командир покачивается, глаза у него делаются отсутствующие, а на бровях повисает холодный пот. Ему снится страшный сон.
- Как… - шепчет он.
Вперед выпихивают несчастного старшину, который на ногах уже сутки, и старшина в десятый раз излагает, как он прислонил Знамя, как пил пиво, как
бросил окурок, и как Знамени на месте не оказалось.
Под командира подставляют стул, подносят воды, водки, закурить, и обмахивают его фуражками. И доводят до сведения о принятых мерах. Все
возможное предприняли, не щадя себя…
И зловещая тень Особого отдела уже ложится на золотые погоны
товарищей офицеров.
- Так, - говорит командир. - Так. Я в дивизию докладывать не буду.
Что я доложу?! Я с этим знаменем до Одера!!! под пулями!!! Вы - что?!
Старшина… ах, старшина… как же, ты что…
- Искать!!! - приказывает. - Всему личному составу - искать!!! Обед
отменяется!!! Увольнения отменяются!!! Всех офицеров - в полк!!! не найдете - своей рукой расстреляю! на плацу!
И весь полк снует, как ошпаренный муравейник - свое знамя ищет. Траву
граблями прочесывает. Землю просеивает! Танкисты моторные отделения
открывают, артиллеристы в стволы заглядывают!
Нету знамени.
А это значит - нету больше полка.
Потому что не существует воинской части, если нет у нее знамени. Нет
больше такого номера, нет больше такой армейской единицы. Вроде полк есть
- а на самом деле его уже нет. Фантом.
Три дня командир сидит дома и пьет. И после каждой стопки, днем и ночью, звонит дежурному: как? Нету…
Докладывает в дивизию: так и так… Пропало знамя.
Там не верят. Смеются. Потом приходят в ярость. Комдив говорит:
- Я в армию докладывать не буду. Вот тебе двадцать четыре часа! -
иначе под трибунал.
Ищут. Командир пьет. Дежурные тоже пьют, но ищут. И лейтенанты-ассистенты пьют - прощаются с офицерскими погонами и армейской
карьерой. Только старшина не пьет - он сверхсрочник, у него зарплата
маленькая: ему уже не на что…
Комдив докладывает в армию, и диалог повторяется. Еще сутки пьют и ищут. И даже постепенно привыкают к этому состоянию. Это как если
разбомбили тебя в пух и прах: сначала - кошмар, а потом - хоть и вправду
ведь кошмар, но жить-то как-то надо… служба продолжается!..
Армия докладывает в округ. И все это уже начинает приобретать
характер некоей военно-спортивной игры «пропало знамя». Все уже тихо
ненавидят это неуловимое знамя и жаждут какого-то определения своей
дальнейшей судьбы! И часовой исправно меняется на посту N1, как памятник
идиотизму.
Ну что: надо извещать Министерство Обороны. И тогда - инспекция,
комиссия, дознание: полк подлежит расформированию…
И вся эта история по времени как раз подпадает под хрущевское
сокращение миллион двести. И под этот грандиозный хапарай расформирование
происходит даже без особого треска. Тут Жукова недавно сняли и в отставку
поперли, крейсера и бомбардировщики порезали, - хрен ли какой-то полк.
Лишний шум в армии всегда был никому не нужен. Командира, учитывая
прошлые заслуги, тихо уволили на пенсию. И всех офицеров постарше уволили.
Молодых раскидали по другим частям. С капитанов-дежурных сняли по одной
звездочке и отправили командовать взводами. С лейтенантов-ассистентов тоже
сняли по звездочке и запихали в самые дыры, но ведь - «дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут…» Технику увели, строения передали
колхозу. А старшину-знаменосца тоже уволили, никак более не репрессируя.
Фронтовик, немолод, кавалер орденов Солдатской Славы всех трех степеней…
жалко старшину, да и не до него… пусть живет!
И старшина стал жить… Ехать ему было некуда. Все его малое
имущество и жена с детишками были при нем, а больше у него ничего нигде на свете не было. И он остался в деревне.
Его с радостью приняли в колхоз: мужиков не хватает, а тут здоровый,
всем известный и уважаемый, военный, хозяйственны; выделили сразу старшине
жилье, поставили сразу бригадиром, завел он огород, кабанчика, кур, -
наладился к гражданской жизни…
Через год, на день Победы, 9 Мая, пришли к нему пионеры. Приглашают
на праздник в школу, как фронтовика, орденоносца, заслуженного человека.
У старшины, конечно, поднимается праздничное все-таки настроение.
Жена достает из сундука его парадную форму, утюжит, подшивает свежий
подворотничок, он надевает ордена и медали, выпивает стакан, разглаживает
усы, и его с помпой ведут в школу.
Там председатель совета пионерской дружины отдает ему торжественный
рапорт. На шею ему повязывают пионерский галстук - принимают в почетные
пионеры. И он рассказывает ребятишкам, как воевал, как был ранен, и как
трудно и героически было на войне, и как его боевые друзья клали свои
молодые жизни за счастье вот этих самых детей.
Ему долго хлопают, и потом ведут по школе на экскурсию. Показывают
классы, учительскую, живой уголок с вороной и ежиком. А в заключение ведут
в комнату школьного музея боевой славы, чтобы он расписался в Книге
почетных посетителей.
И растроганный этим приемом и доверчивыми влюбленными взглядами и щебетом ребятишек, старшина входит в этот школьный их музей боевой славы,
и там, среди витрин с ржавыми винтовочными стволами и стендов с фотографиями из газет, меж пионерских горнов и барабанов, он видит знамя
их полка.
Оно стоит на специальной подставке, выкрашенной красной краской,
развернуто и прикреплено гвоздиками к стене, чтобы хорошо было видно.
И над ним большими, узорно вырезанными из цветной бумаги буквами, по плавной дуге, идет вразумительная поясняющая надпись:
Партнерская программа для Вебмастера ЗНАМЯ 327-го ГВАРДЕЙСКОГО СЛАВГОРОДСКОГО
ОРДЕНА БОГДАНА ХМЕЛЬНИЦКОГО МОТОСТРЕЛКОВОГО ПОЛКА
подарено пионерской дружине N 27
имени Павлика Морозова командованием части
…Это его пионеры сперли. Для музея. Сказали учителям, что подарили.
Учителя очень радовались.
…История умалчивает, что сказал старшина пионерам, когда пришел в себя, и что он с ними сделал. Также неизвестно, как он добрался до дома.
Но по дороге он из конца в конец улицы погонял деревенских мужиков,
намотав ремень с бляхой на кулак и сотрясая округу жутчайшим старшинским
матом. Силен гулять, с восторженным уважением решили мужики.
Через час кабанчик был продан, а жена, в ужасе глотая слезы, побежала
за самогоном. Курей старшина извел на закуску. И сказал жене, что ноги его
в этой деревне не будет. Он вообще ненавидит деревню, ненавидит сельское
хозяйство, а уж эту-то просто искоренит дотла. И завтра утром едет искать
работу в Ленинграде. Иначе он за себя не отвечает. Пионерскую дружину он передушит, школу сожжет, а учителей повесит на деревьях вдоль школьной
аллеи.
Вот так в Ленинградском Нахимовском училище появился двухметровый,
усатый и бравый старшина, который еще двадцать лет на парадах в Москве
ходил со знаменем училища перед строем нахимовцев, с широкой алой лентой
через плечо, меж двух ассистентов с обнаженными шашками, и по телевизору
его знала в лицо вся страна.