Интересно, где принимают ставки на получение стабильного изотопа хотя бы какого-нибуть трансуранового элемента? Долгоживущий - это еще куда ни шло. Но и то сомнительно. Электроны мешают.
Александр Пушкин: Карты, деньги, два ствола…
В возрасте двадцати одного года Александр Пушкин подготовил к печати рукопись своих стихотворений. Настала пора его первой книги. Стихи и так давно ходили по рукам. Чувствительные барышни записывали их в свои альбомы, столичные юнцы заучивали на память эпиграммы и оду «Вольность», что приятно щекотало им нервы. Император размышлял: не пора ли бесцеремонного юношу - в Сибирь? Между тем, сам Пушкин жил, как птица поёт. Он увлекался - кроме поэзии, разумеется - шампанским, дуэлями, театром и красивыми женщинами. А ещё - азартными играми.
Опасная штука - эти карты. В жизни Пушкина они играли заметную роль. Как в жизни Достоевского - рулетка. Поэт очень много играл, почти всегда несчастливо. Но ничего с этим поделать не мог. Он признавал, что страсть к игре - самая сильная из его страстей.
«Я раскаялся, но поздно…»
Молодой поэт примыкал к компании столичной молодёжи «Зелёная лампа». Что-то вроде кружка по интересам. В первую очередь, интересовались литературой. Во вторую - вольнолюбивой литературой. И для разнообразия - карточной игрой. Кружок формировался вокруг «лучшего из минутных друзей минутной младости» Пушкина, усердного картёжника Никиты Всеволожского. «Всеволожский играет; мел столбом! Деньги сыплются!» - восторженно писал поэт их общему приятелю. У него-то денег было гораздо меньше, чем у Никиты, счастливого наследника табачных плантаций и виноградников. Поэтому свою первую книгу Пушкин решил издавать по подписке и распространил около сорока билетов (простая схема: сперва продаётся подписка, затем на эти деньги печатается сборник и рассылается покупателям). Рукопись была подготовлена, читатели замерли в ожидании, но… книга не увидела свет. Потому что азартный стихотворец «полупродал, полупроиграл» стихи тому же Всеволожскому, оценив всю рукопись в тысячу рублей.
Вскоре ему пришлось покинуть Петербург. Император Александр рассудил, что молодому дарованию вредна рассеянность большого света и сырой воздух столичных канав. А местная поросль, в свою очередь, обойдётся без бунтующих поэтов - спокойней будет. Пушкин отправился в Молдавию, затем в Одессу и, наконец, по высочайшему повелению, в Михайловское - фамильную деревушку в Псковской области.
С момента злополучной карточной игры, лишившей его большей части юношеских стихов, прошло пять лет. Всё это время он помнил о пленённой рукописи, надеясь выкупить её обратно. Но с учётом местоположения, это оказалось непросто. Пушкин действовал, в основном, через брата, оставшегося в Петербурге: «Явись от меня к Никите Всеволожскому - и скажи ему, чтоб он ради Христа погодил продавать мои стихотворения». Писал и самому Никите: «Всеволожский, милый, царь не даёт мне свободы! Продай мне назад мою рукопись за ту же цену».
Время шло, поверенные медлили. Поэт торопил брата: «Перешли же мне проклятую мою рукопись - и давай уничтожать, переписывать, издавать». Наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки. Рукопись вновь поменяла владельца. Стихотворения, беспечно проигранные в карты («Я раскаялся, но поздно…») вернулись к своему автору. Он тут же принялся за работу: воодушевленно уничтожал и переписывал, а также добавлял стихи, созданные за время изгнания. На радостях поэт модифицировал всю рукопись буквально за три дня, как будто опасаясь, что она опять исчезнет. И сразу же отправил обратно в Петербург - издавать! «Я выстирал чёрное бельё наскоро, а новое сшил на живую нитку… Надеюсь, что барыня публика меня по щекам не прибьёт, как непотребную прачку». Барыня-публика (в том числе и мы - благодарные потомки и преданные ценители русской словесности) вздыхает с облегчением. Задержавшись на пять с половиной лет, первая книга Александра Пушкина в январе 1826 года всё-таки появилась в петербургских лавках.
Как можно было не играть?
До нас дошли воспоминания Николая Гоголя о его первой попытке познакомиться с Пушкиным. Без приглашения, но с великим почтением, молодой Гоголь пришёл к дому поэта и позвонил в звонок. Он робел так сильно, что по пути даже выпил для храбрости. Но слуга не доложил о посетителе. - Почивают.
Время сна уже давно прошло, и Гоголь взволнованно спросил:
- Верно, всю ночь работал?
- Как же, работал, - отвечал слуга, - в картишки играл!
И действительно, судьба злосчастной рукописи не помешала Пушкину играть и дальше, с тем же энтузиазмом. Впрочем, все вокруг играли. Сложно было не играть: карты в то время являлись одним из немногих развлечений, дозволенных светскими условностями. «Кто ими в обществе себя не занимает, воспитан дурно тот и скучен всем бывает», - шутливо утверждал дядюшка поэта Сергей Львович в своём стихотворении «Вечер». Никакое другое занятие не было столь распространено в разномастной среде русского дворянства. Играли в модных столичных гостиных, играли в просторных домах провинциальных помещиков, играли в Зимнем дворце!.. Четырёхугольные карточные столы, покрытые сукном, назывались ломберными. Мелом на сукне делались расчёты, записывались ставки. Ненужные записи стирались специальной щёточкой. Использованные колоды карт игроки выкидывали прямо под стол. Глаза щипал табачный дым - в помещениях часто было крепко накурено. Неровными стопками лежали нераспечатанные колоды: на каждую игру - новая. Вместе с картами со стола падали деньги, но поднимать их считалось дурным тоном. Наутро под ломберным столом лакей мог собрать неплохую прибавку к жалованию.
Ближайшая соседка Пушкина по Михайловскому имению как-то записала в своём дневнике: «По висту должен мне Пушкин один рубль пятьдесят копеек. Я ему - двадцать копеек. Ещё он мне - рубль семьдесят копеек. Я ему - десять копеек. Ещё он мне - рубль восемьдесят копеек…» Как видим, деревенские ставки были маленькими - копеечными, но Пушкин, по своему обыкновению, проигрывал и тут. Впрочем, висту он предпочитал азартный банк - игру, которой управляла исключительно удача. Законы банка были элементарны. Банкомёт (ведущий игрок) кидал перетасованные карты направо и налево. Если карта, на которую сделана ставка, выпадала направо, он забирал выигрыш. Если налево - деньги доставались противнику. Сложно представить правила проще этих. Карты плясали за ломберным столом под дудку слепого случая. Ночи напролёт молодые офицеры, почтенные отцы, чиновники, царедворцы и даже семейные барыни проводили за ломберными столами, напряжённо ожидая, «налево ляжет ли валет». Иногда это заканчивалось трагически: валет ложился направо, и огромные состояния, десятки деревень, сотни крепостных меняли своего владельца.
В 1802 году всю страну всколыхнула поразительная история из большого света: князь Голицын проиграл графу Разумовскому любимую жену. Затаив дыхание, все ждали развязки трагедии. Долг чести нужно было отдавать. Но долг чести - красивая женщина! Разводы в то время были почти невозможны, однако оскорблённая Голицына добилась своего: развелась и обвенчалась вновь - с карточным соперником бывшего мужа. Княгиня превратилась в графиню. Пушкин, разумеется, знал эту некрасивую историю. Но знал он и азарт, сбивающий голову, как шапку, набекрень и заставляющий забыть обо всём на свете. Как-то на юге, вспоминал друг поэта Вяземский, Пушкин поехал за несколько вёрст на бал, чтобы увидеть женщину, в которую был влюблён. Но приехал рано, начал играть и провёл за ломберным столом всю долгую ночь, «так что прогулял и все деньги свои, и бал, и любовь свою».
Кстати, азартные игры, подобные банку, в России были запрещены. За игроками велось наблюдение, их имена докладывали лично императору. В полицейском «картёжном списке» поэт значился под номером 36. Существует литературный анекдот о Пушкине, который объяснял императору Николаю I:
- Карты спасают меня от хандры!
- Но что ж после этого твоя поэзия? - удивлялся государь.
- Она служит мне средством к уплате карточных долгов, Ваше Величество.
За всё приходится платить
Карточные проигрыши доставляли Пушкину много хлопот. Ему редко удавалось рассчитаться сходу за несчастливых дам и королей, оборачивавшихся вокруг шеи очередной финансовой петлёй. Денег, обыкновенно, не было. По молодости можно было бы рассчитывать на поддержку семьи, но отец - не столь беден, сколь прижимист - менее всего желал расплачиваться за азартную горячку нелюбимого сына. Служба при Коллегии иностранных дел приносила копейки, о которых совестно и говорить. Высланный из Петербурга на юг, Пушкин был обречён на безденежье. «Изъясни отцу моему, что без его денег жить не могу, - просит он брата. - Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре. Ремеслу же столярному я не обучался». Тем не менее, со временем поэт начинает именно «жить пером». За свои труды он получает гонорары, позволяющие существовать - худо-бедно, но независимо. Один из его приятелей, гордый стихотворец Семён Раич, даже вспоминал о беспокойстве Пушкина на этот счёт: «Я, может быть, первый из русских начал торговать поэзией». Хотя гораздо точнее скажет об этом его знаменитая стихотворная строка «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать». И рукописи он продавал дороже, чем кто-либо из его современников. Да ещё на собственную свадьбу получил от отца небольшую деревеньку в Нижегородской области, приносящую, к сожалению, не меньше беспокойства, чем прибыли. Стало быть, денег, даже на жизнь и уж тем более на карты, было всегда недостаточно. Играя в банк, он любил, заложив руки в карманы, напевать солдатскую песенку, меняя слово «солдат» на свою фамилию: «Пушкин бедный человек! Ему негде взять…»
В итоге поражения за ломберным столом, как правило, превращались в бесконечные карточные долги, камнем лежащие на совести и репутации честного человека. Это заставляло поэта беспрестанно хлопотать и волноваться: занимать деньги, выписывать векселя, отдавать в ломбард семейные ценности… Как-то, после колоссального проигрыша в двадцать пять тысяч рублей - самой крупной карточной неприятности в жизни - ему пришлось совершить специальное путешествие в Москву, затем лишь, чтобы с помощью ростовщиков расплатиться с соперником из игорного дома. Дорога от столицы до Москвы на почтовых лошадях занимала в среднем пять-семь суток, задержаться пришлось на несколько недель. Почти месяц жизни был отдан карточному долгу. При этом в стране бушевала холера, а дома ждала молодая жена. История того грандиозного проигрыша началась ещё до венчания поэта, длилась более двух с половиной лет и привела - нет худа без добра - к некоторому отвращению от ломберных столов. Будучи женатым человеком, Пушкин играл гораздо реже прежнего. Впрочем, и до этого он успел потерпеть несколько любопытных поражений.
«Я не проигрывал второй главы „Онегина“…»
За карточным столом Пушкин не раз рисковал плодами вдохновения. Рукопись ранних стихов была издана. Вслед за ней ходовой монетой, которой поэт расплачивался с фортуной, стал роман «Евгений Онегин». Каждая глава представляла не только художественную ценность, но и порядочный капитал: поэту платили по двадцать пять рублей за строчку. Поэтому, когда вся наличность переходила в чужой кошелёк, в игру вступал «Онегин», как правило, «несчастной жертвой». Близкому другу Вяземскому Пушкин признавался: «Вместо того чтобы писать седьмую главу Онегина, я проигрываю в штос (от немецкого Stoss - азартная карточная игра вроде банка. Если игроков двое, игра называется штос; если больше - банк) четвёртую». А буквально месяц спустя на зелёное сукно была брошена следующая, пятая глава - и тоже перешла счастливому сопернику. В тот вечер Пушкин не сумел смириться с дорогой потерей: вслед за ускользнувшим «Онегиным» на стол легла пара дуэльных пистолетов. Легкомысленная удача, поколебавшись минуту, слегка подмигнула поэту, и карта выиграла! Счастливые стволы сумели не только отбить «Онегина», но и заработать владельцу ещё полторы тысячи рублей (как жаль, что на свою последнюю дуэль он взял другие пистолеты).
Знакомый Пушкина, господин Великопольский, незадачливый игрок и сочинитель, даже упрекал его за стихотворное мотовство в своей недружественной сатире: «Глава „Онегина“ вторая съезжала скромно на тузе…» Пушкин же, хоть и испытывал к Великопольскому отеческое снисхождение (как невезучий игрок к сопернику ещё более беспомощному), обвинение отверг в резких выражениях. «Я не проигрывал второй главы „Онегина“, а её экземплярами заплатил свой долг, точно так же, как вы заплатили мне свой родительскими алмазами». Карточные встречи Великопольского и Пушкина повлекли за собой затяжную перестрелку эпиграммами, длившуюся около трёх лет. «Играешь ты на лире очень мило, - квалифицировал Пушкин приятеля, - играешь ты довольно плохо в штос».
Конечно, многие современники поэта знали о его страсти к картам. Когда он внезапно покидал столицу, разносились слухи: «Проигрался…» Некоторые знакомые даже пытались использовать эту особенность. К примеру, известный библиофил Сергей Полторацкий предложил сыграть на письма поэта-декабриста Рылеева, одного из зачинщиков восстания на Сенатской площади, к тому моменту уже повешенного у стен Петропавловки. Отчаявшись заполучить их у Пушкина обычным путём, Полторацкий в один «прекрасный день» поставил на кон тысячу рублей и предложил положить против них на стол желанные бумаги. Азартный игрок, было, согласился, но через миг опомнился. «Какая гадость! Проиграть письма Рылеева в банк! Я подарю вам их!» Он придавал большое значение мистическим случайностям и совпадениям. И хорошо помнил, какую роль сыграли карты в нежданной встрече с другим декабристом, его близким другом Вильгельмом Кюхельбекером.
Карты и Кюхля
Эту историю Пушкин вспоминал всю жизнь. Она произошла в дороге между Псковом и Петербургом. На одной из почтовых станций поэту не хватило мелких денег, пяти рублей, чтобы расплатиться за обед. Он тут же бросил на сукно более крупную банкноту, начав понтировать против случайного попутчика и, карта за картой, проиграл более полутора тысяч. «Я расплатился довольно сердито, - записал Пушкин в дневнике, - взял взаймы двести рублей и уехал очень недовольный сам собой». Дожидаясь лошадей на следующей станции, несчастливый игрок скромно читал Шиллера. Шум за окном его отвлёк. На двор въехали четыре тройки с арестантами из Шлиссельбургской крепости. В одном из них - худом, небритом, бледном - Пушкин узнал своего лицейского товарища Кюхельбекера. Они не виделись много лет. Пока поэт находился в ссылке, Кюхельбекер (Кюхля, как называли его в лицее) принял участие в декабристском восстании, был осуждён и отправлен на каторгу. Тогда-то, на пути декабриста из одной крепости в другую, и встретил его Пушкин. Друзья бросились друг к другу. Жандармы их растащили. Пушкин пытался передать арестанту денег: требовал, кричал, угрожал. Полицейские были неумолимы. «Кюхельбекеру сделалось дурно, - вспоминал затем поэт, - жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали». Больше товарищи никогда не виделись. Последнее, что мог сделать знаменитый литератор для одного из самых близких, самых первых своих друзей - отдать ему двести рублей, занятые в долг несколько часов назад. Это всё, что было в кармане после карточной игры, задержавшей его на предыдущей станции ровно настолько, чтобы он смог в последний раз увидеть Кюхлю. Жаль, что прощальную помощь, отчаянный дружеский жест отверг непреклонный охранник. Спустя годы «из глубины сибирских руд» Кюхельбекер сумел передать записку: «Встречу с тобою, Пушкин, ввек не забуду!»
«Как в ненастные дни собирались они часто…»
Несомненно, страсть к картам приносила Пушкину неприятности: отнимала и время, и деньги, и, возможно, здоровье. Но, вместе с тем, благодаря этой страсти появились на свет произведения, без которых мы не мыслим пушкинского наследия. Надо признать: помимо долгов и сомнительной репутации, игра давала поэту пищу для творчества, вдохновение. Удивительно, но иногда он умудрялся, чуть ли не одновременно, и работать, и играть. Эпиграф к «Пиковой даме», вспоминала Анна Керн, был создан буквально за ломберным столом. Причём, даже не на столе, а на рукаве мелом записал поэт знаменитые строчки: «Как в ненастные дни собирались они часто…» Появились бы «Пиковая дама» или повесть «Выстрел», не имей Пушкин страсти к азартному банку? Такие произведения могли быть написаны только настоящим игроком, знающим о картах не понаслышке, знакомым с победами и поражениями. Даже самый первый прозаический опыт Пушкина, отрывок «Наденька», и тот описывает игорный дом: «Тузы, тройки, разорванные короли, загнутые валеты сыпались веером, и облако стираемого мела мешалось с дымом турецкого табаку»…
Как-то в гостях у друзей Пушкин рассказал сказку о чертях, «метавших банк сотнями душ, с рогами, зачёсанными под высокие парики». Не оборвись его жизнь на дуэли, эта сказка могла бы стать сюжетом нового произведения - об изменчивой удаче, вершащей судьбы людей. О мистической роли карт в человеческой жизни.
Бесконечные тройки-семёрки-тузы приносили немало беспокойства в жизнь знаменитого русского поэта. Но не играй Пушкин в карты, это был бы совсем другой Пушкин.
«Светская болезнь» и «рана гостиных» - азартные игры
В 1802 года князь Александр Николаевич Голицын, картёжник и мот, проиграл свою жену, Марию Григорьевну Льву Разумовскому. Проиграл в карты. Разумовский влюбился в прекрасную без преувеличения жену игрока и, вместо дуэли, вызвал его играть в карты.
За проигрышем Голицына последовал скандальный развод, Мария Григорьевна стала Разумовской. Проигрывали не только жён, ещё состояния, крестьян, дома. Азартные игры, игры со Случаем занимали особое место в жизни русского дворянства.
Жизнь экс-княгини Голицыной сложилась хорошо. Церковь, посчитав поступок мужа порочащим святость брака, легко разрешила развод. Общество, впрочем, отнеслось к этому не так благосклонно, и на некоторое время Мария Григорьевна стала персоной нон грата.
Дворянку, с которой обошлись как с крепостной, выручил Александр I, пригласивший её на танец на одном балу. Об этом попросил родственник княгини, и царь согласился.
Эта история, к слову, стала основой для сюжета поэмы «Тамбовская казначейша» Лермонтова.
Нигде карты не вошли в такое употребление, как в России. «Они в нашей жизни - одно из неизбежных стихий», - констатировал
Очень продолжительное время игра эта служила мерилом нравственного достоинства человека.
«Он приятный игрок» - такая похвала была достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе.
Но карточные игры - широкое понятие. Оно делится на два: коммерческие игры и азартные, аморальные. Первые - это те, где ум и информация помогают человеку выиграть. Преферанс, например.
А ещё бостон, вист, ералаш и ломбер. Азартные же игры были социально неодобряемы и официально запрещены. В них всё зависело от случая, удачи. Запретил их ещё Пётр I, однако это не помешало азартным развлечениям стать крайне популярными.
В коммерческие игры играли на деньги, а в провинции, в семейном или дружественном кругу, - на щелчки в лоб или другие шуточные наказания. Никакого азарта, только смех. По-иному же всё было за игрой в азартные игры.
Молодые дворяне, офицеры, да и люди старшего возраста проигрывали всё. Две одинаково сильные страсти - мечта о мгновенном обогащении и жажда острых ощущений - толкали, по мнению,
Меньше всего они служили «забавою или отдохновением посреди своей семьи». Азартные игры строились так, что игрок вынужден принимать решение, не имея никакой информации, потому что играл он не с человеком, а со случаем.
Если во время развлечения в неазартные игры допустимы были шутки и сдержанно-шутливый тон считался приличным, то в азартных играх подобные вольности никогда не допускались.
Игра совершалась в полном молчании, допускались только реплики, имеющие отношение к драме, разыгрываемой за столом.
По словам Петра Вяземского, этот способ развлечься стал родом «битвы „на жизнь и на смерть“, они имеют своё волнение и свою поэзию», - записал он в «Старой записной книжке»:
- «Хороша и благородна ли эта страсть - другой вопрос. После удовольствия выигрывать нет большего удовольствия проигрывать».
Судьбу казначея из поэмы Лермонтова определила одна из самых популярных азартных карточных игр - «фараон», которая не допускала шуток. Играющие в них делились на банкомёта, который метал карты и понтёра.
Игра чаще всего происходила один на один. Как, например, в «Пиковой даме» Пушкина между Германом и Чекалинским. Остальные превращались в зрителей. Смысл игры в «фараон» был несложным.
Герой повести «Жизнь игрока, рассказанная им самим» так объясняет партнёру, который не знал, как «ставить карту»:
«Это очень просто, - возразил я, - выдерни наудачу какую-нибудь, положи её на стол, а на неё наклади сколько хочешь денег. Я из другой колоды буду метать две кучки; когда карта, подобная твоей выйдет на мою сторону, то я беру твои деньги; а когда выпадет на твою, то ты получишь от меня столько же, сколько ставил на свою карту».
Огромная популярность карточных игр привела к тому, что производство карт было монополизировано государством, а все доходы шли на филантропические цели (этим занималась Мария Фёдоровна, императрица-мать).
Впрочем, огромную потребность в новых колодах ощущали не только новички. В среде любителей играть на удачу был принят необычный на современный взгляд способ бороться с шулерами.
Для каждой игры распечатывали новую колоду, причём колода полагалась каждому игроку и банкомёту. Опытные игроки вскрывали колоду, заклеенную крест-накрест с особым шиком: колоду брали в левую руку, крепко сжимали, так что заклейки с треском лопались.
По тому, как партнёры брали карты в руки, сразу виден был навык, сразу было видно, кто «свой».
Использованную колоду после каждой тальи кидали под стол. Иногда же туда падали деньги - их не принято было подбирать, считалось дурным тоном, а ещё - из суеверия.
Рассказывали анекдот, как Афанасий Фет во время игры нагнулся, чтобы поднять небольшого достоинства ассигнацию, а Лев Толстой, его приятель, запалив у свечи сотенную бумажку, посветил ему, чтобы облегчить поиски.
Порядок игры был строго расписан. Карточная игра образовывала свой особый замкнутый круг участников, свои манеры поведения и собственный язык. Основу языка составляла карточная терминология, точная и недвусмысленная.
Однако на этой почве пышно расцветала словесная игра, разнообразные картёжные поговорки и шутки, язык картёжников обрастал синонимами и своей словесной мифологией.
Например, употребление словосочетания «карта фоска» (то есть «тёмная карта» по-итальянски) считалось своеобразным словесным шиком.
В пушкинскую пору карты, становясь моделью общественной жизни, сулили успех, удачу, и, главное, власть. Жажда власти, которая сосредоточивается в руках умелого банкомёта, привлекала к себе опытных игроков. Это показано в «Войне и мире» Толстого в сцене карточной игры между Долоховым и Николаем Ростовым, где важен подчеркнутый демонизм Долохова.
Мастером такого поведения был декабрист Каховский. Долохов захватывает власть над волей Ростова и испытывает двойное удовлетворение: он мстит счастливому сопернику и одновременно насыщает романтическую жажду власти и подавления другой личности, столь знакомую, например, Печорину.
Толстой с гениальностью художника и одновременно с личным опытом человека, пережившего отчаяние огромного проигрыша, описывает неожиданное и ничем не мотивированное состояние душевного подъёма, пережитого Николаем Ростовым, которое стимулируется чувством своей гибели.
«Подобно тому, как в эпоху барокко мир воспринимался в виде огромной, созданной Господом книги… так карты и карточная игра в конце XVIII и начале XIX века… сделались своеобразной моделью жизни».
К этому убеждению пришел Юрий Михайлович Лотман, анализируя быт и традиции русского дворянства.
Риск - на самом деле сто раз проверенное стратегия.
А слово «кто не рискует.» сказали те, кто хочет вернут свой проигрыш на счет вас.
Раз жизнь - игра, то и выигравших … только единицы.
Увлекаясь азартными играми и благодаря им если ты хочешь достигнуть поставленной цели в жизни, то это на подобия зачатию где из миллиона сперматозоидов до матки доходит только один, и бы тебе уже один раз повезло.
Лохи - это люди, которые верят в Лохнесское чудовище, беспроигрышную лотерею, и что ваш телефонный номер выиграл миллион.
Брак - единственная азартная игра, благословляемая церковью.