«Светская болезнь» и «рана гостиных» - азартные игры
В 1802 года князь Александр Николаевич Голицын, картёжник и мот, проиграл свою жену, Марию Григорьевну Льву Разумовскому. Проиграл в карты. Разумовский влюбился в прекрасную без преувеличения жену игрока и, вместо дуэли, вызвал его играть в карты.
За проигрышем Голицына последовал скандальный развод, Мария Григорьевна стала Разумовской. Проигрывали не только жён, ещё состояния, крестьян, дома. Азартные игры, игры со Случаем занимали особое место в жизни русского дворянства.
Жизнь экс-княгини Голицыной сложилась хорошо. Церковь, посчитав поступок мужа порочащим святость брака, легко разрешила развод. Общество, впрочем, отнеслось к этому не так благосклонно, и на некоторое время Мария Григорьевна стала персоной нон грата.
Дворянку, с которой обошлись как с крепостной, выручил Александр I, пригласивший её на танец на одном балу. Об этом попросил родственник княгини, и царь согласился.
Эта история, к слову, стала основой для сюжета поэмы «Тамбовская казначейша» Лермонтова.
Нигде карты не вошли в такое употребление, как в России. «Они в нашей жизни - одно из неизбежных стихий», - констатировал
Очень продолжительное время игра эта служила мерилом нравственного достоинства человека.
«Он приятный игрок» - такая похвала была достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе.
Но карточные игры - широкое понятие. Оно делится на два: коммерческие игры и азартные, аморальные. Первые - это те, где ум и информация помогают человеку выиграть. Преферанс, например.
А ещё бостон, вист, ералаш и ломбер. Азартные же игры были социально неодобряемы и официально запрещены. В них всё зависело от случая, удачи. Запретил их ещё Пётр I, однако это не помешало азартным развлечениям стать крайне популярными.
В коммерческие игры играли на деньги, а в провинции, в семейном или дружественном кругу, - на щелчки в лоб или другие шуточные наказания. Никакого азарта, только смех. По-иному же всё было за игрой в азартные игры.
Молодые дворяне, офицеры, да и люди старшего возраста проигрывали всё. Две одинаково сильные страсти - мечта о мгновенном обогащении и жажда острых ощущений - толкали, по мнению,
Меньше всего они служили «забавою или отдохновением посреди своей семьи». Азартные игры строились так, что игрок вынужден принимать решение, не имея никакой информации, потому что играл он не с человеком, а со случаем.
Если во время развлечения в неазартные игры допустимы были шутки и сдержанно-шутливый тон считался приличным, то в азартных играх подобные вольности никогда не допускались.
Игра совершалась в полном молчании, допускались только реплики, имеющие отношение к драме, разыгрываемой за столом.
По словам Петра Вяземского, этот способ развлечься стал родом «битвы „на жизнь и на смерть“, они имеют своё волнение и свою поэзию», - записал он в «Старой записной книжке»:
- «Хороша и благородна ли эта страсть - другой вопрос. После удовольствия выигрывать нет большего удовольствия проигрывать».
Судьбу казначея из поэмы Лермонтова определила одна из самых популярных азартных карточных игр - «фараон», которая не допускала шуток. Играющие в них делились на банкомёта, который метал карты и понтёра.
Игра чаще всего происходила один на один. Как, например, в «Пиковой даме» Пушкина между Германом и Чекалинским. Остальные превращались в зрителей. Смысл игры в «фараон» был несложным.
Герой повести «Жизнь игрока, рассказанная им самим» так объясняет партнёру, который не знал, как «ставить карту»:
«Это очень просто, - возразил я, - выдерни наудачу какую-нибудь, положи её на стол, а на неё наклади сколько хочешь денег. Я из другой колоды буду метать две кучки; когда карта, подобная твоей выйдет на мою сторону, то я беру твои деньги; а когда выпадет на твою, то ты получишь от меня столько же, сколько ставил на свою карту».
Огромная популярность карточных игр привела к тому, что производство карт было монополизировано государством, а все доходы шли на филантропические цели (этим занималась Мария Фёдоровна, императрица-мать).
Впрочем, огромную потребность в новых колодах ощущали не только новички. В среде любителей играть на удачу был принят необычный на современный взгляд способ бороться с шулерами.
Для каждой игры распечатывали новую колоду, причём колода полагалась каждому игроку и банкомёту. Опытные игроки вскрывали колоду, заклеенную крест-накрест с особым шиком: колоду брали в левую руку, крепко сжимали, так что заклейки с треском лопались.
По тому, как партнёры брали карты в руки, сразу виден был навык, сразу было видно, кто «свой».
Использованную колоду после каждой тальи кидали под стол. Иногда же туда падали деньги - их не принято было подбирать, считалось дурным тоном, а ещё - из суеверия.
Рассказывали анекдот, как Афанасий Фет во время игры нагнулся, чтобы поднять небольшого достоинства ассигнацию, а Лев Толстой, его приятель, запалив у свечи сотенную бумажку, посветил ему, чтобы облегчить поиски.
Порядок игры был строго расписан. Карточная игра образовывала свой особый замкнутый круг участников, свои манеры поведения и собственный язык. Основу языка составляла карточная терминология, точная и недвусмысленная.
Однако на этой почве пышно расцветала словесная игра, разнообразные картёжные поговорки и шутки, язык картёжников обрастал синонимами и своей словесной мифологией.
Например, употребление словосочетания «карта фоска» (то есть «тёмная карта» по-итальянски) считалось своеобразным словесным шиком.
В пушкинскую пору карты, становясь моделью общественной жизни, сулили успех, удачу, и, главное, власть. Жажда власти, которая сосредоточивается в руках умелого банкомёта, привлекала к себе опытных игроков. Это показано в «Войне и мире» Толстого в сцене карточной игры между Долоховым и Николаем Ростовым, где важен подчеркнутый демонизм Долохова.
Мастером такого поведения был декабрист Каховский. Долохов захватывает власть над волей Ростова и испытывает двойное удовлетворение: он мстит счастливому сопернику и одновременно насыщает романтическую жажду власти и подавления другой личности, столь знакомую, например, Печорину.
Толстой с гениальностью художника и одновременно с личным опытом человека, пережившего отчаяние огромного проигрыша, описывает неожиданное и ничем не мотивированное состояние душевного подъёма, пережитого Николаем Ростовым, которое стимулируется чувством своей гибели.
«Подобно тому, как в эпоху барокко мир воспринимался в виде огромной, созданной Господом книги… так карты и карточная игра в конце XVIII и начале XIX века… сделались своеобразной моделью жизни».
К этому убеждению пришел Юрий Михайлович Лотман, анализируя быт и традиции русского дворянства.