Музыка глушит печаль… Желание - отец мысли… Здоровье - дороже золота… Легкое сердце живет долго… Люди - хозяева своей судьбы… Любовь сильнее страха смерти… Большое горе врачует меньшее… Следуй голосу ума, а не гнева.
Единственное правило, которое никогда я не нарушаю, -
всегда нарушать свои правила, если так подсказывает мне сердце!
Разбили сердце? Собери осколки и отдай на переплавку, будет тебе новое сердце - не хуже прежнего.
… Я иду по улице и думаю о Ней. Мысли путались в голове, сердце сжималось от сладкой боли и от такой безмерной любви, что казалось- куда уже больше. Сердце летело к Ней, в Ее сны и в Ее будни. Но до следующей встречи ещё так далеко. Я успею соскучиться, сочинить стихи, перебрать в голове все наши встречи, написать несколько писем … а пока я иду по улице и думаю о Ней, с замиранием сердца прислушиваясь к тишине, озаренный тусклым светом городских фонарей …
… Я иду по улице и думаю о Ней. Мысли путались в голове, сердце сжималось от сладкой боли и от такой безмерной любви, что казалось- куда уже больше. Сердце летело к Ней, в Ее сны и в Ее будни. Но до следующей встречи ещё так далеко. Я успею соскучиться, сочинить стихи, перебрать в голове все наши встречи, написать несколько писем … а пока я иду по улице и думаю о Ней, с замиранием сердца прислушиваясь к тишине, озаренный тусклым светом городских фонарей …
«Кто-то когда-то сказал мне, что иметь ребенка - это все равно что выпустить из груди свое сердце и наблюдать за тем как оно живет вне тебя. Дети - мое сердце!»
Люди любят смотреть на разбитые души,
И судить, и корить, и казнить, и решать,
И готовить мораль, как котлеты на ужин,
И, пошля, о любви под пивко рассуждать.
Ты прости, мое сердце, но я тебя спрячу!
Знаю, плачешь, но не с кем мне боль разделить.
Что ты сможешь найти, среди царства незрячих?
Кто тебя пожалеет, кто станет любить?
Да - летела к нему…, да - разбилась… и точка…
Я не дам никому смаковать, обсуждать!
Да - не любит, не звонит, не пишет ни строчки!
Да - люблю, продолжая, по-прежнему, ждать!
Ты прости, мое сердце, от бешеной боли
Не смогла я укрыться! Уж не было сил…
Только эту любовь, очернить не позволю!
Я любила душой, хоть никто не просил.
Спрячу боль за улыбкой - зализывай раны!
Так, мучительно долго, потянутся дни.
Но холодною ночью я ждать перестану.
Ты скажи, что полегче… меня обмани.
Люди любят топтать одинокие души,
Потому я печаль не смогу разделить.
Выздоравливай, сердце, и злости не слушай!
Я творила добро, я хотела любить…
Когда любимой нежный взор
Надежды больше нет увидеть,
Когда души немой костер
Себя клянет и ненавидит,
Когда лазурный небосвод
Серее лужи на асфальте,
И звезд небесный хоровод
Дрожит и плавится от фальши,
Когда в душе царит тоска,
И нету смысла жить на свете -
Минуты словно бы века,
И за моей спиной лишь ветер,
Когда ромашки на лугу
Склоняются к земле от боли,
Что не сдержать в груди тому,
Чье сердце навсегда в неволе,
Когда на сердце лютый бой
Меж нежностью и жаждой смерти,
Я свпоминаю голос твой
В моменты страстной круговерти.
Мои глаза твое лицо,
А руки - тело не забыли.
Я помню каждый сладкий стон,
И пламя страсти: Мы любили!
Пускай сейчас в твоих глазах
Лишь ненависть и отвращенье,
Я ВСЕ РАВНО ТЕБЯ ЛЮБЛЮ,
Хотя и не надеюсь на прощение.
Пускай сейчас в твоих глазах
Лишь ненависть ко мне отныне,
Я ВСЕ РАВНО ТЕБЯ ЛЮБЛЮ,
И буду помнить: МЫ ЛЮБИЛИ!!!
Ты пришел в этот мир, чтобы быть счастливым!!! Радоваться жизни и тому, что тебя окружает! Будь собой! оставь сомнения… ты всегда сделаешь свой выбор и это будет самой выгодной дорогой для тебя. слушай сердце…
Если бы она уходила от меня медленно, шаг за шагом, если бы отламывала от сердца по кусочку, было бы гораздо легче.
Фаберже любил яйца. Их форма казалась ему совершенной. Он видел в них символ жизни.
Фаберже был ювелиром. Он делал яйца, одни только яйца. Вытачивая их из горного хрусталя, отливая из золота, он думал о том, что спорить в совершенстве с природой бессмысленно, но чрезвычайно приятно. Он хотел спорить также с самой непредсказуемостью жизни, символ которой - яйцо. Поэтому все они были с затейливой начинкой: внутри прятались часовые механизмы, точные копии парусных судов, барометры или портреты царской семьи. Фаберже был Кащеем, он чувствовал свою смерть в каждом сотворенном яйце. Он умирал в них по капле день за днем, надеясь однажды превратиться в зародыш и навеки застыть в последнем, им самим рожденном и оплодотворенном. Но смерть перехитрила его, как однажды перехитрит каждого из нас. Фаберже увидел ее проезжающей мимо в экипаже. Ее имя было Гражина, ее волосы были как клубок морской травы, ее грудь в кружевном кольце была как морская пена, ее рот был как больная устрица. Ювелир стоял, пригвожденный к мостовой молнией внезапной любви, и его тело пронизывали тысячи серебряных игл. От ужаса и восторга Фаберже лишился речи; он лишился зрения и слуха, рассудка и памяти. Через минуту всё к нему вернулось, но экипажа уже и след простыл.
Фаберже послал Гражине лучшее из своих яиц, а потом лучшее из своих яиц, а потом лучшее из последующих. Она трогала ноготком гранаты и бриллианты, которые называла «камушками», переводила прозрачный взгляд с яйца на ювелира и говорила плаксиво: «Ах, Фаберже, хороши ваши яйца, но мне хотелось бы получить сердце!» Гражина гладила перламутровым пальчиком эмали и филигрань, Гражина смеялась, и каждая нота ее смеха была для Фаберже, как невидимый удар в солнечное сплетение.
Шесть раз падали листья, осень разрешалась от бремени маленькой мертвой зимой, Нева разливалась, прокатывались стеной летние дожди. Седьмой сентябрь был сух и ветрен; по утрам Гражина задыхалась в своей шелковой постели, чуть белесая от сифилиса, но прекрасная, все еще прекрасная. Так неожиданно ей принесли презент от господина Фаберже, но нет, на этот раз то было не яйцо. Дивные золотые часы в форме сердца, с ее инициалами, врезанными так глубоко, что, казалось, они вот-вот начнут кровоточить. Лицо Гражины потеплело, ей вдруг осточертела жизнь. Она взяла перо и лист бумаги и написала одно лишь слово - слово да, с сильным польским акцентом, с запахом засушенных хризантем, со слезами в голосе. Посыльный вернулся через час, когда ее уже трясло от желания, когда юбки пропитались соленой испариной и глаза стали мутными, как луны за облаками. Он сказал, господин Фаберже мертв. Сказал, нынче утром кто-то влез к нему в окно, открыл скальпелем грудную клетку, вынул сердце и был таков.
Гражина разжала ладонь. Золотые часы с глухим стуком примяли ворс турецкого ковра. Часы стояли, часы были мертвы, мертвее, чем разверстый труп их создателя, мертвее даже самой смерти.
Посыльный пил чай в людской и, сёрбая из блюдца, бормотал: земля ему пухом, Карлу Густавовичу, золотое было сердце!
Прислушайся к голосу своего сердца, оно говорит от души…
GSM
Хотела вернуться в прошлое,
Но эта мечта бесполезная…
Зачем проживать всё заново,
Ведь сердце оно не железное…