Побег от смерти
Когда я впервые перешагнула через порог отделения детской гематологии, я себе даже не представляла что это такое. В моем мозгу с трудом совмещались такие понятия как «дети» и «рак». Казалось, что кто-то просто ошибся, объясняя мне что тут есть дети с раком крови. Ведь такого просто не могло быть.
Поначалу мне казалось, что и отделение это совершенно обычное, и дети тут такие же, как и везде. Но дня за два я стала ощущать разницу. Лысая детвора произносила слово «смерть» так же обыденно, как и слово «завтрак». Казалось, что сама смерть висит тут где-то в воздухе. Ее буквально ощущаешь кожей. А еще тут неимоверным образом сосуществовали отчаянье и безграничный оптимизм. Я слышала, как одни дети говорили «я лучше умру чем снова соглашусь капать химию», а другие весело поглаживая лысую после химиотерапии голову шутили что теперь существенная экономия на шампуне. Да что разные дети, в одном и том же ребенке в течение дня то поднималось отчаянье и полное безразличие, то снова возрождалась вера и надежда на лучшее.
А еще глаза… глаза этих детей меня поразили больше всего. Они были настолько… трудно даже описать… они отражали какие-то совершенно взрослые эмоции. Когда кто-то из новеньких говорил что-то вроде «я скоро поеду домой» другие смотрели на него с таким явным снисхождением и иронией. В этих взглядах так и читалось: «Как мало еще в этой жизни ты понимаешь». В этих глаза иногда проскакивала неимоверная боль… она появлялась какими-то вспышками, как будто пеленой застилались глаза на несколько секунд, а потом снова в этих глазах зажигался огонек жизни. Эта была не только физическая боль, которая для большинства здешних обитателей стала частью повседневной жизни. Это в большей степени была боль душевная… боль памяти о том кошмаре, который вихрем периодически налетает на отделение и напоминает о том, что все смертны, даже дети…
Не знаю почему, но где-то за неделю я настолько тонко прочувствовала всю атмосферу этого отделения, что стала понимать то, что было совершенно ясно постоянным обитателям отделения и что не значило ничего для детей с анемиями… Я мало что понимала умом, но сердце мое знало что это страшное место, из него надо выбираться… Моя душа требовала возвращения в нормальным мир, где все было так легко и понятно. Где не было этого гнетущего предчувствия беды.
Это был как раз 21 день моего пребывания в гематологии. Через стеклянные двери палаты я увидела, как врачи побежали в палату напротив. Именно побежали, что было в отделении не принято. Потом я увидела, как туда понесли капельницу, медсестра что-то кричала в телефонную трубку. Из палаты вышла молодая девушка. Это была сестра новенького мальчика, которая осталась с братом пока их мать повезла анализы в Киев для подтверждения диагноза. Девушка плакала… Не так как обычно плачут люди от обиды или горя. Она просто всхлыпывала и по ее щекам текли слезы. А она этого как будто и не замечала, она шла куда-то совершенно бесцельно. Кто-то из мам мягко взял ее за плечи и отвел к стулу возле сестринского поста, другая принесла воды. Девушка никак не реагировала на это, по-моему, она даже не замечала этой заботы.
На палату напротив повесили белую простынь. Я уже достаточно хорошо знала это отделение, чтоб понимать этот знак - за той дверью кому-то очень плохо, по этому стекло завешивают простыней, чтоб другие дети не видели. Врачи забегали и выбегали из палаты, я заметила, что на руках у них была кровь… много крови. Потом в палату завезли инвалидную коляску. Когда простыня на двери отодвинулась, оттуда вывезли парня. Бледный белокурый мальчишка 14 лет, в списке больных в графе диагноз у него стояло таинственное «о. л.». Все в отделении знали, что означает это сокращение, только врачи и родители упорно делали вид, что дети не знают о своих диагнозах и диагнозах соседей. Мальчик сидел на коляске, поджав ноги к животу (поскольку на коляске не было подножек, с подножками она не помещалась в лифт). На нем была белая футболка и шорты. Футболка была белой когда-то… сейчас она вся была алой, и лишь небольшие участки на рукавах выдавали истинный ее цвет. Возле лица мальчик держал сложенную пеленку. Пеленка эта тоже была вся алая и насквозь мокрая. На лице, руках, ногах… везде была кровь. Она буквально фонтаном ударила из носа, когда он на мгновение убрал пеленку от лица. Когда его провозили мимо дверей моей палаты, я увидела, как он чуть сильнее прижал пеленку к лицу. При этом между пальцами полились ручейки крови. Пеленка была пропитана кровью до последней нитки… Мальчика везли в реанимацию… Я услышала, как кто-то из ребят в отделении сказал «это конец…». Это позже я узнаю, что в реанимацию детей из нашего отделения переводят в исключительных случаях и чаще всего они оттуда уже не возвращаются…
Где-то через пол часа я услышала, что коляска едет по коридору. И тут же увидела, как мимо двери моей палаты провезли этого мальчика. Он не плакал… в его глазах, кажется, даже не было страха. Там было только полное непонимание того, что происходит. А происходило то, что реанимация видя насколько плохо дело, просто отказалась брать его в отделение. Ведь за каждую смерть отделению приходится отчитываться… Для реанимации этот мальчик, умирающий от кровотечения, был лишь статистической единицей. Крайне нежелательной единицей. Его просто не взяли в реанимацию, сказали что лучше ему будет умереть в отделении… Только наша медицинская система могла породить такие традиции… Мучительная смерть от кровотечения в обычном отделении, где не могли обеспечить хотя бы изоляцию умирающего ребенка от остальных, была лучше, чем ухудшение статистических показателей.
Когда мальчика завозили в палату, он придержал рукой простыню. На белой простыне остался кровавый отпечаток детской ладони… Врачи снова забежали в его палату… я видела, как медсестры каждые 10−15 минут заносили туда новые бутылки растворов для капельницы. Мальчик терял огромное количество крови, и ее надо было чем-то замещать. Но на станции переливания не было настолько много крови чтобы капать ему. Тем более, что потратив всю кровь на этого ребенка, под удар ставились жизни еще 10 человек в отделении, которым тоже в любой момент может понадобится переливание. По этому вместо крови ребенку капали просто соляной раствор…
Я не слышала из палаты голоса мальчика. Слышала только отрывистые команды врачей принести то или другое. Сестра мальчика все так же сидела возле поста. Ее лицо было совершенно каменное, слезы лились не переставая. Она смотрела в одну точку на противоположной стене, не замечая проходивших мимо людей. Она не отвечала, когда ей предлагали водички или валерьянки. Она просто сидела, глядя сквозь стены. Иногда ее губы шевелились, но что она говорила не было слышно. Может быть, она шептала молитву… а может сама себе шепотом задавала тот вопрос, который потом будет кричать на все отделение: «Почему он???».
Все отделение замерло… санитарки вытирали на полу кровавые полоски, которые оставила испачканная кровью коляска. Они старались сделать это побыстрее, пока никто из детей не заметил, но все уже все поняли. Дети собрались в столовой кучкой, и в глазах у них застыл панический страх. Смерть каждого в этом отделении - разрушение надежд всех остальных выйти отсюда живым. В отделении висела напряженная тишина, все ждали развязки. Только несколько детей с анемиями продолжали о чем-то громко спорить. Они не понимали что происходит… может быть в этом и было их счастье…
Мальчика еще пару раз провозили мимо моей палаты в реанимацию, оба раза его отказались брать. Когда второй раз его везли обратно, я, увидев его лицо, поняла значение фразы «смертельно бледный». Все его лицо было измазано кровью, но даже так было видно что кожа его совершенно белая, без малейшего розового оттенка. Глаза были полузакрыты. Ноги то и дело сползали с коляски, а голова свешивалась на бок. Врачи теребили его, он открывал глаза, смотрел на них мутным взглядом, как-то растеряно оглядывался и снова прикрывал глаза. Он умирал… умирал у всех детей на глазах…
Никогда не забуду как, аккуратно отодвинув немного простыню, из палаты мальчика вышли все врачи и медсестры. Все сразу… медсестра несла в руках капельницу, в которой осталась половина раствора. Я глянула на это, и внутри все оборвалось… я знала, что мальчик умер. Просто знала… Я смотрела как завороженная на белую простыню с отпечатком ладони этого мальчика… мне было страшно от того, что вот этот след еще не высох, а ребенка уже нету… нету и никогда не будет… Я повернулась к стенке и заплакала… заплакала по мальчику, которого увидела первый раз 2 дня назад… по мальчику, которого я даже не знала по имени. Я лежала, тихонько всхлыпывая когда услышала в коридоре вопль… именно вопль, по-другому и не назовешь. Сестра мальчика страшно, очень страшно кричала. Я слышала, как другие шепотом ее успокаивали, а она продолжала кричать «Почему???». Столько боли, столько обиды было в этом крике.
Действительно, почему? Почему все это случается? Этот вопрос не давал покоя и мне. Я слышала, как девушку вывели из отделения… она продолжала кричать… Мне тоже хотелось кричать… так же громко и так же страшно как кричала она… но я не могла… я просто плакала…
Через несколько минут всех детей собрали в коридоре и повели «гулять» чтобы вынести тело мальчика без свидетелей. Нас вывели из корпуса и отвели к беседкам. Нас вели как под конвоем… вернее мы шли как под конвоем: молча, опустив глаза, не обращая внимание ни на что. Я видела на глазах у многих детей слезы… они молчали… молчали и плакали…
Часть детей, те, у кого в графе диагноз стояло «о. л.» или другие подобные сокращения, сели отдельно. Эти 10 ребят разного возраста прислонились друг к другу, некоторые положили руку соседу на плече. Они делили между собой свое горе… они пытались прийти в себя после того, как ураган смерти пронесся над ними… сегодня он забрал не их… а завтра? Еще утром многие из сидящих в беседке верили в то, что выздоровят, что у них будет нормальная жизнь. Сейчас в это не верил никто… даже Леша - пятилетний малыш… он тоже плакал. Может быть, поддавшись всеобщему настроению. А может так же, как и другие чувствовал, что смерть показала свою силу и напомнила всему отделению о том, что тут она хозяйка.
Один мальчик вдруг подскочил и крикнул «Ну, кто следующий? Я???». Все вздрогнули от этой фразы. Он сказал в слух то, что думал в тот момент каждый. Самая старшая девочка властно шикнула на паникера. Он снова сел и бессильно заплакал. Но его вопрос снова и снова повторялся в моей голове. И почему-то стало невыносимо страшно, что следующая я. Да, я!!! Здоровая, хорошо себя чувствующая… Но в душе страх ставал все сильнее, мне казалось, что стоит опять переступить порог отделения, как смерть заберет и меня. Это был панический страх, от которого холодело все внутри и кровь отливала от лица. Казалось, что лучше умереть сейчас и здесь, чем вернутся туда, в тот ад…
Когда нас завели обратно в отделение, белая простыня с кровавым следом все так же висела на двери… там, за дверью санитарки пытались отмыть кровь со стен, полов, кроватей. Нам не положено было это видеть, по этому мы видели кровавый отпечаток ладони ребенка, которого уже не было… От этого под кожей пробегали мурашки… Но не это все было самым страшным.
Наибольший страх нагоняло то, что все взрослые в отделении вели себя так, как будто ничего не случилось. Как будто сегодня обычный день и за той простыней так и лежит тот мальчик… и у него все хорошо. Это всеобщее притворство делало атмосферу невыносимой. Казалось, что оплакивают мальчика только дети, а всем взрослым наплевать на то, что случилось… врачи все так же наигранно улыбались нам, родители все так же были заняты своими делами. Создавалось впечатление, что взрослые живут в одной реальности, а мы дети в совершенно другой. И реальности эти в данный момент не пересекались… И было невыносимо страшно, что вот завтра не станет тебя, и всем кроме десятка детей будет точно так же безразлично.
Я сидела, смотрела как завороженная на простынь с отпечатком ладони, смотрела, не отводя взгляд ни на минуту. По щекам текли слезы… все это видели, но никто из взрослых не подошел ко мне, не спросил в чем дело… подошел только лысый мальчишка лет 7, взял мое лицо в руки и повернул голову так, чтобы отпечаток ладони перестал быть в поле моего зрения. Я подняла на него глаза, а он тихо сказал мне «Привыкай» и ушел. Тогда те слова показались мне кощунственными, к этому невозможно было привыкнуть!!! С этим невозможно было жить!!!
Мной овладело одно желание - бежать из этого страшного места. Бежать не глядя, лишь бы подальше. Я просто не могла тут больше находится, я сходила с ума… Уйти, уйти, уйти - это снова и снова крутилось в моей голове. Я уже знала что делать… Я зашла в свою палату, достала вложенную в книгу гривню… этого должно хватить… Все свои пожитки в тумбочке я сложила в пакет, одела все теплые вещи, которые были у меня в палате и тихо, незаметно вышла из отделения… я шла под дождем в тапочках, в тонких спортивных штанах… Дождь был не сильным, но одежда промокала быстро. Я прошла две трамвайные остановки пешком, я не хотела ждать на ближних к больнице остановках, там меня могли найти. По этому медленно брела вдоль трамвайных путей подальше от того страшного отделения… Мне пришлось 30 минут под дождем ждать трамвая… Тапочки были насквозь мокрые… я замерзла… но ни на мгновение не пожалела о том, что ушла. Казалось, что отдаляясь от больницы, я обретала покой. Трамвай ехал по вечернему городу… никто из людей не обратил внимания на то, что я была одета и обута не по погоде… никто не обратил внимания на слезы, которые периодически стекали у меня по щекам… всем было безразлично… так же, как и там, в гематологии…
Дома я ничего не стала объяснять родителям. Я плакала и молчала… нет, я говорила одно «я больше не вернусь туда!!!». Никакие уговоры, ничего не могло изменить мое решение. Уже глубокой ночью, услышав, как я всхлыпываю мама присела рядом со мной. Она молчала, но я знала что ее мучит один вопрос - почему я сбежала? И впервые за много часов я нашла в себе моральные силы произнести это… «Мама, там умирают! Я боюсь, что я тоже там умру!». Нет, произнести вслух это было слишком страшно. Я снова замолчала и только плакала…
На следующий день родители не вернули меня в гематологию… а я еще не один месяц на все вопросы отвечала молчаливыми слезами… Слезами скорби по мальчику, которого я видела только 2 дня, но который раз и навсегда изменил мою жизнь… Его звали Саша… я узнала об этом уже после того…
Они маленькие и беззащитные. В их глазах вера, боль, усталость, апатия, жизнь, неприятие.
Около некоторых фотографий такое выстраданное-«вылечен».Возле других крестики и пометки-«СТАЛ МАЛЕНЬКИМ АНГЕЛОМ»
Сегодня я совершенно случайно забрела на сайт, где просят помощи родители онкобольных детей.
Вместо пафосных статусов тут сложные диагнозы. Вместо списка друзей-суммы на лечение, которые ужасают и перечень счетов для переводов.
Вместо оценок фотографий-глаза!Понимаете? Одни сплошные глаза! С темными кругами-яркие и погасшие. Лысые от химии маленькие детские головы.
А еще родители, измученные и уставшие. Почти у всех денежные долги из-за лечения и угасающие надежды. А еще детки, которые стали маленькими ангелами. Их фотографии навсегда застыли. Теперь им не больно…
Мы часто скрываем свои страхи. Перед чужими людьми. Перед самими собой.
Сегодня я поняла чего я боюсь. Ведь эти семьи жили, как и все остальные-и ничего не предвещало беды.
Мы ходим каждый день по краю, и не знаем, что нас ждет завтра. Мы живем и не задумываемся о вечном. Вот даже тут-вечная борьба за плюсы, поиски чужих ошибок, желание показать себя умным и начитанным-тупое времяпровождение у монитора, повтор одних и тех же цитат, и высасывание из пальца новых подробностей.
И знаете что, мне все равно что напишут тут завсегдатаи сайта, может найдут пару ошибок, упрекнут в игре на человеческих чувствах. МНЕ ВСЕ РАВНО. Я БУДУ ПИСАТЬ ВСЕГДА ТО, ЧТО ЧУВСТВУЮ.
А сегодня я почувствовала большую боль. За себя, что ничем не могу помочь этим деткам. За нас всех, что мы равнодушны. За наше государство, потому что для того, чтоб твои ребенок прожил неделю нужно продать все что у тебя есть. А если нечего продать???
Матери падают на колени и со слезами просят помощи у незнакомых людей!!!
В то время, как малыш как свечка гаснет…
Упокой, Господи, души умерших деток, помоги, пожалуйста выздороветь заболевшим!
Берегите себя и будьте здоровы.
Женщина - Рак и Мужчина - Дева.
Я мало каким гороскопам доверяю, но это один из тех, который в точности описывает мои отношения. Интересно, у других, в том числе у других знаков, тоже так же совпадает?))
Чувство Девы и Рака может быть волнующим, сильным и ярким, но не думайте, что их отношения будут складываться по привычной счастливой схеме.
Вот вам один пример, вполне реальный, но эта правда гораздо фантастичнее выдумки, потому что почти всегда жизнь удивительней ограниченного воображения людей. Изменим только имена и точный адрес, ведь нам нужна только истина.
Допустим, мужчину-Деву звали Джеральд. А имя его «лунной» подруги пусть будет Хоуп. Они встретились, скажем, где-нибудь в Иллинойсе лет десять назад. У них пятеро детей, которых оба они обожают. И они не женаты. Они как-то не могут жить вместе и просто не выдерживают врозь. Следуя проторенной кармической тропой 3 - 11, они месяцами идут рука об руку. Потом Джеральду начинает чего-то недоставать, Хоуп начинает вздыхать… Они достигают этой, увы, знакомой развилки и понимают, что пора расходиться.
Время идет, но судьба медлит. Рано или поздно воспоминания о ее теплом смехе и ее грибном супе начинают вызывать в нем нежность. Его одиночество достигнет своего предела как раз в тот момент, когда она будет загадывать желание на новолуние. Тут он и появится в дверях, и они снова станут семьей. Потом все повторится сначала, и он уйдет, оставив ей часть себя… чтобы девять месяцев спустя появилось новое, живое доказательство того, как они нужны друг другу. Пять раз. Пять ангелов, которые приводили их обратно той памятной волшебной тропой через темный лес непонимания. Следующий раз будет шестым, а это число Венеры. На этот раз все может быть по-другому. Венера способна примирить непостоянную Луну Рака и неуемного Меркурия Девы. Так иногда бывает с Девой и Раком. Особенно, если мужчина-Дева из тех, кто боится потерять свое лицо (как личность, разумеется). И особенно, если женщина-Рак из тех, кто выбирает путь наименьшего сопротивления - материнство и ожидание. Она ждет, что волшебство новолуния поможет ей вернуть странствующего мужчину-Деву, который опять почувствует притяжение ее «лунного» очарования… К тому же некоторые женщины-Раки полагают, что дети (или деньги) способны смягчить многое.
Существуют, конечно, и другие Девы и Раки. Есть мужчины-Девы, которые легко приходят к мысли о необходимости преодолеть холостяцкую антипатию к браку. Такой умеющий анализировать представитель знака Девы сравнивает потерю своей уединенности с выгодой товарищества и решает, что брак - это совсем и не плохо. Ему только нужны время от времени периоды задумчивого одиночества, когда он будет гулять сам по себе (чтобы освежить свою преданность). Как от священников и монахов требуют уединения, так и ото всех мужчин знака Девы их природа требует иногда размышлений в одиночестве. После этого они возвращаются ожившими, свежими и способными снова поверить в завтрашний день.
Девушка-Рак, которая это понимает, потихоньку уйдет, пока он спит, чтобы побыть в это время наедине с какой-нибудь старой сосной. Может быть, это дерево сотню лет ожидало друга, который сидел бы с ним рядом в таком красноречивом молчании… Деревья многое знают и с сочувствием слушают, и они добрые. Если бы они поменялись с нами местами, они никогда не вырезали бы свои имена или сердце на чьем-то теле (я хотела сказать: коре…). Деревья могут научить прощать.
Если «лунная» женщина научится спокойно пережидать те периоды, когда ее мужчина-Дева исчезает где-то внутри себя, чтобы размышлять и строить планы (или залечивать раны), он никуда от нее не уйдет.
Кроме того, существуют те девушки-Раки, которые смутно осознают свой дар Кардинального знака, те управляемые Луной женщины, которые терпеливо скрепляют слабые или покосившиеся углы здания их отношений сосредоточиваясь на карьере. Тогда ее претензии обретают живые цвета, и брак, который не был заключен на небесах, но все же был задуман достаточно близко к звездам, становится написанным в постельных тонах фоном ее жизни. Это срабатывает. Это добавляет силы их любви. По утрам они расходятся, каждый по своим делам, чтобы в выходные заново влюбиться друг в друга. Это удовлетворяет ее жажду перемен и его потребность в уединении. Это позволяет им быть в согласии с самим собой и со своей любовью.
То, что происходит между мужчиной знака Девы и его женщиной-Раком, - это не просто близость. Это глубокий и захватывающий союз, в котором они так же споизменчивая. Луна действует на нее благотворно и когда он находится в своем нормальном терпимом состоянии, их любовь желанна и благотворна. Но когда берет верх ее «лунное» беспокойство, делая ее чрезмерно эмоциональной и требовательной, его самые нежные намерения оказываются напрасными. Точно так же и он может обойтись с ее чувством, когда он раздражен прошедшим днем и не способен расслабиться ни умом, ни телом. Беспокойство заразительно, и они могут передавать его друг другу, того не сознавая. В итоге она сердито захлопывает свой панцирь, а он обвиняет ее в холодном ответе на собственные холодные предложения. Вот когда им обоим так нужны его аналитические таланты и ее «лунный» дар восприятия. Жаль, что эти периоды сексуальной напряженности часто наступают как раз тогда, когда оба забывают о тех своих лучших качествах, которые могли бы помочь прояснить отношения.
И все-таки для мужчины-Девы и его «лунной» подруги сезонные перемены в их любви не самое главное: и под дождем тоже можно гулять вдвоем. Они могут вместе придумывать поздравления, вырезать печенье в форме полумесяца, играть в анаграммы и шарады… потому что он любит размышлять над словами… а она любит воображать, меняя настроения, что она больше, чем просто женщина, - она еще и наяда, которая прячет свое настоящее перламутровое «я» в полночном молчании и полуденном смехе. Если они как следует поищут, они всегда найдут для себя новые возможности, ведь у них в запасе есть еще чувство товарищества… Их вибрация 3 - 11 - это секстиль, а секстиль в астрологии - это возможность. У них будет столько возможностей, сколько понадобится, чтобы исправить случайные трещины и поломки в их отношениях. Астрологи обозначают аспект секстиля символической звездочкой. И вокруг этой пары всегда будет светло, как бывает светло в снегопад от сияющих звездочек снега…
Если женшина-Рак становится раздражительной, ее мужчина-Дева делается критичным и язвительным, им нужно убежать в лес и принять лунную ванну. На солнце вы можете сгореть, кожа покраснеет, и вам будет больно. Но от лунного света, особенно на растущей и уже почти полной луне, вы становитесь бледно-золотыми, лавандовыми или переливающимися, как крыло бабочки. И вы можете летать!
Есть еще одно, чему мужчина-Дева может научиться от своей «лунной» подруги. Если глядеть прямо на Солнце, то можно даже ослепнуть. Но когда вы смотрите на мерцающую Луну, покровительницу Рака, вы отдыхаете, и иногда происходит чудо: своим третьим глазом вы видите то, что скрыто от света дня тайнами полуночи.