Психопат, помещённый в изолятор, пребывал в полной уверенности, что главврач его боится.
Вообще-то, устройство чувств у меня всегда было нервически-тонкое, можно даже сказать - художественное. В нежные младенческие годы я рисовал только паровозы и рельсы. Мамаша рисунки мои по сей день хранит, потому я знаю. Несется этакая бочка на колесах, сверху дым, на боку красная звезда, а впереди, вопреки всем законам перспективы рельсы кольцами, кренделечками и в конце концов за край листа уходят.
Теперь я думаю, что это я тогда так осмыслял свой жизненный путь. В художественной форме.
В школьные годы я болел гастритом на нервной почве, а в студенчестве лечился на 9 отделении Бехтеревки с диагнозом «невроз навязчивых состояний».
Закончил я по настоянию родителей ЛИТМО, но это ни о чем не говорит, потому что в душе я всегда был гуманитарий, и интересовался вопросами Агни-йоги, вечности и смысла жизни. И мечтал быть конфенрансье, и на школьных, а потом и на студенческих вечерах имел в этом качестве неплохой успех. Но все мечты мои пошли прахом при столкновении с грубой реальностью.
Во время всех этих наших социальных пертурбаций институт мой проектный пошел на дно, и я слегка было потерялся, но мамаша железной рукой направила меня на курсы нотариусов, как второе высшее образование, потому, как мамаша говорит, если издают столько законов хороших и столько дурацких, и каждый временщик норовит к ним еще десяток-другой прибавить, то и в крючкотворах нужда в ближайшие годы огромная будет.
Так и вышло. И сидеть бы мне тихо в нотариальной конторе и оформлять всякие купли-продажи-завещания, но подавленная художественность натуры подвела. Не зарывайте, люди, свои таланты в землю! Они все равно проклюнутся, причем в самое неподходящее время и в самом неподходящем контексте.
Соблазнили меня, само собой, обстоятельства. Сижу я в своей конторе и как дважды два вижу: такие дела люди проворачивают, такие деньги плывут, такие вещи прямо из воздуха возникают… И со всего этого люди имеют. Такое имеют, что мамаше с папашей даже и во сне не снилось. Слова-то какие: Коста-Браво, Пуэрто-Рико, Анталия… Таитянки, андалузское вино, белые штаны Остапа Бендера…
И главное, вижу, что люди-то эти вовсе не умней меня. И фантазии у них ничуть не больше. И образованности меньше, и изощренности ума.
И стал я, таким образом соблазненный, задумываться: чем бы это мне таким заняться, где стартового капитала не нужно, нравы не слишком кровавые, а человек с фантазией мог бы потрудиться в полное свое удовольствие и полные карманы денег и круглый банковский счет иметь…
Просмотрел газетенки соответствующие и почти сразу меня и осенило: вот оно, мое, кровное. Мой зарытый в землю артистический талант.
Для начала хорошенько поработал с литературой. Сперва с непривычки тошнило. Но ничего, пил порошки для беременных, справлялся. Сила воли у меня железная - все-таки два высших образования, считай, поперек своей натуры получил.
Потом снял на месяц квартиру. Мамаша, конечно, тут же пронюхала, но истолковала сей факт, на мое счастье, неправильно.
«Наконец-то у Вольдемара женщина постоянная появилась!» - шепчет папаше на кухне, да так, что я в ванне с включенной водой и газовой горелкой слышу.
Наконец дал объявления в три газеты: одну бесплатную, одну для дураков и одну солидную, для тех, кто себя умным полагает.
Здесь-то и кличка мамашина идиотская пригодилась (сколько я из-за нее слез в детстве пролил, как меня мальчишки дразнили - вспомнить страшно).
Объявление получилось так себе, как у всех, но я для начала высовываться и не стремился.
«Потомственный маг и волхв Вольдемар, возвратясь из эзотерических странствий, возобновляет свою практику в Петербурге. Прием ограничен. Детям и пенсионерам скидка в оплате - 15%. Обращайтесь в самых трудных и запущенных случаях. Дозванивайтесь. Тел…»
Особого наплыва я поначалу не ждал. Поэтому спокойненько обзаводился «волшебным» инвентарем: купил подсвечник, свечей, ароматических палочек, пару иконок. По примеру Ходжи Насреддина приобрел у маявшегося возле «Букиниста» алкаша «Примерную типологию protozoa» на немецком языке с затертым клеймом Библиотеки Академии Наук. Книгу эту явно сперли во время знаменитого БАНовского пожара, а потом, не зная, что с ней делать, передавали из рук в руки. Обложка на ней местами обгорела, местами потерялась, и потому, будучи издана в 1854 году, вид книга имела гораздо более древний и для людей мало-посвященных вполне могла сойти за алхимический трактат. Еще у старого дружка-одноклассника я выпросил пучок разных птичьих перьев и несколько дикобразьих игл (дружок работает в Зоопарке вечерним зоотехником). Сначала я хотел приобрести и выдрессировать живого попугая, но потом съездил на Птичий рынок, приценился и понял, что с этим придется пока обождать.
Кроме того, не без удовольствия начертил на ватмане несколько мандал и пентаграмм, и развесил их по стенкам (я человек аккуратный, и черчение у меня всегда хорошо шло - и в школе, и в институте).
И наконец, уже больше для своего удовольствия, приобрел подарочное издание Овидия. Слева на развороте - латинский оригинал, справа - перевод. Звучность латыни всегда меня привлекала, а теперь и повод был - должен же я что-то такое магическое вещать. Почему не Овидий?
В первый же день приема пришли трое: две женщины, желавшие вернуть ушедших мужей и одна старушка со скромной просьбой, чтобы внук возвратился из армии живым и с руками-ногами. Я очень удивился быстроте реагирования населения на предложение колдовских услуг и, наверное, был не очень убедителен. Стихи из Овидия бормотал себе под нос, иглами тряс без размаха, свечу уронил одной из женщин на юбку, а ароматические палочки и вовсе забыл зажечь. Ну, а что вы хотите? Легко ли бывшему инженеру-оптику и бывшему нотариусу сразу, вмиг ощутить себя потомственным волхвом Вольдемаром?
Женщины уходили, поджав губы, а старушка, которой я пообещал, что внук не только вернется целым-невредимым, но и похоронит бабушку на свои собственные, трудом заработанные деньги, вроде бы была всем довольна. И моя 15 процентная пенсионерская скидка тоже ее порадовала. «Вот и хорошо, вот и экономия,» - прошамкала она, прощаясь.
Но это было только начало. К концу первой недели очнулись от летаргического сна лежавшие под спудом навыки конферанса и «все заверте…»
Я объявлял волю духов, предков и всевозможных богов, я завывал стихами Овидия и строчками из папашиного словаря крылатых латинских выражений. Я снимал сглаз с помощью дикобразьих игл, и щекотал перышками носоглотку клиентов, вызывая рвотные движения, а вместе с ними и избавление от порчи. Я корректировал карму и латал астральные оболочки. Я выучил три православных, одну католическую и одну иудейскую молитву. Я пел мантры махаяны и рассказывал суфистские притчи. Никогда в жизни у меня не было такой интересной работы.
И денег. Никогда в жизни я не имел столько денег. Сначала я даже не знал, на что их тратить. Приобрел два приличных костюма, купил на рынке попугая вместе с клеткой. Попугай оказался удивительно тупым и не смог выучить ни одного слова. Зато очень много жрал и очень много гадил. В конце концов я принес его домой. Вопреки моим предположениям, мамаше попугай очень понравился и они как-то сразу поняли друг друга. Вечером мамаша выпускала попугая из клетки и подстилала газетки себе на плечо и на спинку кресла. Потом они вместе с попугаем смотрели телевизор и ели соленые орешки, а попугай нежно щипал ее за ухо. Мамаша звала попугая Мой Лапусик, а папаша как-то сказал мне на кухне, что несмотря на деньги, которые за этого попугая, видимо, плачены, он лично охотно свернул бы ему шею.
Потом и это вошло в свою колею. Я купил мамаше шубу. Она повалилась на диван, заломила руки и закричала: «Александр, иди сюда! Наш Вольдемар связался с мафией!»
Я спокойно объяснил, что ни с какой мафией я не связывался, а просто уволился из нотариальной конторы и теперь работаю в области экзистенциальной психологии, где помогаю людям разрешать их проблемы. А это дорого стоит (эту краткую, но внятную речь я специально для мамаши готовил и наизусть заучил).
Мамаша начала было продолжать руки ломать, но тут возвысил голос папаша (я прямо обмер весь от удивления). Папаша сказал, чтоб мамаша оставила меня в покое, потому что я уже взрослый человек и имею право идти своим путем, а психология - самая перспективная на сегодняшний день наука, и знания по ней нужны каждому человеку. И вот если бы он в свое время их, психологические знания, имел, то, может быть, и вовсе на мамаше бы не женился. Тут мамаша совсем обомлела и переключилась на папашу, а обо мне все забыли и больше к этому вопросу не возвращались.
И вот некоторое время я, можно сказать, процветал. Съездил в Финляндию, приобрел хороший компьютер, телевизор последней модели, записался на курсы автовождения и присматривался к скромным, но достойным иномарочкам… И при этом не почивал на лаврах.
В первую очередь я поработал со своим, как теперь говорят, имиджем. Человек я от природы невысокий, худощавый, глаза карие, волосы темно-каштановые. Из этого и исходил. Носить стал черный, в обтяжечку костюм, рубашечку ослепительно белую с кружевными манжетами, туфли с острыми носами на платформе, чтоб росту себе чуток добавить, волосы отрастил до плеч, концы после ванны на мамашины бигуди накручивал, взгляд демонический тренировал перед зеркалом. Опять же литературу читал.
«В вашей жизни саль - меркуриальная жизненная сила борется с придавившим ее началом сатурна, разогревается от этой борьбы и становится сульфуром, этот сульфур дает новый толчок своему сыну меркурию, побуждая его к лучеиспусканию, венера же лишь доставляет пластическое вещество…» - ну кто перед таким устоит?
Теперь мне кажется, что все кончилось в тот день, когда ко мне на прием пришла Люська, хотя до настоящего конца тогда было еще очень далеко.
Люська или Люся Каминцева училась со мной на одном курсе. Я был в нее влюблен, но это ничего не значило, потому что в красавицу Люську была влюблена треть нашего курса по самым скромным подсчетам. И это не считая старшекурсников, среди которых Люська в основном и совершала свой выбор. Так что шансов у меня не было никаких и я об этом знал.
Единственный знак внимания к моей персоне, который я помню - курсе на третьем мне было позволено сделать чертежи для Люськиного курсовика (как я уже говорил, я был дока в черчении). Принимая у меня тубус с готовыми чертежами, Люська небрежно чмокнула меня в щеку. Дома я обвел это место красным фломастером и долго смотрел на себя в зеркало. Как сейчас помню - из глаз у меня катились крупные мутные слезы.
Я узнал Люську сразу. Она, конечно, постарела, но все еще была очень красива.
- Здравствуй, Люська! - сказал я ей.
- Ой, Володечка, это ты все-таки! - сказала Люська и заплакала.
Я отодвинул в сторону подсвечник, типологию простейших и дикобразьи иглы, обнял Люську за плечи и держал, пока она не перестала реветь.
А потом она рассказала, что жизнь, начинавшаяся так ослепительно прекрасно, как-то не заладилась, и первый муж уехал в Америку, а второго она выгнала сама, потому что он считал себя непризнанным гением и пил по-черному, пропивая вещи из дома, а что до детей, то от первого мужа было два выкидыша на поздних сроках, а от второго она просто и боялась беременеть, чтобы не родить урода.
И вот она, отчаявшись, давно собиралась к кому-нибудь сходить, а тут увидела объявление и вспомнила, что меня в институте так дразнили, когда хотели разозлить, и подумала: а вдруг это я? И она сразу решила - только вот сюда она и пойдет, потому что это судьба. А это и в самом деле оказался я, и она так рада меня видеть, потому что сразу все вспомнилось, и все это было, а то ей теперь все чаще кажется, что, может, и не было ничего, а все только во сне приснилось…
И я уже собирался Люське в ответ все про себя рассказать, но тут она стала просить меня погадать ей судьбу и, если можно, что-нибудь в ней исправить, потому что она больше так не может, и я понял, что она серьезно верит в то, что я вдруг заделался потомственным волхвом, и что бы я ей ни говорил, она только обидится и будет снова плакать, а я этого совсем не хочу, - чтобы она плакала, потому что у нее тогда нос краснеет и глаза делаются как у телушки.
И я пододвинул к себе иглы и типологию простейших и нагадал Люське, что вскоре ее жизнь коренным образом изменится к лучшему, и все ее мечты самым радикальным образом осуществятся.
А потом я пригласил ее на вечер в ресторан, и, когда она туда пришла, принаряженная, накрашенная и уложенная, то мне на мгновение показалось, что это та, прежняя Люська, а я перед ней с готовыми чертежами… Но потом все пошло как по маслу, мы стали встречаться, ходить в театр, а вскоре я познакомил ее с моими родителями и купил путевки на Кипр.
После нашей первой ночи я сказал, что, поскольку наши отношения приобрели такой серьезный для меня базис, то я не хочу, чтобы между нами лежало какое-то вранье, и, как честный в прошлом человек, хочу Люське признаться, что никакой я не волхв, и никакой я не маг…
Но тут Люська зажала уши руками и завизжала, что ничего она не хочет слушать, и лично ей я нагадал все правильно, и если ко мне люди приходят, значит им это зачем-то нужно и как-то помогает, и чтоб я немедленно замолчал, а то она на всю жизнь обидится…
Я подумал, что это классический образец женской логики, вздохнул и замолчал.
А еще через две недели явился Он. У меня в комнате наличествовало достаточное количество пентаграмм и прочей соответствующей атрибутики, но Он как-то всем этим пренебрег и материализовался в углу, сидя в кресле, заложив ногу за ногу.
Ничего такого особенного в Нем на вид не было, но у меня-то, как я уже говорил, натура достаточно тонкая, и я понял сразу: это - расплата.
То есть я это даже еще раньше понял, можно сказать, накануне, когда ко мне на носилках принесли мальчика с каким-то там параличом, и он почти совсем не мог шевелиться, но с головой-то у него было все в порядке и он на меня так смотрел… а мать плакала и говорила, что все от них отступились и я - их последняя надежда. И я начал махать и бормотать как всегда, но у меня все из рук падало, а потом вдруг мальчик поднял левую руку и взял со столика перо, чтобы посмотреть, а мать чуть ли не на колени передо мной рухнула, потому что он этой рукой уже полгода ничего взять не мог, и я как-то вдруг понял, что я влез во что-то такое, за что обязательно придется платить, а я даже не знаю, как это самое называется, и что с ним делать - тоже не знаю, и все это ужасно нехорошо, потому что это не просто обман, как, допустим, покупателей в магазине обвешивать, а что-то совсем, совсем другое…
И когда Он у меня в кресле появился, я уже, можно сказать, даже не очень удивился. Но испугался ужасно, потому что все эти сказки про бессмертную душу вдруг превратились в жуткую реальность, и она, эта реальность, была совершенно со мной наедине, и никакого спасения даже не предвиделось. Я стал вспоминать какие-то отрывки из литературных произведений, но в голову ничего путного не лезло, и я попробовал молиться, но вспомнить ничего не смог, только две строчки:
«Отче наш, иже еси на небеси,
Да святится имя твое!»
И я эти две строчки повторял, и повторил, наверное, раз двадцать, и непрерывно крестился, и все время с ужасом думал, что, может быть, я крещусь не в ту сторону, а Ему только этого и надо, а Он смотрел на меня с удивлением и даже слегка улыбался уголками тонких губ.
Потом Он несколько пожал плечами и с этакой брезгливой усмешкой вымолвил:
- Я, право, даже не совсем понимаю, зачем вы так суетитесь и что вы, собственно, делаете. Насколько я осведомлен, вы же во все это ни на грош не верите.
- Не надо душу… душу не надо, - жалко заикаясь, пробормотал я, не слишком даже вникая в смысл Его слов. Я понимал, что все мои мольбы напрасны, и винить некого, но все же, как любой живой человек, стремился оттянуть момент, продлить уже закончившееся мгновение…
- Помилуйте! Зачем мне это?! - вроде бы даже рассердившись, воскликнул Он. - Зачем мне ваша мелкая, погрязшая в идиотских противоречиях душонка? Вы за кого меня принимаете?
- А в-вы - кто? - с трудом вымолвил я.
- Послушайте, - с едва скрываемым раздражением начал Он. - Я мог бы подумать, что меня неправильно информировали, но я совершенно уверен, что по нашему ведомству никаких ошибок быть не может. Вы занимаетесь индивидуальной колдовской деятельностью вот уже почти год и при этом ни разу с нами не связывались, не оформляли соответствующих документов и, как следствие, не платили налогов. Мне говорили, что на сегодняшний день в вашей стране все жители, по крайней мере понаслышке, знакомы с деятельностью налоговой полиции. Так что считайте меня налоговым инспектором…
Кое какие концы в Его речи откровенно не сходились с концами, но я предпочел этого не заметить.
- Я заплачу! - радостно завопил я. - Я действительно не знал! Я заплачу! Вот у меня тут… А сколько надо?
- Послушайте! Зачем мне ваши деньги? Как они у вас называются - рубли?
- Да, да, конечно, я понимаю. Надо в долларах. У меня есть счет. Я коплю на машину. Но это только завтра утром…
- Хватит меня разыгрывать! - рявкнул Он, поднимаясь с кресла, и оказавшись почти на голову выше меня. - Прекратите корчить из себя дурачка и немедленно уплатите все причитающееся с вас…
- Но чем, чем заплатить? - умоляюще прошептал я.
- Энергией, конечно, - Он снова пожал плечами. - Универсальный эквивалент. Ваша работа создает возмущение поля, для работы соответствующего коррекционного ведомства необходимы ресурсы. В конце концов, вам же все это и надо… Только не пытайтесь меня убедить, что это для вас новость… Приготовьтесь…
… Вот так-то лучше. Надеюсь, при следующей встрече вы не будете так суетиться и не забудете хотя бы поздороваться… О времена, о нравы!
___________________________
Мне повезло - в моей палате всего три человека, и все трое - относительно тихие. За мной следят пристальнее, чем за остальными. Зря я рассказал все врачу, он мне, естественно, не поверил, а наличие зрительных и слуховых галлюцинаций считается у них нехорошим признаком. Кроме таблеток, нас еще лечат арт-терапией, или терапией искусством. Я рисую рельсы и паровозы. Мне кажется, у меня неплохо получается.
Люська носит мне соки и йогурты, говорит, что я перенапрягся и что мои клиенты ждут меня не дождутся. Не дождутся - это правильно.
Интересно, останется ли Люська с нотариусом, да еще и лечившимся в психушке?
Поживем - увидим.
.