Не бывает поздно, бывает уже не надо…
Выдох. Падаю медленно. По листочку. Слезы мои горьки.
По крупицам вбираю смысл, сжимаю зубы, сердце и кулаки,
Что не знают, как биться за тех, кто уходит сам.
Я тебя прижимаю к легким, потом к губам
И отпускаю.
Ты ушел. Не истерю. Не жалуюсь. Не ною.
Ведь тебя давно как будто рядом нет.
Так, мусор с души выметаю под Цоя,
Ну, под ту, про пачку сигарет.
Самый большой страх - это страх потери. Даже мысль допустить страшно, что вместе вы больше не будете. А потом появляется кто-то другой, живой, теплый и ты уже боишься за новое, чтоб оно не оборвалось как-то.
я не боялся - что пройдёт, и всё прошло
я не боялся осени, она настала
и не боялась та, которой всё равно
и моей нынешней печали - не узнала
Когда-нибудь вернусь к тебе дождем, Дождем осенним, в памяти щемящим. Ты скажешь мне: все это было сном… А я отвечу: это было счастьем…
я сходила с ума в клейкой нежности вечных фраз,
в ожидании лета, в глупом московском беге…
я делила жизнь на «до нас» и «после нас»,
я ломала город, как школьник ломает лего -
из моих маршрутов нежность текла как сок
в бесконечной {по}пытке тело отнять от тела.
и простое «люблю тебя» затягивалось на несколько строк
и означало «что хочешь со мной, то и делай».
я смеялась навзрыд и плакала невпопад,
ревновала тебя к одежде, к часам, к рулю…
………
но все это было тысячу лет назад.
я не люблю тебя. слышишь, уже не люблю.
Ты расплескала все искры из глаз,
Ты надоела мне в сонное утро.
Холодно стало в квартире у нас
И потемнело как будто.
Ты потеряла свою красоту,
Сердце не бьется и сердце томится.
Словно свалились в одну пустоту
Наши угрюмые лица.
Ты неуверенной стала, чужой,
Грустной какой-то, далекой.
Пусто и тихо у нас за душой
Сколько ее не трогай!
Видимо, пробил последний наш час;
Помню все светлое слабо и смутно.
Ты расплескала все искры из глаз
В наше последнее утро.