Равновесие в природе неизменно: чем больше население звереет, тем меньше остается диких животных.
Одинокие, словно троллейбусы,
люди вяло идут по домам,
а задачи, поэмы и ребусы
лезут бесцеремонно в карман,
и несет ношу тяжкую душенька,
словно жизни прожить хочет две.
ново явлена, обезоружена
на несчастной, счастливой земле,
сколько верст прошагать вместе
с правдою,
от которой страшней и страшней,
за рассветом да за переправой
растерялась полсотни друзей,
недолюбленность хуже физической
боли, что обрывает и рвет,
в самом дне откровенно-критическом
и тебя кто-то странный поймет
Ольга Тиманова
Соткан из боли и пустоты,
колкости, ревности и суеты,
темных дождей и туманов густых,
мир-это клеток мильард золотых,
соткан из псов и дворовых бомжей,
глоток голодных и гаражей,
приютов и тюрем,
котлет не из мяса,
облапан, обкурен
пред образом Спаса,
из грязных дорог и равнин
с деревнями,
и из городов,
что плюются домами,
машин и оврагов,
из глаз материнских,
но жить дальше надо.
И жить не по-свински.
Ольга Тиманова
От тебя даже оплеуху
я приму, досаждая всем,
и увы, грешный мир не рухнул,
на минуту. На час. Совсем.
я терплю, обнажая руки,
все в царапинах, синяках,
приглушенными стали звуки,
побеждают любовь и страх,
побеждает огонь в тумане,
растворился закат во тьме,
жизнь построена на обмане,
но вопрос не всегда в цене.
Ольга Тиманова
Иногда те люди, которые казалось бы ничего из себя не представляют, делают такое, что никто представить себе не мог.
Затмений лунных не страшась,
к тебе прижмусь, забыв про совесть,
а у Луны над нами власть,
и в Питер уезжает поезд,
в купе, где знали много слов,
мы помолчим, рассеяв мысли,
«А у меня к нему любовь" -
и звезды в небесах повисли.,
мчит поезд нас, разрезав тень,
оставив прошлое на рельсах,
среди лесов и деревень,
без остановок, сплинов, рейсов,
ты рядом, словно нерв шальной,
под кожею сухой и тонкой,
спешит в вагончике домой
фотограф с юной незнакомкой!
Ольга Тиманова
Я ищу в глубине глаз твоих
дно Вселенной, отраву, лекарство…
но всегда я любила одних,
а с другими была беспристрастна,
только край у обочины свеж
от крови, что текла из-за битвы,
не теряю ни сна, ни надежд
и читаю сквозь слезы молитвы,
друг любимый, как трудно принять
ту любовь, что читается в книгах,
и ищу я опять и опять
правду лучшую в кознях и играх,
глаз любимых покой не покой,
ты укрой и забудь про работу,
в глубине глаз любимых-прибой,
мне дарует на время свободу.
Ольга Тиманова
..а сколько их,
плюющих в спину,
но держится удар Судьбой,
Не НАД прогнусь. Не ПОД.Не сгину.
Я остаюсь самой собой.
От песен дрожь, а в подреберье
добро выходит стороной.
как плохо в лучшее безверье,
но как всегда-Господь с тобой,
мой друг, спешащий на такси,
и мать, гордящаяся чадом,
дадут тебе-ты попроси,
что есть, то значит сердцу надо.
Не врать, не предавать. Ни-ни.
Рвет душу звон гитарной песни.
и все о том же: о любви.
С ней даже подлость интересней.
Ольга Тиманова
Просто, когда понятно,
(это уже не нужно),
мы не играем в прятки,
и не летим по лужам,
сложно, когда любимо,
я обожаю ветер,
жизнь пролетает мимо
кто за кого в ответе?
кто за кого разрубит
ненависть и пороки?
Бог навсегда рассудит
и завершит уроки,
честность-глава рассвета,
в нем искупаться-благо,
просто, когда нас нету,
сложно, когда мы стадо.
Ольга Тиманова
Ну что ж, минувший семнадцатый год был, конечно, непростым, но надо заметить, что в прошлом столетии он был куда сложнее.
За поворотом снова поворот
и год из года весны и обвалы,
а жизнь моя по новому идет:
но снова скалы, скалы, скалы, скалы…
а я не лгу уже себе ни в чем,
люблю того, кто дорог, недоступен…
и улыбаюсь, стоя под дождем,
дождь, как и я, силен и неподкупен,
за поворотом гладь и волшебство,
в моей душе нет места злу и скуке,
ты мною обретен под Рождество
в простой, но непомерно тяжкой муке.
Ольга Тиманова
Каждому уральскому рыбаку, будь-то любитель или профессионал, известно, что рыбачат здесь, как правило, артелями. Эта привычка идет еще с дедовских времен. Благодаря своей эффективности,
На Урале в 60−80-е в Жилгородке было немало рыбацких артелей: в районе химпрофилактория, за клубом, в зоне пляжа, и на водозаборе. Ну и, конечно, наша дворовая артель - в том месте, где сейчас построен пешеходный мост, соединяющий два микрорайона города - Жилгородок и Авангард. Мы ловили рыбу осетровых пород, сазана, жереха, судака, воблу, леща. Сом, чехонь, тарань, красноперка и прочая мелочь в расчет не бралась - ее отпускали.
Осетровые сети ставили в ямах. Во второй половине 60-х и начале 70-х в Жилгородке их было предостаточно, поскольку тони уже за клубом не было. Все побережье района, кроме пляжной зоны, представляло собой некую базу стройматериалов из песка, ракушек, гипсоблоков. Их сюда привозили на огромных баржах и перегружали при помощи плавучих кранов. Вот от этих-то плавсредств и образовались позже те самые ямы, служившие надежным убежищем для многих рыб.
В нашу артель, кроме меня, входили Алексей Хрестокьянц (Лякса), Коленька Тынынбаев (Камошка) и Вовка Хандохин (Ловрик).
Но не только рыбалка объединяла нас. Все мы жили в одном дворе, и поэтому наша дружба и наши интересы почти всегда отвечали нашим потребностям. Конечно же, были в ту пору и рыбаки-одиночки, хорошо знающие места лова и легко управляющиеся сами. Но чтобы поймать осетра или севрюгу - тут без помощи товарищей было не обойтись.
Наши рыбацкие будни начинались ближе к полуночи. Когда совсем темнело и лишь звезды и луна становились невольными свидетелями наших ночных бдений, мы выходили на берег. Двое из нас расходились вниз и вверх по Уралу метров на пятьдесят - для обзора местности и чтобы в случае чего предупредить об опасности, грозящей со стороны рыбинспекторов и ночных облав милиции на браконьеров.
Однако я ни в коей мере не могу назвать ни себя, ни моих товарищей отъявленными расхитителями социалистической собственности. Мы ловили рыбу для семьи, угощали рыбой соседей, излишки продавали на рынке (таков, по большому счету, был жизненный уклад в тогдашнем Гурьеве). Впрочем, иногда до рынка дело не доходило: рыбу у нас охотно покупали жители Жилгородка. Ее мы доставляли прямо по адресу (иногда на заказ) - продавцам здешних магазинов, воспитательницам детских садов и яслей и даже нашим школьным учителям. Разумеется, со скидкой. К примеру, в середине 70-х судак стоил от 1 до 3 рублей, севрюга - 8 -10, а килограмм севрюжьей икры - 15−20 рублей. И всех все устраивало.
…Настоящие же браконьеры ловили рыбу за городом - в верхнем течении Урала или «внизу», в многочисленных ериках устья реки. Среди них было немало «зверских» бракашей-хапуг, губящих природу, думающих только о личной выгоде. К этой категории относились не только простые граждане, но, чего греха таить, и некоторые представители высоких чиновничьих кругов, а также правоохранительных органов: сотрудники рыбохраны, водной инспекции, милиции, прокуратуры, вывозившие на казенных авто икру сотнями килограммов. Время было такое: власть воровала сама и давала подворовывать простым смертным… Испокон веков, включая советский период, деньги (бизнес) в Гурьеве всегда делались исключительно на рыбе или за счет нее.
Сегодня ситуация иная: многочисленные кооперативы официально промышляют рыбой внизу, практически оставляя город на голодном пайке. И жизнь рядового рыбака-любителя, его семьи и детей стала намного сложней. Купить рыбу на рынке - тоже проблема: цены кусаются. Где это видано, чтобы коренные горожане не могли бы вдоволь покушать отменной ухи из осетра, побаловаться балычком и икорочкой. И это в одном из богатейших рыбных районов республики! Но это только одна проблема. Пожалуй, самым опасным для всего живого мира Прикаспия является бурение на шельфе моря. Запах нефтедолларов кружит голову не только местным предпринимателям, но и иностранным компаниям. Это привело к заметному уменьшению рыбных запасов в Урало-Каспийском бассейне, занимавшем с незапамятных времен одно из ведущих мест в плановой экономике СССР…
По поводу того, что в Гурьеве рыбы было хоть завались, а в Атырау она почти не водится, есть даже анекдот.
«Плывет как-то косяк рыбы к городу. Из воды выныривает вожак и, подплывая к дремлющим от безрыбья на берегу рыбакам, спрашивает: „Ребята, какой это город?“. - Те важно отвечают: „Мынау бар, Атырау!“. - Тогда вожак разворачивает свой косяк и со словами: „Нет, такого города мы не знаем!“ - устремляется обратно в море».
Однако мы несколько отвлеклись, и я продолжаю свое повествование об «уральских зорях».
Сетка-«десятерик» уже готова к постановке, и самые опытные из нас - Алексей и Вовка - спускают на воду камеру с лотком, на котором аккуратно разложены рыбацкие снасти: сетка, балберы, кольца, балласт. (Обычно Вовчик в ластах тащил камеру, заплывая на положенную глубину, а Алексей, сидя на камере верхом, синхронно сбрасывал в воду снасти).
Но вот береговушка кончается. Мягко опускается в воду ракушеблок - наследство оставшихся здесь стройматериалов. Положенные десять сажен длины сетки и полторы сажени «стенки» установлены, и ребята возвращаются на берег. Затем так же тихо мы покидаем «козырное» место и расходимся по домам.
В пять утра - традиционный сбор на дворовой лавочке…
Шагая друг за другом по знакомой, еле освещенной луной тропинке, мы сначала проходили молчаливый парк. Затем, так же бесшумно, заросли лоха (джиды), джингила и выходили на место.
Начинало светать, но зари еще не было. Самое время перебрать сеть. В этот раз мы сняли небольшого осетра и одну икряную севрюгу. Неплохой задел!
Разделали их тут же, на берегу, в кустах. Головы прикопали в земле для утренней ухи, а икру, тушки и сеть мы с Камошкой аккуратно сложили в мешок и отнесли во двор, в сарай.
Между тем Алексей и Володя, взяв с собой бредень и бидон для мальков, берегом направились вверх по Уралу, на пляж. Там мы встречались и «бродили» малька, спускаясь вниз по течению метров на сто, то есть обратно до нашего места.
К этому времени в заветном бидоне уже плескались мальки, необходимые для постановки удочек под судака. Не спеша, мы насадили мальков на крючки, установили приманок (а то и два).
Завезли сначала перемет по двадцать пять крючков. Матушку, как и положено, прятали под водой: так надежнее. Две другие легальные удочки по пять крючков каждая устанавливали на строжки. Теперь оставалось только ждать. К этому времени на часах было начало восьмого. Красная заря медленно, но уверенно поднималась на бледно-голубом небосклоне, предвещая дневной зной. Прибавилось и рыбаков на берегу, что-то «колдовавших» на своих «рабочих местах».
До первого перебора мы с ребятами идем отдохнуть в кусты часа на полтора-два - развести там костерок, потравить анекдоты, а заодно и погреться у костра.
Когда солнышко уже всерьез начинало припекать, Алексей шел проверять перемет. «Есть!» - коротко говорил он знакомую фразу. Сначала перебрали пятикрючковые. С обеих удочек сняли семь судаков. Прикопали их тут же, на берегу. Насадив «свежих» мальков, вновь завезли удочки.
Прежде чем перебрать перемет, мы с Ловриком побродили вокруг приманка. Теперь можно приниматься и за перемет. С перемета сняли еще десять судаков и всю рыбу закопали на берегу. Больше перемет мы не ставили: с рассветом, как известно, малек пропадал, да и было небезопасно.
После девяти солнце начало припекать все жарче и жарче. Нашлись желающие искупаться, позагорать. Все больше камер с рыбаками потянулось на завоз.
Лякса прилег в кустах и, глядя высоко в лазурное небо, затянул свою любимую песню: «Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой…». Он всегда ее пел, когда хотел о чем-то подумать.
- А не пора ли нам уху сварганить? А то что-то в кишках заурчало, - сказал Ловрик, раздувая подостывший костер.
- Точно. Подкрепиться не мешает, - поддержал его Лякса. - Перебирать все равно раньше полудня не будем, - и он направился откапывать и мыть рыбьи головы.
Мы с Камошкой принесли побольше сушняка, а тем временем Алексей зашел по пояс в реку и набрал три четверти ведра воды.
Вместе почистили картошку, нарезали лук, приготовили рис, перец для остроты, соль и хлеб.
Все ярче разгорается костер, над которым подвешено почерневшее от копоти ведро. Лаская слух, побулькивает жирная душистая уха, обещая плотный завтрак на берегу родной реки…
Прихлебывая ушицу, мы были не прочь вспомнить рыбацкие байки:
«Собрались как-то рыбаки делить пойманную рыбу.
- Как делить-то будем? - спрашивают мужики.
- А запросто, - отвечает один из них.
- Ванюша! - кличет он сваво десятилетнего сынишку.
- Чё, папань? - отвечает Ваня, прищурив один глаз уже смекая, о чем спросит отец.
- Подь сюды! - Ванюша как бы неохотно подходит.
- А теперь, сынок, вертайся. На чью кучку с рыбой укажу, так ты и ответствуй, кому она достанется. Сообразил?
- Ага!
- А ну, скажи-ка нам, Ванюша, кому достанется кучка с большим судаком?
- Нам, папаня! - отвечает хитрый паренек и убегает прочь под восторженные возгласы рыбаков».
А вот другая.
«Насаживал как-то рыбак червей на крючки, а банку с червями поставил позади себя, то бишь к мягкому месту. Насадил одного червя и потянулся за другим. Пошарил рукой, но, кроме пустой банки, ничего там не нашел: сидящий сзади рыбак (известно, что во время подледного лова на воблу рыбаки располагаются друг за другом, то есть по ходу косяка) ради шутки спрятал червей.
- Кум, ты случаем не видал, куда мои черви подевались? - оборачиваясь к соседу, говорит незадачливый рыбак.
- Как не видел? Видел. Ты куда их положил?
- Да вот, в банке лежали, под задницей, а теперь нету.
- Под жопой, значит? Ну и что ж ты тогда спрашиваешь? Они обратно в нее и улезли».
…Да, хороша ушица. Кто-то, наевшись, отвалился подремать. Кто-то, глядя на небо, о чем-то задумался. Сколько нам было в ту пору? Лет, наверное, по пятнадцать-шестнадцать… И у каждого впереди была своя судьба. Но мы тогда не думали о таких сложных материях. Мы жили той жизнью, которая у нас была, и были счастливы.
- Что-то и агентов не видно, - сказал кто-то. - Жара, видать, уморила… Ну и хрен с ними!
- Да не жара уморила, а подзатарились уже да водку жрут.
- Может, по берегу прогуляемся? Встретим знакомых, узнаем, что да как? Да и уловом можно поделиться с тем, кто сегодня в пролете…
На рыбалке все бывает, и удача может отвернуться даже от самого заядлого рыбака. Поэтому негласный закон: на рыбалке все братья и надо помогать друг другу, а если придется, то и делиться - работал в то время исправно. Действует ли он сейчас?
…К полудню, когда солнце находится в зените, многие рыбаки спешат к обеду, чтобы после отдыха вернуться на вечернюю зорьку и вновь посидеть с удочкой у заветного берега.
Настает время нашего последнего перебора. С десяти «законных» крючков снимаем шесть судаков. Испачканную илом рыбу отмываем в реке, складываем ее аккуратно в мешок - и айда по домам.
Дележка судаков - во дворе, возле сараев. Как и положено - по обычаю предков - кто-то отворачивается и называет кучку, предназначенную одному из нас. Тушки красной рыбы делим «на глаз», икру - при помощи безмена. Затем, попрощавшись до вечера, мы, усталые и счастливые, расходимся по домам. Пойдем ли завтра на рыбалку? Решим вечером, на танцах. Хотя… вряд ли завтра: необходимо проверить и подсушить снасти, кое-что заштопать. Возможно, придется навязать петли на банку - словом, работы хватит. Да и хороший улов дает нам право на отдых. Но долго отдыхать не придется. Ноги сами вынесут нас на илистый берег Урала - «золотого донышка» - главной житницы, которая исправно кормила гурьевчан долгие-долгие годы. Всю жизнь.
Она всего лишь отдается,
поскольку жизнь-игра в застолье,
сквозь слезы искренне смеется,
есть деньги, дом, Шанель, здоровье;
и вроде в золоте имен
свое совсем забыла напрочь,
и ею каждый покорен,
он рядом спит, упавший навзничь,
от кончиков ногтей до глаз
целуют принцы разных правил,
спектакль -чаще на показ,
один- принес, другой-убавил,
она, как юная старуха,
перед обрывом жаждет яда,
красивая рыдает шлюха
среди не принятого рая…
Ольга Тиманова
- А знаешь чего я сейчас хочу?
- Чего же?
- Вдохнуть аромат твоих неповторимо - нежных объятий, и ощутить на губах сладость твоего поцелуя.
- Ну так иди ко мне.
- Не могу, ты слишком долго меня искал. Я замужем.
Чтобы вас полюбили за ваш внутренний мир, раздеваться всё равно придётся.