«Стих про ветеранов войны»
Что досталось всем Вам, ветеранам войны,
Тем, кто нам заслужили победу?
Вы ненужными стали для целой страны!
Может, к празднику внуки приедут?
Доставая из шкафа военный мундир,
Протирая медаль за отвагу -
Время вспомнить войну,
Этот страшный рассвет,
Всех друзей, с кем давали присягу.
И звенящею станет вокруг тишина -
Видно, память так больно пронзило,
И предательски станут так руки дрожать,
И нечаянно слеза покатилась.
Вспомнить Любу свою, медсестренку санбата,
И потом она станет женою.
Ненадолго… всего лишь на год.
Сталинград, и она не вернется из боя.
Дальше будут дороги войны и Рейхстаг,
И девятого мая победа.
Будет новая жизнь -
ДнепроГЭС, будет БАМ,
А чуть позже не станет советов.
Будет новая жизнь не для тех, для других!
А про этих мы как-то забыли…
Вот сегодня, 9 мая, с утра
Из собеса ему позвонили.
Он дрожащей рукою поднял телефон -
«Может вспомнят забытую душу?»
А из трубки ответил мужской баритон:
«Никому ты здесь больше не нужен».
И закроется шкаф, и закроется жизнь
В одинокой хрущёвской квартире.
На холодном полу умирал наш солдат,
Да и внуки к нему не спешили.
Умирал ветеран, прошагав всю войну.
Все забыли, но помнило небо.
В холодильнике ждал недопитый кефир
И горбушка засохшего хлеба.
Ополчился весь мир на Россию-
Говорят: «В Украину пришли!»
«Вы забыли, как в 41-м
На защиту деды пошли?»
Все стеною -и друг и брат
Национальность?- да Бог с тобою!
Когда всем угрожает враг.
И теряя друзей и близких
Отстояли… спасли… а теперь-
Что ж вы крушите обелиски,
Как в игрушки, стреляя в людей?
… Все забыли! Ну как так можно???
Не пойдет Россия с войной!!!
Потому что Россия помнит-
В 41-м ВСЕ встали стеной!
Когда уйдет последний ветеран,
И с залпами затихнет гимн прощально,
Лишь ПАМЯТЬ будет кровоточьем ран,
Напоминать про подвиг тот печально!
Напоминать про тяжкий ратный труд,
Как телом заслонили наши души,
Пусть годы ПАМЯТЬ эту не сотрут,
Пусть время ПАМЯТЬ эту не разрушит!
Когда уйдет последний ветеран,
И тишь укроет братские могилы,
Пусть будет ПАМЯТЬ, как священный храм,
СНЕСТИ КОТОРЫЙ НЕ НАЙДУТСЯ СИЛЫ!!!
В 1947 г. в Голландии был издан «Дневник Анны Франк», переведённый потом на 67 языков мира. А не так давно Дом-музей Анны Франк выпустил книгу с детскими дневниками времён Второй мировой войны. А в России ни в одном книжном магазине не найти ни одной книги, где были бы собраны самые страшные документы той войны - детские дневники военных лет! А мы ещё хотим, чтобы мир уважал и чтил нашу память о войне. Что же сами её тогда убиваем?!
Живая книга
«Что будет с тобой - то будет с этими записками», - говорила Маше мама. И 14-летняя Маша учила свой дневник наизусть, став сама живой книгой. Маму и младших брата и сестру проводила на «сортировке» - скорее всего, в Освенцим. Сама прошла два фашистcких концлагеря. Ее живая книга - спаслась. И вышла в печать под названием «Я должна рассказать». «Литовская Анна Франк», еврейская девочка из вильнюсского гетто, она полжизни - той, в которой не было ворот, через которые евреев увозили к глубоким ямам, не было проверок на аппель-плаце, не было колючей проволоки и холодного трупа соседки, уткнувшись в который она проснулась однажды утром, - эти полжизни она прожила в Ленинграде. Она и сейчас живет в Петербурге, у метро «Площадь Мужества». И продолжает рассказывать.
Любви больше не стало
Зачем? Спрашивали меня. Зачем сейчас слушать Машу Рольникайте? Писательницу, знаменитую одним своим трудом - дневником, надиктованном самой себе за стенами гетто и потом на нарах, в смраде лагерной ночи, под страхом смерти. «Воскресенье - долголетие! Может быть, доживу до вечера». Снискавшую славу девчоночьим дневником - переведенным на 18 языков мира. «Она же уже все сказала!» Мне отвечала сама Мария Григорьевна: «Ведь сколько ни утекло воды со времен, о которых я рассказываю, а люди не стали друг друга больше любить. Возьмите отношение к гастарбайтерам, возьмите братские народы русских и украинцев! Везде, то вспыхивая, то стихая, бушует вражда. И для меня это больное место - то, что люди продолжают ненавидеть друг друга. Я не знаю, откуда берется эта желчь. Но я должна рассказать!»
Дневник Маши Рольникайте: «Набожные люди уверяют, что земля не хочет принимать невинные жертвы и выбрасывает их назад. Поэтому из земли торчат руки… Но, как объяснила мама, все гораздо проще: большинство расстрелянных валятся в яму ранеными. Они задыхаются и распухают. Их очень много - слой земли, которым засыпаны ямы, лопается. Вот в щелях и виднеются руки, ноги, головы…»
Это - о расстрелах жителей вильнюсского гетто в местечке Понары, куда были вывезены тысячи людей. А вот о концлагере Штуттгоф:"Подходим к одной женщине, которая умерла сегодня утром. Беру ее холодную ногу, но поднять не могу, хотя тело умершей совершенно высохшее… Надзирательница бьет меня резиновой палкой по голове и сует в руки ножницы и плоскогубцы: я должна буду раздевать и вырывать золотые зубы…"
На построениях и работах, в темноте ночи и днем, под носом у полицаев, она твердила свои строчки. «Что будет с тобой - то будет с этими записками», - напоминала мама. Мамы не стало. С Машей было вот что: крайняя степень истощения, бритые волосы и выбитые лагерным надсмотрщиком передние зубы, распыленная в прах семья - такой она вернулась после войны в Вильнюс. Восстановила по памяти все записки - получилось три тетрадки. Перевязала черной лентой, положила в нижний ящик стола.
- А потом началось: новая волна антисемитизма, убийство Михоэлса, ликвидация Антифашистского комитета, «дело врачей»… Как будто не было 6-ти миллионов людей, расстрелянных и задушенных в газовых камерах! В мире все оставалось по-прежнему, как и предсказывала мне моя лагерная подруга, учительница Маша Механик, за несколько минут до смерти: тогда из лагеря был совершен побег и отбирали сотню, чтобы казнить в наказание. Вперед вызывали каждого третьего. «Маша, я девятая», - прошептала ей я, стоя в строю. «Нет, девятая я», - сказала она. И уже сделав шаг вперед, оставила мне последние слова, абсолютно ледяным тоном, которые я слышу и сейчас: «Что ты думаешь, от того, что не станет какой-то Маши Механик, в мире что-то изменится?» Моя подруга оказывалась права…
Прошлое не отпускает
…Осень 2014-го, Петербург, я выбираю хризантемы для Маши Рольникайте. Стою у желтых, беру сиреневые. Светлый ум, - 87-лет! - острый язык: она берет букет и говорит, что «Желтый цвет и полосатая одежда - это больше не про меня». Она еще долго боролась с фантомами пережитого: никогда не садилась спиной к двери, сходила с тротуара, спохватившись: «Нам же, евреям, можно только по проезжей части!», задергивала шторы, проснувшись ночью в гостинице города Эрфурта, куда была приглашена на презентацию своей отпечатанной на немецком языке книжки - ей на миг показалось, что она опять за стенами гетто: «Но нет, вот мое праздничное платье на стуле, вот газета „Известия“ из самолета…» - а по телу холодный пот.
- Прошлое - не отпускает. И я сама не хочу его отпускать. Ведь эти 6 миллионов убитых уже не могут ничего рассказать. Значит, должна я.
«Плачущие женщины с полуголыми, завернутыми в одеяла детьми… Мужчины, сгорбившиеся под тяжестью узлов и чемоданов… Дети, вцепившиеся в одежду взрослых… Их толкают, бьют, гонят. Вспыхивает карманный фонарик и освещает испуганные лица. Фонарик гаснет, и снова двигаются только силуэты…» Это гетто. Желтые звезды, синие номерки, розовые удостоверения - так отбраковывали людей «второго сорта».
А это лагерь."Ножницы переходят из рук в руки. Получаю и я. Разрезаю платье. Под ним такая худоба, что даже страшно дотронуться… Снять башмаки женщина вообще не позволяет - будет больно. Я обещаю верх разрезать, но она не дает дотронуться. Уже две недели не снимает башмаков, потому что отмороженные, гноящиеся ступни приклеились к материалу".
Ботинки в результате снимет надсмотрщица: «Смотрю, в руке надзирательницы башмаки с прилипшими к материалу кусками гниющего мяса».
Ее часто спрашивают, как она выжила. Что ее спасло. Случай? Судьба? Может, Бог? Но она не знает, что такое судьба - и не верит в Бога.
- Одни набожный человек мне сказал, что Бог сохранил меня ради того, чтобы все это передать. Но почему, скажите мне, почему тогда он не спас маму и маленьких Раечку с Рувиком (брата и сестру)?! Я ведь до сих пор, вот здесь, под щекой, на шее, чувствую дыхание спящего Рувика, когда он лежал у меня на руках за несколько часов до того, как их навсегда увели налево, а меня, еще способную работать, с тысячей еще таких же работяг - направо, в немецкие лагеря. Раечка была постарше, не спала: она все спрашивала: «Мама, а когда расстреливают - это больно?»
Маша спаслась. Напечатала свои записки, закончила Литературный институт, вышла замуж за ленинградского инженера. И осталась - все там же, на той же ноте, в том же строю рядом с учительницей Машей Механик. Прошлое - не отпускает.
…Длинный писательский стол у окна, за которым - петербургская осень, пузатая матовая лампа - она пишет от руки, мелким почерком, потом долго набирает текст на компьютере. Писательница Рольникайте всегда пишет на одну тему - даже когда отходит от документалистики, вся ее художественная проза, все ее герои - оттуда. Из застенков гетто, с лагерных нар.
-Мне как-то сказали: «Ну почему вы все пишите о грустном, Мария Григорьевна? Пишите о любви!» У меня ком встал в горле.
Потому что она вся - о любви. Несбывшейся, затоптанной, расстрелянной, убитой. Полной надежды - что когда-нибудь люди станут другими. «Иначе - надо повеситься».
Когда на параде звучит песня «День Победы» и видишь слёзы на глазах не только у старшего поколения, но и у молодых - это дорогого стоит!
Неживые цветы, на душе пусто…
День и радостный, день и грустный.
Плавилось солнце, раскатами взрывов…
Посмертно чеканя все типы курсивов.
Отчетливо слышу надрывом приказы…
И выстрелов громких, зловещие фразы.
Их жалили пули, и нервы дрожали,
И жизни одна за одной исчезали…
Уж мало осталось войны той солдат,
Одевших сегодня, планки наград…
Но в наших сердцах благодарно прошито:
«НИ КТО НЕ ЗАБЫТ, И НИ ЧТО НЕ ЗАБЫТО»
8 мая 1945 года в предместье Берлина Карсхорсте в 22 часа 43 минуты по центрально-европейскому времени (9 мая в 0:43 по московскому времени) был подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии и ее вооруженных сил, а 9 мая объявлено Днем Победы.
Окончательный Акт о безоговорочной капитуляции Германии и ее вооруженных сил от имени германского вермахта подписали генерал-фельдмаршал В. Кейтель, главнокомандующий ВМС адмирал Фон Фридебург, генерал-полковник авиации Г. Штумпф. СССР представлял заместитель Верховного главнокомандующего маршал Советского Союза Г. Жуков, союзников - главный маршал авиации Великобритании А.Теддер. В качестве свидетелей присутствовали генерал армии США Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Тассиньи.
8 мая 1949 года на территории Трептов-парка в Берлине состоялось торжественное открытие памятника «Воинам Советской Армии, павшим в боях с фашизмом». Там похоронено около пяти тысяч советских воинов. Этот грандиозный мемориальный комплекс - самый большой и самый известный из подобных памятников в мире наряду с Мамаевым курганом в России.
Центральным монументом в комплексе является памятник Воину-освободителю - это фигура советского солдата, в одной руке которого - меч, разрубающий фашистскую свастику, на другой - спасенная из развалин поверженного Берлина маленькая немецкая девочка.
В память о 20 тысячах советских солдат, погибших при взятии столицы фашистской Германии, по окончании Второй мировой войны в Берлине было построено три памятника. Эти мемориалы - не только памятники Великой победе, но и воинские захоронения.
8 мая 1965 года В СССР утверждено Положение о почетном звании «Город-герой» Впервые в Советском Союзе городами-героями были названы города Ленинград (Санкт-Петербург), Сталинград (Волгоград), Севастополь и Одесса в приказе Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1945 года.
8 мая 1965 года официально звание «Город-герой» было присвоено городам Ленинграду (Санкт-Петербургу), Сталинграду (Волгограду), Севастополю, Одессе, Киеву и Москве, а Брестской крепости присвоено звание «Крепость-герой».
В последующие годы звание «Город-герой» было присвоено еще нескольким городам Советского Союза - Керчи (1973), Новороссийску (1973), Минску (1974), Туле (1976), Мурманску (1985), Смоленску (1985).
8 мая 1967 года состоялось торжественное открытие мемориального архитектурного ансамбля «Могила Неизвестного солдата» у Кремлевской стены в память героев погибших в годы Великой Отечественной войны. На могиле был зажжен Вечный огонь Славы, который вырывается из середины бронзовой звезды. Его зажгли от пламени Вечного огня на Марсовом поле в Петербурге.
Факел с огнем доставлялся из Ленинграда в Москву на бронетранспортере. На протяжении всего пути тысячи людей выходили ему навстречу. Священный огонь в Москве принял Герой Советского Союза летчик Алекcей Маресьев и передал факел Леониду Брежневу, который и зажег Вечный огонь на «Могиле Неизвестного солдата».
Родной мой дед не возвратился в сорок пятом с фронта…
Мне в детстве не судьба была к нему взобраться на колени,
Ни разу не погладил он меня с любовью, нежно по головке
И не услышала я от него заливистого, заразительного смеха…
От мамы знаю, что любил шутить, что был он добрым и весёлым.
А бабушка всю жизнь в душе надеялась, что вдруг вернётся
Считался не погибшим, а по документам без вести пропавшим
И без отца повырастали дети, да внуков народилось сколько…
Напрасны оказалось все надежды, шансов не было дождаться,
Друг фронтовой нам сообщил, что дед погиб от взрыва бомбы.
Жаль, что не знаю, где останки дорогого человека захоронены,
Но в День Победы в знак безмерной благодарности всем павшим
Несу цветы я к памятнику, что воздвигнут храбрым воинам.
А может кто-нибудь и где-нибудь и деда моего вот так помянет…
Я всё же верю, что и праху деда есть пристанище достойное.