Я распят на кушетке стреноженной белкой-летягой
В храме войлочных стен и железных оконных решёток,
Ты, воздушные замки мои позакутала в белые флаги.
Но меня не обманет отныне твой вкрадчивый шёпот.
Ты вцепившись мне в душу клыкастым бойцовым терьером,
Так настойчиво рвёшь из меня эту психофрению, и Если б мог я, давно бы разбил себе темя об стену.
В тот же самый момент как дошло что ты сделала с крыльями!
Ну? Зови санитаров! Сожги мне извилины током!
Или дай передышку моим излохмаченным нервам…
Отключи провода, обещаю не прыгать из окон,
Хочешь, я поклянусь что вчерашний прыжок был последним?
Это ты мне внушила что я слишком тяжек и грузен,
Что б взлетать с подоконника в стылую вьюжную зиму!
Это ты завязала мне крылья в смирительный узел!
И нутро мне травила проказой ветров Хиросимы.
Не смотри мне в глаза! Наши взгляды как тушь и бумага,
На которых резвился свихнувшийся дядюшка Роршах…
Я маячу в окне обезумевшей белкой-летягой,
В храме войлочных стен и железных оконных решёток …
Думаешь, легко не щурясь, молча, ожидать выстрела,
Когда колотит дрожь, а спину заливает ледяным потом?
Пять, четыре, три,-служивый, ты ведь тоже из рабов чисел?
Носишь крестик, богу молишься, а ходишь на поклон к чёрту.
Ты меня своим аршином лезешь по себе мерить?
Волк не станет по команде, за тарелку щей, лаять.
Небо, из моих зрачков, рычит и скалится седым зверем,
Но оно тебя не видит и не отражает.
Два, один-Огонь!-ты знаешь, твой огонь-ветер.
Он такой же быстрый, но вдобавок обжигает.
Тень, танцуя умирает в белом, не-живом, свете,
Кажется, что падаю, а чувствую что взлетаю.
Там внизу, теперь пустая оболочка. Этот
Нервничает, быстро курит, много суетится.
И меня не видит, все они в конце всегда слепнут.
Кружит стая тех, кто, без пяти минут, как я-птицы.
Я наверное умер и это по ходу ад.
Я ведь к этому шёл через бездну бесцветных дней.
Принимая как данность впитавшийся в душу яд,
Добываемый мной из текущих по венам змей.
Я наверное умер и это по ходу ад…
Я один, а вокруг только ветер и бесконечный дождь.
Я стакан за стаканом, тринадцатый день подряд
Пью, пытаясь на время унять нутряную дрожь!
Я наверное умер и это по ходу ад…
Сзади, в липком тумане, тоскливо чадят мосты.
Только нету котлов здесь, и грешники не кричат.
И с чертями своими я как-то давно на «ты».
Я наверное умер и это по ходу ад.
Здесь реальны закрытые двери, запястий боль,
И сквозь горло толкаемый сиплый, бессильный мат.
И висок, с желтой пулей венчающий старый кольт.
Ты не бросишь меня, не оставишь? Ты будешь рядом?
Кто бы знал как мне в тягость бороться за каждый вдох.
Я с такой высоты, оступившись, о камни грянул,
Что наверное, вряд ли бы кто-то подняться б смог.
Не молчи!!! Если хочешь ударь, обзови скотиной,
Извини, дорогая, но кажется в этот раз,
Я не встану ни с помощью ласки, ни хворостины.
Я не плачу. Мне попросту что-то попало глаз.
Сколько раз я, хрустя переломанными костями,
Кровью фыркая и богохульствуя пёр наверх?
Для того, чтобы звёзды тебе в подарок таскать горстями.
На такой высоте, веришь, звёзды порой с орех.
А теперь, на ладонях моих нет ни черт, ни линий.
Понимаешь, таких вот уродцев, на божий суд
Не стяжают. От колыбели и до могилы.
Дай им время и гвозди-сами себя распнут.
Жизнь кусает и жжёт, аки беса свящённый ладан.
Мой убогий огрызок теперь не сорвётся ни в ад, ни в рай.
Если только не бросишь меня, не оставишь. И будешь рядом.
Коль сумела, зачем-то не дать мне уйти за край.
У меня есть луна и цепь. Есть луна. И цепь. Восемнадцать шагов по кругу если идти внатяг.
Есть забор за которым я чую и лес, и степь, и детей, что-то знающих о летящих в меня камнях.
У меня есть Бог! Бог даёт мне еду и кров. И ошейник, до шкуры протёрший густую шерсть.
И свободы периметр-трижды по шесть шагов… на цепи. Возле будки. Где толком ни лечь, ни сесть,
Сквозь кинжальный булат желтоватой кости клыков, с переливистым лаем, унылая волчья песнь
Рвётся в небо ночами, мою будоражит кровь… Но мой бог не выносит песен…
Так что меня держит здесь?!
Цепь? забор? Или вздорные детские голоса от которых мурашки по коже и горлом рык.
Я, свернувшись клубком, притворяюсь мёртвым, закрыв глаза, и молюсь что бы мне не попался никто из них.
Я виляю хвостом… Эй, смотрите, это идёт мой Бог! Так срастался, возможно, с карающей дланью разящий меч.
У меня есть долг. У меня есть священный долг. Защищать и хранить. Не пытаясь. Себя. Сберечь.
Было холодно, было тихо…
Крыльев цвета каленой стали
мы зрачками ловили блики,
безраздельно сплетясь корнями.
Плохо - это еще не «лихо».
Двое - это еще не «стая»,
в небе лютом, седом и диком,
и усеянном сплошь камнями…
Мне ль ты хохотом скоморошьим
или звоном кандальным станешь?
Может, это мне только снится?
Можно ль вечно сквозь небо падать?
Если нужен я хоть на грошик -
бросишь?
Скопишь?
Подашь?
Подаришь?..
Я дышу на твои ресницы.
Снег на них не желает таять…
Если хочешь, открою тебе секрет, сядь удобнее и повторяй за мной!
Впрочем, ты ведь знала всегда о том, только вслух сказать не могла никак,
Ни тебя, ни меня, и в помине нет! Что ж теперь, крест накрест трясти рукой?
Темноты боишься? Так стань огнем! Пламя-лучший способ рассеять мрак.
Слишком мало правды в моих словах? В чём же дело? Давай, загляни за дверь!
Что тянуть? Сомневаясь, ждать пока черновик сгорит? Не смеши меня!
Что ни слово-дым, что ни слово-прах. Ты мне верила? Значит и ныне верь!
Тени прясть несложно свечой в руках. Бог простит, мы ведь всё же ему родня.
Очень хрупкое небо. Ты помнишь, как томно хрустело оно на моих плечах?
Я и сам понимаю, всё дело в нём. Наших звёзд не заставить сиять анфас!
Нас не держат стены, нам было домом любое место где есть очаг.
Но запомни, леди, мы все живём слишком поздно, чтоб в сказку суметь попасть.
Но откуда такая тоска в глазах? Погоди, не плачь! Не рыдай взахлёб!
Кто тебе сказал, что такой как я может жить всерьёз? Что ещё за дурь?
Видишь, я не справляюсь сам. Мы несёмся вскачь. Словно пуля в лоб.
Ноги, вот, связал… раз! и нет меня! Поджигай запал! я. ещё. вернусь.
Горизонт капюшоном помятым откину за плечи,
В волосах, кокаиновой пылью, мерцающий иней.
Люди, вас обманули! И время вовсе не лечит.
Время-это убийца, неотвратимый и тихий.
Сигареты и кофе-валюта расшатанных нервов,
Невеликая плата за право побыть в одиночестве,
Мне гораздо привычней делить свою голову с ветром.
Ветер-лучший на свете, пожалуй, защитник от совести.
Я один. Без тебя. Это бездна. Вечность отчаяния…
Забери мою память!!! К чему мне она без прощения?
Отчуждение. Переходящее в понимание.
Нищий духом? Возможно. Но кто говорит о смирении?
Я же знаю, ты делишь со мной пополам всю беду мою,
Вспоминаешь, мечтаешь, терзаешь подушку молитвами.
Но от нашей болезни лекарства пока не придумано.
Есть, пожалуй, одно. Но оно через чур эффективное.
Сердце-птица сквозь клетку из пальцев трепещет. Сожми его!!!
В нём живого почти не осталось-обглодано гордостью…
Но оно до сих пор, словно губка, тобою пропитано!
Пусть ему будет больно, иначе оно остановится…
На ладони, небесных гвоздей серебристая россыпь.
Кабы знать, что они не впустую мне пальцы сжигали…
Это звёздная пыль в бороде, это вовсе не проседь.
И не бесы в ребре, а просто натура такая