Чашка чая, чая бодрит.
Ворвётся Солнца луч, как бандит —
В тени бетонных стен под музыку сирен;
Любить и быть любимым! — Остального нет.
Всё тлен. «Проснись», — шепчу тебе я нежно.
Ты — моя муза, любовь и надежда!
Прохожий вдруг нам улыбнется небрежно, —
Чаще я замечал это прежде.
Время, как вода сквозь пальцы стыло.
Мимо этих бесконечных слов без дела.
Всё сильней, в суете дней —
Я всегда хочу быть только с ней.
----
Тату на теле. Как офигели все,
Когда узнали, на кого запал.
На самом деле, на самой взлётной полосе —
Я счастлив стал, от мысли что пропало
Желание любить кого-нибудь просто так.
Понял, что не отстану от неё, просто как —
Скажите, можно было человеку, что всё видел
Показать, как всё скрывается в пьяном прикиде.
Несут такую чушь с теле-экранов лица.
Она меня научила на это не злиться.
Она не обвиняет в своих проблемах полицию.
Она умеет, круче чем я веселиться.
То кеды, то каблуки. Мы вместе как — дураки.
Я написал ей стихи, надеясь что понравится.
Сижу, наблюдаю, как она с моими
Друзьями общается.
Такая правильная девочка
Меня такого не правильного.
Такая маленькая стервочка
По местам все расставила —
Обняла и растаял я.
Правильная девочка.
Меня такого неправильного исправила.
Маленькая стервочка, по местам
Все расставила. Обняла, — и растаял я.
Одни в квартире, я в мире не встречал
Таких особенных и неземных.
Она, как в тире; она попала и я пропал
От остальных; и вот, — в прямом эфире
Ревную, а она смеётся лишь мне в ответ.
Так любит ночи, засыпает лишь под рассвет.
Не говорит о тех, кто ей вообще не интересен.
Не смотрит телик и не понимает глупых песен.
То платья порванные; то крики,
То в тишине — мы точно не на Земле,
Мы от других чертим линию.
Я разделю с ней свою жизнь и фамилию.
Глядя на город из окон
Кажется он таким далёким.
Когда ты убьёшь меня током.
Синтезируя мой рай,
Воскреси на закате.
Ты мой ангел во плоти, кстати —
И мне этого вполне хватит.
Закрывай глаза, сияй!
Вместо тысячи дней. Мы в темноте, в холоде звёзд!
Упали вниз — легче, чем дым. Не смыкая очей,
Мы стали ничьи, выключив свет мимикой лиц.
Город нами дышал, нас выпил до дна.
И мы снова на виражах, без ума и гроша. Пьяный наш шаг.
Пусть в двери кто-то стучит. Чужой персонаж, слепая душа.
Мы где-то на этажах. Средь сплетен и швабр. Сюровый шарм!
Ты мой яркий пожар — язык и душа.
Я хочу мешать в час, когда спит розетка.
Воспламени меня током, детка.
Ведь холодно так в клетках бетонных.
Холодно так в клетках.
Обнимай меня крепко-крепко.
Девочка-пиздец, здравствуй!
Я нашёл тебя под конец странствий.
---
Стрижка ёжиком, но проведи-ка раз — дикобраз!
Она смотри на вещи, как рентген или Тинто Брасс.
Вписка у Калигулы, не так опасно, как ласка той
У которой на неделе вечно Римские каникулы!
Не утешит, не убережёт её, кто б не стерёг!
Маленькая девочка с ножом — недобрый зверёк.
Дезабилье из облака дыма — физкульт-привет!
У кого-то белый интерьер — у неё бультерьер.
Здравствуй, девочка-пиздец,
Я по-прежнему не верю, что ты здесь.
И ещё много лет я буду петь тебе про нежность и про смерть,
Даже если буду немощен и слеп. Девочка-пиздец!
Всем врагам хронический нокдаун!
Она принесёт таких в жертву Хтоническим Богам.
Хакнет код, которым зашифроман Брэкгауз!
И снимет твою деву в доме художеств Артхаус.
Ведь она сестра-хаос, сколько я не отгадывал
Но не от Couture и не от балды — она от лукавого!
Или напротив, небо мне льстит,
Раз послала мне этот комочек ненависти
Это сказка для взрослых!
Утро после холостой свистопляски.
Накалившейся космос, как тостер —
И в нем уплотнившейся воздух стал вязким.
У меня было предчувствие квеста, и ты —
Вошла в это пространство, как в масло.
Но ты не думай, будто я жду тебя с детства;
А если честно… То жду! Хули, здравствуй!
Я — дитя бетонной коробки с лифтом,
Где нужно тянутся до кнопки.
А ты, уверенно ходишь по моему
Солнечному сплетению Лунной походкой.
И ты, будто вообще не с лестничкой клетки —
Не потому, что иногородние шмотки.
А потому, что такие твари тут редкие.
Да че там, редкие — не годятся в подмётки.
Все предельно серьезно!
И ты — из тех, что смертельно опасны.
В сердце больше борозд, чем от оспы оставишь.
Последствия злее, чем от астмы.
У меня было предчувствие теста.
Ты подошла, и все мироздание погасло.
Ведь я не знал, что тебя найду наконец-то.
Я в этой бездне тону… Хули, здравствуй!
Ты — дитя холодного фронта;
С камнем, где обычно орган с аортой.
А я, все так же не понимаю: на что тебя в лаборатории
На правах подножного корма?
И почему, эта боль от эксперимента?
У меня даже нет воли быть непокорным.
Я не пойму, от чего накрыло конкретно —
Но накрыло конкретно, и по-ходу: надолго.
Каждый *баный день
в этом Зиккурате пролитых слез.
Вавилонской башне мертвых идей —
от которых череда одних черных полос.
Я пока тебя-то знаю пару часов;
но усёк одно,
ты — мой крест.
Хотя понимаю:
ты однажды уйдешь —
моя девочка, пиздец!
Там, где нас нет — горит невиданный рассвет.
Где нас нет — море и рубиновый закат.
Где нас нет — лес, как малахитовый браслет.
Где нас нет? На Лебединых островах!
Где нас нет! Услышь меня и вытащи из омута.
Веди в мой вымышленный город, вымощенный золотом.
Во сне я вижу дали иноземные,
Где милосердие правит, где берега кисельные.
Возьми меня, из этих комнат вынь,
Сдунь с площадей, из-под дворовых арок,
Засунь меня куда-нибудь, задвинь,
Возьми назад бесценный свой подарок!
Смахни совсем. Впиши меня в графу
Своих расходов в щедром мире этом.
я — чокнутый, как рюмочка в шкафу
Надтреснутая. Но и ты — с приветом!
1
Сосновой осени послушны наши сны.
В кострах сгорают сентябри, и пахнет пахотой.
И солнце сонное ползёт во тьму из тьмы,
роняя капельки последней, летней, патоки.
И — до весны…
2
А у метро не тронет струны гитарист,
доверив ветру прикоснуться флажолетово,
и фиолетовым закрасит сверху вниз
и дом, и вечер, и любовь свою отпетую,
и падший лист.
3
И станет холодно. Но он здесь ни при чём:
его душа снежинкой лёгкой в небе мечется.
И будет стол и горький чай. Как горячо…
А после — каждый отопрёт калитку вечности
своим ключом.
Здравствуй, мой снег, мы не виделись целую жизнь.
Где пропадал ты, когда я родился сызнова?
Не объясняй. Ты, наверно, устал. Ложись.
Землю прикрой: ненадёжное платьице — изморозь.
Помнишь — в конце предыдущей ты тоже кружил
под фонарями и тихо падал на плечи нам
и на ресницы. Под ними… Ах, полно, лежи.
Ты не увидишь их боле. Любовью отмечены,
старые улочки помнят наши шаги…
нет, не любовью ещё, но предчувствием большего.
Нас приручив, ты, пожалуйста, нас береги.
Нам пережить тебя надо бы, снеже мой…
Боже мой…
Под музыку дождя, что льётся по карнизу,
ложится на листок неровная строка.
Наверное, судьба опять бросает вызов
и что ответить ей — не знаю я пока.
Бормочет в проводах слова пустые ветер
и гасит фонари у вымокших дорог,
а я пишу, что ты дороже всех на свете
и что рассвет опять, как пёс цепной продрог.
Что скрылся небосвод под серой простынёю,
где птицы не поют и солнце не взошло,
что повернулась жизнь в который раз спиною,
но я тебя люблю всему и всем назло.
Что не хочу богатств и всех сокровищ мира,
что на земле большой ты мой бесценный клад
и что в коротких снах пустынная квартира
в ночь стала для двоих — цветущий райский сад.
Что я могу парить с тобой на лёгких крыльях
и слушать в тишине мелодию любви.
мечтая лишь о том, что сказка станет былью,
дыхание сердец душою уловив.
Что теплотой твоей угрюмый день пронизан,
когда коснулась губ горячая рука…
Под музыку дождя, что льётся по карнизу,
ложится на листок неровная строка.
— Что привезти тебе из сумрачной Москвы?
— Лиловых сумерек в окне. Лаврово-перечных
извечных запахов борщей на клетке лестничной,
табличек медных на дверях — фамильных перечней.
И мутных рек — невольниц каменной канвы.
— Что привезти тебе из призрачной Москвы?
— Прозрачных башен в сизом небе — в дымном мареве,
да исчезающих во мгле ночного варева
созвездий окон, бездны розового зарева,
и тень со шторы — от склонённой головы.
— Что привезти тебе из облачной Москвы?
— Дождливых джазов жестяных по крышам латаным,
людей, летящих под накидками крылатыми,
и силуэтов туч, окутанных закатами,
блестящих улиц, мокрых шелестов листвы.
— Что привезти тебе из сказочной Москвы?
— Морозных лилий на стекле и снежной скатерти,
медвяных звонов на заре, следов на паперти,
цветастых маковок блаженно-царской заверти…
А будет место — и подсолнечной халвы.
Хрум!
Скорлупка треснула —
Появился свет.
Прочь оковы тесные.
Выхожу:
- Привет!
Вдох насыщен свежестью,
Как весенний звон.
Выдох безмятежности…
Ах! — со всех сторон.
Оживают капельки
В солнечном окне.
Шепчет:
— Спи, мой маленький, —
Золотая тень
Тёпло-нежно-мягкая…
- Я люблю тебя!
Мамины объятия.
Чудо.
Жизнь твоя..
Несомненно, зима холодна,
и я спрятала руки в карманы.
Мне сегодня любовь не нужна,
от неё слишком жуткие раны.
От неё возникает хандра
и бессонница вместе с тоскою.
Лучше буду одна до утра
считать звезды над сонной рекою.
И не стану болеть ни тобой,
ни другим — наконец-то, здорова.
Правда, мучает жажда родной
для кого-то стать в будущем снова.
Красивых слов забыт давно напев.
В душе охрипшей спутаны все ноты.
Бормочет ветер, словно захмелев,
Что жизнь с судьбою снова сводят счёты.
С утра промозглый дождик моросит.
Ушедшими мечтами не согреться.
Хотелось бы судьбу сейчас спросить:
Скажи, зачем тебе два рваных сердца?
Зачем тебе безмерная тоска
И слёзы в тишине бессонной ночи,
Когда стучит упрямо у виска,
Что наша жизнь мгновения короче.
Настанет, как всегда, безликий день,
Зарёю умывая шумный город,
Не зная, что все мысли набекрень
И по душе гуляет лютый холод.
Мы, видно, заблудились невзначай,
Бродя по лабиринтам мирозданья,
Хозяйкой сделав скуку и печаль,
И боль от мимолётного свиданья.
Наверно, нет местечка на земле,
Где мы с тобой могли остаться вместе.
Красивых слов давно забыт напев,
Что мог бы прозвучать в красивой песне.
— Вот оно, сердце — неровно и нервно бьётся,
Тёплое. Всё - прощение и любовь.
Хочешь, я буду тебе и луна, и солнце?
— Нет, это слишком, давай без высоких слов.
— Вот оно, время — по капле змеиным ядом
Хочет убить нас, но прежде пробует закалить.
Хочешь, я просто буду с тобою рядом?
— Нет, мне спокойней и проще от всех вдали.
— Вот оно, тело — коричневое от лета,
Гибкое — камасутра всё и ушу,
Хочешь, могу всегда уходить до света.
— Нет, не хочу. И хватит уже, прошу.
— Дверь приоткрой тогда, отпусти из клетки,
Я ускользну и резкого не скажу.
— Что же ты из меня чудовище лепишь?
Я тебя не держу.
Любовь утекает по капельке каждый раз, когда тебе делают больно. Самый тяжелый момент — это первая рана, она запоминается и долго заживает, в этот момент исчезает первый слой наивности и ты даешь себе слово «больше не попадаться»…
Но «попадаешься». И швы снова раскрываются и кровоточат, словно острым простым карандашом тебе беззастенчиво рисуют на мягком нежном сердце незатейливые зигзаги, надавливая все глубже и глубже…
Острота со временем, однако, притупляется… и оно грубеет, обрастая защитной бронёй… Но всякий раз, когда тебе снова делают больно, от твоего сердца откалывается кусочек счастья… который, как и нервные клетки НЕ ВОССТАНАВЛИВАЕТСЯ. На нём много таких мертвых зон…
Стоит немалых усилий заставить сердце снова поверить в настоящее счастье, если ему пришлось испытать множество переломов разной степени тяжести… Но это все же возможно… По крайней мере, нужно в это верить…
Не делайте больно друг другу, даже невзначай, даже ненарочно… Цените дорогих Вам людей, будьте чуткими. Ведь, завтра может стать уже поздно и совсем не надо…