«Имя Гоголя упоминать запрещено»: Из-за чего русские классики попадали под арест
Роль популярных блоггеров в Российской Империи девятнадцатого века играли писатели, которых позже признают классиками русской литературы. Правда, свободы у них было поменьше. То за некролог арестуют, то за стихи сошлют, то за статьи и романы отлучаться от церкви. В общем, писатели России постоянно страдали от каких-нибудь санкций.
Тургенев: имя Гоголя упоминать запрещено
Иван Сергеевич долго раздражал власти. В «Записках охотника» витал антикрепостнический дух, писатель поддерживал связь с семьёй Виардо — открытыми республиканцами. Но арестовали его не за то и не за другое. Тургенев очень остро воспринял смерть Гоголя, демонстративно оделся в траур и написал некролог для «Петербургских ведомостей». Но некролог публиковать отказались: «Имя Гоголя не велено упоминать».
Иван Сергеевич не сдался и отослал заметку в «Московские ведомости». После её публикации писателя арестовали за нарушение цензурных правил. Целый месяц, пока решалась его судьба, Тургенев просидел под арестом в Адмиралтейской части. Его немедленно стали навещать посетители, да в таком количестве, что пришлось наложить на посещения запрет.
Помимо нарушения цензурных правил, Иван Сергеевич ещё и навлёк на себя неудовольствие высших кругов тем, что дерзнул назвать Гоголя… великим. Считалось, что слово можно употреблять только в отношении императора и полководцев. Соответственно, и императора, и полководцев оскорбляло то, что какой-то помещик заставил их разделять этот титул с писателишкой родом с окраин империи.
Тургенев чуть не ухудшил своё положение, начав от безделья изучать польский язык. Польша в то время то и дело пыталась отложиться от империи, да ещё и критиковала крепостное право. Одна из знакомых, княжна Мещерская, рекомендовала Тургеневу об изучении польского забыть, а учебник сжечь — как бы хуже не вышло. Тогда Иван Сергеевич усаживается за литературу и создаёт самый свой антикрепостнический роман — «Муму». В общем, за всё хорошее его сослали. Правда, «по-хорошему» — в родное имение под полицейский надзор.
Достоевский: читал письмо Белинского
В 1849 году Военно-судная комиссия приговорила Достоевского к расстрелу. Причина сурового приговора — чтение преступного антиправительственного и антицерковного письма Белинского и недонесение на распространителей текста этого письма. Сам Достоевский вины не признал, но суд это не смутило.
Так бы мы и остались без Фёдора Михайловича, но через неделю расстрел отменили: вина, мол, для смерти слишком незначительна. Причём театральности ради об отмене казни объявили только во время самой казни, когда приговорённых уже выстроили для расстрела. Заменили смерть восемью годами каторги. Достоевский всю жизнь вспоминал незабываемые ощущения, которые испытал на Семёновском плацу, под дулами ружей.
Ещё через несколько дней император Николай I скостил срок до четырёх лет, и Достоевского отправили по этапу. По пути на каторгу друзья смогли ему передать Библию, в которой спрятаны были десять рублей (вполне спасительная на первых порах сумма). Именно на каторге Достоевский впервые пережил приступы эпилепсии. После каторги, в продолжение наказания, его отправили служить простым солдатом в Семипалатинск. К нормальной жизни Фёдор Михайлович смог вернуться, только когда Николай I умер и Александр II в честь своего воцарения подписал ряд помилований.
Грибоедов и Пушкин: связь с декабристами и возмутительные стихи
В декабре 1825 года группа дворян попыталась устроить государственный переворот. Целью были низложение государя и отмена крепостного права. Другие цели тоже были, но их список не совпадал у разных участников восстания — решено было разобраться с этим позже.
Восстание было подавлено, и вслед за тем последовали аресты. Среди задержанных был писатель Грибоедов, автор одной книги «Горе от ума». Хотя участия в попытке переворота он не принимал, но его имя часто упоминалось в показаниях, и книга его авторства нашлась в ходе обысков сразу у большого количества мятежников.
Грибоедова успели предупредить, и он ещё до ареста и обыска успел сжечь практически всю переписку. Во время следствия писатель категорически отрицал свою вину и в конце концов был отпущен. Всего он провёл в заключении четыре месяца.
Успел сжечь свои дневники и письма и Александр Сергеевич Пушкин, узнав о провале восстания. Сам он не был участником тайных обществ, но записи могли повредить большому количеству его знакомых и увеличить количество арестов. Самого Пушкина никто не задерживал — он и так уже был в ссылке, за… перехваченное письмо, в котором он рассуждал об атеизме, понятное дело, в неприятном для религии ключе. По мнению многих, только это поэта и спасло — ведь его имя тоже упоминалось декабристами.
Кстати, это была вторая ссылка поэта. В первую он попал вообще неожиданно. Александр I вдруг упрекнул директора царскосельского лицея в том, что его воспитанник, мол, наводнил Россию возмутительными стихами, и передал приказ генерал-губернатору Милорадовичу поэта арестовать. Изначально Пушкину грозила Сибирь, в те времена — глухое место, в котором выживали только самые крепкие ссыльные. Но у поэта оказалось немало друзей, и они общими усилиями выхлопотал ему ссылку на юг. В результате Пушкин посетил юг Малороссии, Крым и молдавскую Бессарабию.
Салтыков-Щедрин: неудачное совпадение
Салтыков-Щедрин провёл восемь лет в ссылке потому, что выход его либерального по настроению рассказа «Запутанное дело» совпал по времени с очередной революцией во Франции. В ночь с 21 на 22 апреля Михаила Евграфовича арестовали, а затем… официально перевели на службу на новое место. В Вятку. И сопровождал его туда жандарм.
Никаких эвфемизмов. В Вятке Салтыков-Щедрин действительно был назначен младшим чиновником канцелярии Губернского правления. Покинуть Вятку писатель смог только во время помилований после смерти Николая I.
В прощальный день я, по христианскому обычаю и по добросердечию своему, прощаю всех…
Торжествующую свинью прощаю за то, что она… содержит в себе трихины.
Прощаю вообще всё живущее, теснящее, давящее и душащее… как-то: тесные сапоги, корсет, подвязки и проч.
Прощаю аптекарей за то, что они приготовляют красные чернила.
Взятку - за то, что ее берут чиновники.
Березовую кашу и древние языки - за то, что они юношей питают и отраду старцам подают, а не наоборот.
«Голос» - за то, что он закрылся.
Статских советников - за то, что они любят хорошо покушать.
Мужиков - за то, что они плохие гастрономы.
Прощаю я кредитный рубль… Кстати: один секретарь консистории, держа в руке только что добытый рубль, говорил дьякону: «Ведь вот, поди ж ты со мной, отец дьякон! Никак я не пойму своего характера! Возьмем хоть вот этот рубль к примеру… Что он? Падает ведь, унижен, осрамлен, очернился паче сажи, потерял всякую добропорядочную репутацию, а люблю его! Люблю его, несмотря на все его недостатки, и прощаю… Ничего, брат, с моим добрым характером не поделаешь!» Так вот и я…
Прощаю себя за то, что я не дворянин и не заложил еще имения отцов моих.
Литераторов прощаю за то, что они еще и до сих пор существуют.
Прощаю Окрейца за то, что его «Луч» не так мягок, как потребно.
Прощаю Суворина, планеты, кометы, классных дам, ее и, наконец, точку, помешавшую мне прощать до бесконечности.
Я неистово пыталась быть равнодушной в своем самом удачном платье и черных, агрессивно подведенных глазах. Я говорила много о Дане, о своей любимейшей работе, пила неразбавленный виски и размахивала руками, пытаясь разогнать туманную картинку передо мной: ты снова рядом, снова куришь и снова мне отчего-то щекотно и больно внизу живота. Изрядно повзрослевшая, серьезная женщина, счастливая невеста, самодовольно улыбающаяся твоему то ли грустному, то ли томному взгляду. Для мизансцены - лучше грустному.
С классиками не спорят, их цитируют.
Любая фигня подписанная именем классика, становится шедевром в интернете.
прошедший тест на полиграфе
теряет в среднем семь потов
в два раза больше чем при ловле
котов
оркестыр ехал на гастроли
в автомобиле на урал
и рефлекторно в каждой яме
играл
попробуй поиграть шрифтами
сказал оксане никодим
она погладила вердану
потеребила комик санс
играй как будто всё пропало
надежды нет и нет любви
лишь ветер ледяной весёлый
свиваясь режет пустоту
когда хорошим людям плохо
они тогда играют блюз
петрович что с тобой случилось
как ты дошел до макраме
там где лежали эти люди
остались контуры и мы мелками чуть подрисовали
и стали в классики играть
Куда ни обрати ты свой безумный бег -
В огонь тропический иль в стужу бледной сферы;
Будь ты рабом Христа или жрецом Киферы,
Будь Крезом золотым иль худшим меж калек,
Будь вечный домосед, бродяга целый век,
Будь без конца ленив, будь труженик без меры, -
Ты всюду смотришь ввысь, ты всюду полон веры
И всюду тайною раздавлен, человек!
О Небо! черный свод, стена глухого склепа,
О шутовской плафон, разубранный нелепо,
Где под ногой шутов от века кровь текла,
Гроза развратника, прибежище монаха!
Ты - крышка черная гигантского котла,
Где человечество горит, как груды праха!
Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь,
Но когти убери сначала.
Хочу в глазах твоих красивых потонуть -
В агатах с отблеском металла.
Как я люблю тебя ласкать, когда, ко мне
Пушистой привалясь щекою,
Ты, электрический зверек мой, в тишине
Мурлычешь под моей рукою.
Ты как моя жена. Ее упорный взгляд -
Похож на твой, мой добрый котик:
Холодный, пристальный, пронзающий, как дротик.
И соблазнительный, опасный аромат
Исходит, как дурман, ни с чем другим не схожий,
От смуглой и блестящей кожи.
Так замок я б себе воздвиг
В веселом живописном месте
И превратил бы в парк, в цветник
Свое обширное поместье.
Деревья в прихотливой стрижке,
Лужайки, просеки аллей
Питали бы воды излишки
Ручьев, каскадов и ключей.
Везде бы разрослись газоны,
А в чаще, замыкая круг,
Я выстроил бы павильоны
Для обольстительных подруг.
Я б с ними проводил в именье
Свои часы уединенья.
«Подруг» я с умыслом сказал,
А не для округленья слога:
Красавицы - мой идеал
В том случае, когда их много.
- алло, здравствуйте! тут неподалёку, вперемешку с птичьим клёкотом и ненавязчивым шёпотом ветра, будто озаряя багрянцем зеленеющие волны берёзовой рощи, обдавая жаром словно летнее солнце в разгар знойного душного июльского лета, испуская лёгкую дымку подобно поднимающемуся туману от раскинувшейся глади озера на рассвете, распугивая лесных обитателей: работящих бобров, мудрых ежей и беззаботных свиристелей, догорает дом-музей пришвина.
- высылаем пожарную бригаду!
- уже не нужно.
Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных
Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах
Как не бледнеешь ты перед размахом зла,
С каким, горда собой, на землю ты пришла,
Чтоб темный замысел могла вершить Природа
Тобою, женщина, позор людского рода, -
Тобой, животное! - над гением глумясь.
Величье низкое, божественная грязь!
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из её груди,
Лишь бичь свистал, играя…
И Музе я сказал: гляди!
Сестра твоя родная.
- В 1925 году Бернарду Шоу присудили Нобелевскую премию по литературе. Он назвал решение жюри «знаком благодарности за то облегчение, которое он доставил миру, ничего не напечатав в текущем году».
Если бы писатели жили и творили в наше время, то:
• Пушкин бы писал в фейсбук каждый день, помногу и к радости тысяч подписчиков. Постил бы селфи с вечеринок, поздравлял друзей публично с днем рождения, с удовольствием ввязывался в срачи и сам их бы инициировал. И остался бы жив.
• Толстой бы молчал по полгода, а потом разражался простыней на километр, вызывающей шквал перепостов типа «Я просто оставлю это здесь» или «Мгогабукф, но стоит прочитать всем!!!»
• Лермонтов бы написал пару постов о том, как все плохо, а потом, прочитав комментарии, удалился с фейсбука насовсем.
• Достоевский приглашал бы всех поиграть в «Веселую ферму», а ночью, проигравшись, писал бы колонки на Сноб (чем бы несказанно веселил Пушкина, который жив).
• Тургенев бы регулярно публиковал объявления «МАКСИМАЛЬНЫЙ РЕПОСТ!!! ПОМОГИТЕ! Варвары хотят утопить щенков!!!» и сочинял психологические статьи об отношениях внутри поколений.
• Чехов бы писал в неделю по паре строк, которые бы моментально попадали в списки афоризмов - в рубрику «Крылатые фразы великой Коко Шанель». Он бы морщился, но терпел.
• Есенин бы писал ночью и пьяным, а утром с удивлением перечитывал.
• Маяковский бы попробовал вести Твиттер, но ему бы не хватило места.
• Горький бы писал о нелегкой судьбе русского народа с геолокацией «отправлено с о. Капри, Италия»
• Аксаков и Хомяков бы патриотично сидели Вконтакте.
• И только Пришвин бы спокойно постил котиков и фотки голубого неба и зеленых листиков с комментарием «А у нас весна!»
- Лизочка простодушно допытывается у своего поклонника:
- Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?
На что Вася Былинкин обычно отвечал сдержанно:
- Жрать хочет, оттого и поет.