- Зябко этой ночью, мама-лошадь,
Расскажи о травах на лугу.
Синий колокольчик, он хороший?
(Под ноги попался на бегу.)
- Синий колокольчик музыкальный,
Он поет высоким голоском.
Девушка с холодными руками
Днём переплела его с тоской…
- А тоска какой имеет норов?
Это повод или стремена?
Девушка седлала Вороного,
Но не возвратилась дотемна…
- А тоска - кувшинка на болоте,
Голубая ведьмина свеча.
Даже в гроб потом не заколотят
Тех, кто бродит в топях по ночам…
- Зябко, Мама… Цокают подковы…
Вороной пришел без седока.
Слышу, как в трясине тростниковой
Плачет колокольчик из венка!
Поскачу… Согреюсь… Мама, зябко…
- Стой! Не отпускаю никуда!
Девушка сама себе хозяйка,
А беда чужая - не беда!
Песенка о лошади, жеребенке и пирожках с повидлом
Я стоял на Беговой возле книжного киоска…
Там, где Боткинский проезд заворачивал к Мосторгу,
Лошадь ласковая шла, пела втулками повозка,
Жеребеночек бежал - ко всеобщему восторгу.
Он, веселенький такой, весь ухоженный и гладкий,
На автобусы косясь, на такси, на самосвалы,
Замер вдруг на всем скаку перед слодкою палаткой,
Где особа средних лет пирожками торговала.
Разве важно, с чем они? Важно то, что жеребенок
Возле очереди стал - и топориками уши.
Людям, львам и лошадям наплевать, какой ребенок
Лишь бы обликом своим трогал правильные души.
И, конечно, потому мама, лошадь ломовая,
Подкатила, как могла, груз по сахарной щебенке.
И спросила у людей, за дитя переживая:
«А нельзя ль без череду, потому как при ребенке?»
И, конечно, весь черед, дружным хором и веселым,
Зашумел: «Ну что вы, мать! Разве мы не понимаем?!»
Ах как начали кричать петухи по милым селам!
Как запахло в этот миг тополиным славным маем!
Мальчик в джинсах голубых торопился на свиданье,
Жеребенок ел пирог с восхитительным повидлом,
Лошадь думала о том, сколько в людях состраданья,
Если так с ней обошлись - с густогривым грустным быдлом.