Цитаты на тему «Андеграунд»

Мой великий кардиотерапевт,
тот, кто ставил мне этот софт,
научи меня быть сильнее, чем лара крофт,
недоступней, чем астронавт,
не сдыхать после каждого интервью,
прямо тут же, при входе в лифт,
не читать про себя весь этот чудовищный
воз неправд

как они открывают смрадные свои рты,
говорят «ну спой же нам, птенчик, спой;
получи потом нашей грязи и клеветы,
нашей бездоказательности тупой, —
мы так сильно хотели бы быть как ты,
что сожрем тебя всей толпой;
ты питаешься чувством собственной правоты,
мы — тобой»

остров моих кладов, моих сокровищ, моих огней,
моя крепость, моя броня,
сделай так, чтоб они нашли кого поумней,
чтобы выбрали не меня;
всякая мечта, мое счастье, едва ты проснешься в ней, —
на поверку гнилая чертова западня.

как они бегут меня побеждать,
в порошок меня растереть;
как же я устала всех убеждать,
что и так могу умереть —
и едва ли я тот паяц,
на которого все так жаждали посмотреть;
научи меня просто снова чего-то ждать.
чем-нибудь согреваться впредь.

поздравляю, мой лучший жалко-что-только-друг,
мы сумели бы выжить при
ядерной зиме, равной силе четырехсот разлук,
в кислоте, от которой белые волдыри;
ужас только в том, что черти смыкают круг,
что мне исполняется двадцать три,
и какой глядит на меня снаружи —
такой же сидит внутри.
а в соревнованиях по тотальному одиночеству
мы бы разделили с тобой
гран-при

Осень… Славянство… С русым Борисоглебом
Мы говорим про Гегеля и Христа.
Наши подвалы пахнут подпольным небом:
Рядом - друзья, и совесть у них - чиста.
Все они здесь: Есенин, Бодлер, Высоцкий -
Вышли из рая водку в мешке толочь.
Наши подвалы пахнут подпольным солнцем,
А наверху царит мировая ночь.

Право остаться левым вылазит боком.
Вечность горчит вином под голландский сыр.
Наши подвалы пахнут подпольным Богом,
А наверху дуреет безбожный мир.

Где ты, цветочек аленькой, семицветик?
Где вы, крутые красные фонари?
В наших подвалах нам ничего не светит.

Вот почему мы светимся изнутри.

Немного о пикапе.

Снег выпал.

- Этот метод мог появиться только в современность. Эй, Фрейд, как там у тебя, братан?

Фрейд расставил руки:

- Что тут? Бл… ть! Происходит! Я писал это не для того, чтобы все исковеркали и трахались по толчкам в клубах. Э, посоны, хоре. Стой! Стой! Ска. А в жопу. Вас не отговоришь.

И Фрейд, надев рукавичку футбольных фанатов с надписью:
«Пикап ми, фак ми» с нами следит за бытием. С ним, подняв бровь как стикер из вк- персик, стоит Есенин:

- Фрейд, мать твоя австрийская женщина! Что вы тут делаете? Я что перепил?

- Неа. Мы тут пикапимся и факимся. Ты че не в тренде?

Есенин наблюдает за картиной. Из-за маленького столба выглядывает Набоков. Ему стало интересно происходящее.

- Эй, братва! Че делаем?

Недовольные выкрики: «Фу! Педофил! Сжечь! Фу!» Набоков съел грустную слезу. Грустного Набокова за руку хватают Антуант-де-Сент Экзюпери, Оскар Уальд и Цветаева.

- Пойдем, Набоков! Посмотрим!

Из-за зимней ели выглядывают Омар Хаям и Булат Окуджава. Хлопают глазами, а между тем стильный смазливый парень уже работает.

- Слушай, красавица! Я ждал автобус, но дождался большего: тебя!

Женское сердце растаяло.

Асадов и Грибоедов толкали Пушкина:

- Иди, попробуй! Ну иди!

- Не пацаны. Вы че? С ума… Я конечно, немного негр…

- Иди! Что как не пацан!

Пушкин в своем черном плаще подошел к девушке и тихо, смотря в глаза, начал:

- Я помню чудное мгновенье!
Передо мной явилась ты!
Как мимолетное виденье!
Как гений чистой красоты!

Девушка недовольно дернула губами.

- Иди прокапайся, наркалыга! Милиции на тебя нет.

Блок, Тютчев и Фет ухахатывались. Пушкин склонил голову. Ему на плечо положил руку Лермонтов:

- Друг! Тебе просто не хватает уверенности в себе.

Пушкин кивнул, а Лермонтов продолжал:

- Вон, смотри Ларс фон Тривер идет! Уверенный взгляд! Уверенная походка!

Фрейд визжал. Рядом нервничали Кант и Гегель!

- Вещь в себе! Вещь в себе! Дебил ты Кант!

- Сам ты дебил Гегель!

Отдаленно сидели Булгаков и Шолохов. Они играли в карты.

- Послушай, Михаил Афанасьевич! Что это там?

- Не знаю. Пусть радуются. И для них готовят петлю.

Первый поцелуй завязался между сопливым парнем и девушкой. Тихонько к девушке взади подошли Вербер и Коэльо. Вербер и Коэльо шептали:

- Наш полет будет длиться 12 минут и этого хватит, чтобы я улетела к луне.

За этим наблюдала Ахматова:

- Что это? Коль! Что они делают? Это же…

- Да, - кивнул Гумилев.

Внезапно из толпы писателей и поэтов и писатель выкрикнул Гоголь:

- Э! Толстой, ну-ка разберись.

Он вступил вперед и начал декламировать:

- Дети моей дочерней эпохи: не видите вы, как презренно и черно вы относитесь к призванию простого человека; ежели бы хоть раз по-настоящему полюбили, так и не было бы такого срама на полюдной площади.

А с девушки уже съехали трусы.

- Ппц - заключил Высоцкий.

- Угу, - кивал Асадов.

И только Некрасов и Куприн улыбались.

- А что ничего в России не поменялось! - воскликнул Куприн

- Да… - грустно сказал Некрасов.

- Мой «Вишневый сад» отдыхает - вставил Чехов.

- Как там у меня: «лучик света в темном царстве!» - продолжал Горький.

На снежном покрывале началась оргия. Толпа поймала вдохновенный крик:

- А что! Это идея!

- А ты кто такой? - удивился Бунин.

- Я 50 оттенков серого написал.

Поэты закричали: «Фу! Чмо! Больной!» И лишь Бегбедер его защищал:

- Да что вы все! Нормальный пацан!

- Бегбедер, молчи а! - вмешался Гончаров.

- А что? Мне можно! Я второй Есенин! Бухаю и пишу о любви!

- Сосенин, - ответил в рифму Паустовский и Есенин синхронно.

Половой акт почти заканчивался.

- Интересно? Чем закончится? - воодушевился Джордж Мартин.

- Победой Советской власти! - хохотал Прилепин.

Парень покивал девушке.

- Ну это! Созвонимся.

- Ага.

Доигрывали в карты Булгаков и Шолохов. Ушли Асадов, Хаям и Окуджава. Остался одинокий Фрейд.

Всем спасибо!

«Сегодня красное, полное слез небо. Летали кассеты, фугасы и еще что-то взрывчатое, подрывало льды, асфальт. Казалось наши дни сочтены. И даже не главное Блокада. И мы больше никогда не увидим морозного вечера крещенских морозов. Мы, сидя в полуразрушенной хибаре обнимали с дочерью друг друга. Моя голова болела, а дыхание постепенно прерывалось. Я замерзал от голода и старался отдать моей малютке последнее тепло. Забывая о себе, я каждый Джоуль отдавал ей. Сил перебраться не было. Мы были под обстрелом. Сегодня одним махом разрушило семь или восемь домов. От нашего остался только столб. Она мирно засыпала, а я старался прожить хотя бы еще минуту, чтобы прожить и подарить моему солнышку тепла. Моя рука каменела и сползала с туловища, а я двигал ее назад. Такая красивая, такая маленькая и крепкая. Бомбежка не прекращалась. Не было сил дотянуться до куска хлеба. Ноги распластывались. Она вздрагивала от „шороха пуль“ и шума картечи, но не просыпалась. А я угасал…»

Я проснулся от торможения за плечи. Моя дочка смотрела на меня с улыбкой.

- Папа, что ты за человек? Заснул на балконе в холодине! Дурачок, нет? Замерзнешь же нафиг!

Она покрыла меня пледом. Прыгнула под него и прижалась к плечу. Я заплакал, мельком вспоминая прошедший сон.

Читайте линейку андеграунд-миниатюр на проза.ру. С уважением, Александр Туличев. Проект Черная сказка

Думаешь время лечит? Да это
полнейший бред !
Или помогут пьянки и похмельный синдром?
Глупый, я буду в тебе, много
бесчисленных лет,
Вечным напоминанием, где-то
под левым ребром…

След росой по утру на травах,
Атлантическим бризом по телу…
В неосмысленных сонных главах-
По засохшей копоти мелом…

Силуэтом прозрачным в тумане,
Тёплым воздухом сквозь торосы…
Свою правду берегу я в обмане-
Рассмеюсь, а в глазах слёзы…

Закричу - по горам эхо,
Замолчу тишиной звенящей…
Среди серой толпы - небыль…
Для тебя я всегда настоящий!!!