И хоть горючее все убывало, мы каждый раз попадались на золотой крючок: уж теперь-то впереди настоящий маяк! Уж теперь-то это аэродром - и жизнь!.. И опять мы меняли звезду.
Вот тогда мы почувствовали, что заблудились в пространстве, среди сотен недосягаемых планет, и кто знает, как отыскать ту настоящую, ту единственную нашу планету, на которой остались знакомые поля, и леса, и любимый дом, и все, кто нам дорог…
Единственная планета…
…племена, что довольствуются чужими сказаниями, едят чужой хлеб и нанимают за деньги архитекторов, желая построить себе город, достойны презрения.
Дружбу я узнаю по отсутствию разочарований, истинную любовь по невозможности быть обиженным.
Дело не в том, чтобы нажить и пользоваться нажитым, а в том, чтобы нажить самого себя и умереть, полным собственной сущности.
.Меня удивляет, что так много людей не находят Царства в царстве, Храма в храме, Поэзии в стихах, Музыки в музыке, Любви в любви. Они расселись, как в театре и говорят: «Вокруг сплошной хаос. Он недостоин того, чтобы служить ему и подчиняться». Они верят в свой здравый смысл, они скептики, циники и насмешники, но издёвка, она в помощь бездельнику, а не человеку.
Когда к кому-то привяжешься, всегда есть риск что потом будешь плакать…
Из писем Антуана де Сент-Экзюпери Луизе де Вильморен
«Знаешь, я понял, что не умею писать тебе. Возле тебя я умею только молчать. Представь себе лес, поле, реку, все говорит - вода, птицы, листва. И вдруг наступает тишина. Необычайная. Мне всегда кажется, что в этот миг незримый хозяин спускается в свои владения, стопа его касается травы, и кузнечики от волнения замирают, затихают потрясенные птицы. Почтительно стихает ветер. Ничто не шелохнется. И со мной происходит то же самое, стоит тебе приблизиться. Моя нежность, желания, сожаления - всё замирает. Замирают образы, что рождаются во мне, - я принимаю тебя всем своим существом. И боюсь в то же время, боюсь, что ты подумаешь: как здесь тихо! Мне скучно в этом королевстве, ручьи здесь знают слишком мало песен. И медленно уходишь, задевая подолом платья траву, а трава замерла потому, что прикоснулась к твоему платью.
Ты не знаешь, в каком отчаянии будут потом кузнечики: она не слышала, как мы стрекочем! Птицы: она не слышала наших песен. Ветер: она не узнала моей силы. Моей своевольной ярости. Жалуются, переговариваясь все, но стоит тебе приблизиться, вновь замирают в молчании. И от этого мне так больно.
С каждым днем растет во мне равнодушие к оценкaм, одобрения, неодобрения мне неинтересны. С каждым днем я все безразличнее к тому, что думают обо мне. Мне кажется, чaсть меня уже отлетелa. Так мало людей, которые могут заполучить меня обратно. Ты можешь. Кaк ты ощутимо весома!
Скaжи себе нa ушко перед сном сегодня вечером, что кто-то любит тебя."
Мамочка,
Я перечитал ваше вчерашнее письмо, наполненное такой нежностью. Мамочка, как бы я хотел побыть сейчас рядом с вами. Как бы я хотел, чтобы вы узнали, как с каждым днем я учусь любить вас все больше. Я не писал в последние дни, но у нас сейчас так много работы!
Вечер так тих и спокоен, а мне грустно, непонятно отчего. Этот стаж в Аворе тянется утомительно долго. Мне очень нужно лечение отдыхом в Сен-Морисе и ваше присутствие.
Как же я мог заставлять вас плакать когда-то? Когда я думаю об этом, я так несчастен. Что вы делаете, мама? Пишете ли вы картины?.. Ответьте мне. Ваши письма помогают мне жить, они приносят свежесть. Мамочка, откуда вы берете такие прелестные слова? Хожу под их впечатлением целый день.
Вы нужны мне так же сильно, как в детстве. Старшина, военная дисциплина, уроки тактики - какая сухость, какая черствость! Я представляю, как вы поправляете цветы в гостиной, и я ненавижу старшин.
Я заставлял вас сомневаться в моей нежности. Но все-таки если бы вы знали о ней сейчас.
Вы лучшее, что есть в моей жизни. Я тоскую сегодня по дому, как мальчишка. Подумать только - вы там ходите и разговариваете, а мы могли бы быть вместе, но я лишен вашей нежности и сам не могу быть для вас поддержкой.
Правда, мне грустно до слез этим вечером. И правда, что вы - единственное утешение, когда мне грустно. Когда, будучи мальчишкой, я возвращался с большущей сумкой на спине, рыдая оттого, что меня наказали, - помните, в Мансе, - стоило только вам поцеловать меня, как я все забывал. Вы были всемогущей защитой от учителей и монахов-надзирателей. В вашем доме я был в безопасности, и у меня не было никого, кроме вас. Это было так славно.
И сейчас по-прежнему - только у вас я могу найти приют, только вы знаете все на свете, только вы заставляете меня позабыть обо всем и, вольно или невольно, вновь почувствовать себя маленьким мальчиком.
До свидания, мама. У меня работы выше головы… Здесь, как и в Сен-Морисе, квакают лягушки, но здесь они квакают куда хуже!
Завтра я полечу километров на пятьдесят в вашу сторону, к Сен-Морису, чтобы вообразить, что я в самом деле направляюсь домой. Целую вас нежно.
Ваш взрослый сын Антуан".
Голубка моя, горлица, - шепчу я, - длинноногая газель… - Я придумываю слова, чтобы дотянуться до нее, и не нахожу слов. Ее все меньше, она тает, будто утренний снег. Я ждал себе другого подарка. Я кричу: «Где вы?» Потому что никак не могу ее найти. «Как мне выйти хотя бы на пограничье?» Я превратился в дозорную башню, в крепостной вал. Мой город славил любовь фейерверками. А я, одинокий в своей иссушающей пустыне, смотрел на нее - обнаженную, спящую. «Я охотился не на ту дичь, шел не в ту сторону. Она бежала так быстро, я схватил ее, желая сделать своей… Держу, но со мной ее нет…» И я понял, что я ошибся. Думал жить, одержав победу в беге. Стал похож на безумца, который запирает кувшин с водой в шкаф, потому что любит журчанье родника.
Быть может это и красиво - умереть, чтобы завоевать новые земли, но современная война разрушает все то, ради чего она будто бы ведется.
Достаточно послушать народную песню XV века, чтобы понять, как низко мы пали.
… в людях осталось лишь то, что годится для схемы. Слова искажают, чтобы вместить, упрощают, чтобы передать, и убивают, чтобы понять, - твоих людей перестала питать жизнь.