Располагая кой-каким досугом
И некоторой толикой чернил,
Всем плохо успевающим супругам
Я памятку такую сочинил…
Коль ты влюбился на краю могилы-
Прикинь сначала: шансы не равны!..
И соизмерь свои мужские силы
С возможностями будущей жены!..
А если уж женился, не подумав,
И не идут постельный дела, -
Не заставляй жену стоять под дулом
Дурацкого вопроса: где была?!.
Где, где … На твой вопрос у вертихвостки
Ответа убедительного нет…
Рискуешь получить простой и хлёсткий
И ярко зарифмованный ответ!..
А коль застал мужчину за любимой-
Не поднимай обиженный галдёж,
А пожури с улыбкой незлобливой:
Зачем же на газоне, молодежь?..
Пусть мой совет кому-то не угоден-
На практике он очень не дурён…
Женился?.. И спасибо!.. И свободен!..
И не тревожь жену. До похорон.
Быть может, мой рассказ сплошные враки,
Есть старики, которым по плечу
Счастливые и длительные браки…
И очень, кстати, верные…
Шучу.
Белым-бело!.. И в этом белом гимне
Приходит к нам, болезненно остра,
Необходимость тут же стать другими,
Уже совсем не теми, что вчера.
1975
Лизистрата
Что ж, наши споры были не напрасны -
Мужчинам мы придумали ответ!
Давайте ж поклянемся!.. Все согласны?..
Других, надеюсь, предложений нет?
1-я женщина
Покамест муж купается в насилье…
2-я женщина
Покамест продолжает воевать…
Женский хор
О чем бы нас мужья ни попросили -
Клянемся: ничего им не давать!
3-я женщина
Покамест муж не думает о сыне…
4-я женщина
Покамест на жену ему плевать…
Женский хор
О чем бы нас мужья ни попросили -
Клянемся: ничего им не давать!
5-я женщина
Попросит муж на завтрак колбасы ли…
6-я женщина
Попросит ли улечься с ним в кровать…
Женский хор
О чем бы нас мужья ни попросили -
Торжественно клянемся: не давать!
Мужской хор
Да, акцию задумали вы ловко!
Но выполнить ее - нелегкий труд!
Миррина
А эта… третьесортная массовка,
Чего они там, собственно, орут?
Лизистрата
Мужчины наше мненье презирают,
Знать, взгляд на жизнь у них совсем иной.
Ну что же, пусть отныне выбирают
Между войной и собственной женой!
Побудем здесь и вскорости узнаем,
Как наши поведут себя ослы!
Веселой ли покажется война им,
Когда у них взбунтуются тылы?!
Докажем нашим чертовым задирам
Одну простую истину хотя б:
Мужчины хоть и правят этим миром,
Но кое-что зависит и от баб!
О, високосный год - проклятый год
Как мы о нем беспечно забываем
И доверяем жизни хрупкий ход
Всё тем же пароходам и трамваям
А между тем в злосчастный этот год
Нас изучает пристальная линза
Из тысяч лиц - не тот…, не тот…, не тот…
Отдельные выхватывая лица
И некая верховная рука
В чьей воле все кончины и отсрочки
Раздвинув над толпою облака
Выхватывает нас поодиночке
А мы бежим, торопимся, снуем
Причин спешить и впрямь довольно много
И вдруг о смерти друга узнаем
Наткнувшись на колонку некролога
И стоя в переполненном метро
Готовимся увидеть это в яви:
Вот он лежит, лицо его мертво,
Вот нет его, вот он в могильной яме
Переменив прописку и родство,
Он с ангелами топчет звездный гравий
И все что нам осталось от него -
С полдюжины случайных фотографий
Случись мы рядом с ним в тот жуткий миг
И Смерть бы проиграла в поединке:
Она б она взяла за воротник,
А мы бы ухватились за ботинки
Но что тут толковать, коль пробил час
Слова отныне мало что решают
И сказанные десять тысяч раз
Они друзей, увы, не воскрешают
Ужасный год - кого теперь винить?
Погоду ли, с ее дождем и градом?
Жить можно врозь и даже не звонить
Но в високосный год держаться рядом
ПОЛИЦАЙ
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица:
- Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца…
…Смотрят из-под кулака два зарёванных зрачка:
Ох, и жутко в одиночку слушать вечером сверчка…
Верещит в углу сверчок, верещит - и вдруг молчок…
- Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок…
Помнишь, дождик моросил, ты конфеты приносил,
Ты чего это такое в чёрном кАбуре носил?
Тихо капает вода, забывается беда…
Помнишь Ольгиного Лёшку? Ты за что его тогда?!
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица:
- Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца …
- Помнишь, осенью в Литве ты зарыл его в листве,
А потом с охальным делом приходил к его вдове?
Верещит в углу сверчок, верещит, и вдруг - молчок…
- Ты себя, папаня, продал за немецкий пятачок!
За деревней тает снег. Бог простит тебя за грех,
А покуда за окошком - до утра девичий смех.
Водка зябнет на столе, ты опять навеселе.
Как ты слышишь, как ты дышишь, как ты ходишь по Земле?
Вот приходит месяц май, о былом не поминай.
Помирай скорей, папаня, поскорее помирай!!!
Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица:
- Не таи обиды, Верка, на папаню-подлеца …
Смотрят из-под кулака два зарёванных зрачка:
Ох, и жутко в одиночку слушать вечером сверчка.
Дневник прапорщика Смирнова
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и всё, что в то утро я тебе прошептал.
А бежал я из Крыма, и татарин Ахметка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул,
А в Стамбуле, опять же, - ипподром да рулетка, -
проигрался вчистую и ремень подтянул.
Содержатель кофейни, полюбовник Нинэли, -
Малый, тоже из русских, - дал мне дельный совет:
«Уезжай из Стамбула. Говорят, что в Марселе
полмильона с России, я узнал из газет».
И приплыл я в багажном в той Ахметкиной кофте,
Как последнюю память, твое фото храня.
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.
Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены,
Подобрал меня русский бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.
Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски, и жалела меня.
Я уехал на север, я добрался до Польши,
И на пристани в Гданьске, замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька, не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу.
Мы же русские, Танька, мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя
Мы же русские, Танька, дураки и паскуды,
Проститутки и воры, шулера и князья.
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
Еще вчера, как снимок дилетанта,
Осенний день расплывчат был и слеп,
А нынче скрупулезно и детально
Его дорисовал внезапный снег…
В наш трудный, но все-таки праведный век,
Отмеченный потом и кровью,
Не хлебом единым ты жив, человек, -
Ты жив, человек, и любовью.
Не злись, что пришла - оттеснила дела,
Не злись, что пришла - не спросила, -
Скажи ей спасибо за то, что пришла, -
Скажи ей за это спасибо!..
Когда удается одерживать верх
Тебе над бедою любою, -
Не волей единой ты жив, человек, -
Ты жив, человек, и любовью.
Не хнычь, что была, мол, строптива и зла,
Не хнычь, что была, мол, спесива, -
Скажи ей спасибо за то, что была, -
Скажи ей за это спасибо!..
Не о том разговор, как ты жил до сих пор,
Как ты был на решения скор,
Как ты лазал на спор через дачный забор
И препятствий не видел в упор.
Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос,
Сладко елось тебе и спалось,
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос.
И однажды затихнут друзей голоса,
Сгинут компасы и полюса,
И свинцово проляжет у ног полоса,
Испытаний твоих полоса.
Для того-то она и нужна, старина,
Для того-то она и дана,
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена
С этих пор и на все времена.
Ты ее одолей. Не тайком, не тишком,
Не в объезд? напрямик и пешком,
И не просто пешком, то бишь вялым шажком,
А ползком да еще с вещмешком!
И однажды сквозь тучи блеснут небеса
И в лицо тебе брызнет роса?
Это значит, что пройдена та полоса,
Ненавистная та полоса.
А теперь отдыхай и валяйся в траве,
В безмятежное небо смотри…
Только этих полос у судьбы в рукаве
Не одна, и не две, и не три.
АНОНИМЩИКАМ
Пошла охота, знать, и на меня -
Всё чаще анонимки получаю…
Я всем вам, братцы, оптом отвечаю,
Хотя и знаю ваши имена.
Какой опоены вы беленой,
Какой нуждой и страстью вы гонимы,
Сидящие в засаде анонимы,
Стократно рассекреченные мной…
С какой «великой» целью вы в ладу,
Когда часами спорите в запале,
Попали вы в меня, иль не попали,
И, если - да, когда ж я упаду ?..
Но если даже я и упаду
И расколюсь на ржавые запчасти,
То чьё я обеспечу счастье,
И чью я унесу с собой беду ?..
Вот снова пуля срезала листву
И пискнула над ухом, точно зуммер.
А я живу. Хвораю, но не умер.
Чуть реже улыбаюсь, но живу.
Но - чтобы вы утешились вполне
И от трудов чуток передохнули -
Спешу вам доложить, что ваши пули -
От первой до вчерашней - все во мне.
Не то чтоб вы вложили мало сил,
Не то чтоб в ваших пулях мало яда, -
Нет, в этом смысле всё идёт как надо,
Но есть помеха - мать, жена и сын.
Разбуженные вашею пальбой,
Они стоят бессонно за плечами, -
Три ангела, три страха, три печали,
Готовые закрыть меня собой.
Я по врагам из пушек не луплю,
Не проявляюсь даже в укоризне,
Поскольку берегу остаток жизни
Для них троих, для тех, кого люблю.
И ненависти к вам я не таю, -
Хоть вы о ней изрядно порадели! -
Вы не злодеи, вы - жрецы идеи,
Нисколько не похожей на мою.
А кто из нас был кролик, кто - питон,
Кто жил попыткой веры, кто - тщетою, -
Всё выяснится там, за той чертою,
Где все мы, братцы, встретимся потом…
1987
- Вам надо побеседовать с народом… - Беседовал. Что толку, е-мое!..
Народ у нас весьма неоднороден: На встрече всяк советовал свое… Один в сердцах кричал: «Даешь порядок!..» Другой: «Свободу!» -- яростно кричал…
- А Вы им -- что?.. - Я был предельно краток. - Так что Вы им сказали…
- Промолчал. Одни хотят в стране либерализма, Другим нужна железная рука… - У Вас такая мощная харизма -- Вам то и то простят наверняка!..
- Одни твердят: я слишком осторожен, Другие -- я диктатор и тиран!..
Путей -- мильен. А выбор невозможен. Скажи, как быть, дворцовый ветеран?..
- Советом Вам помочь никто не сможет… Услышьте голос собственной судьбы!.. Всех принцев лишь один вопрос тревожит…
- Какой вопрос?.. - То be or not to be?!
- К вершине путь нелегкий и неблизкий…
- Напомни, как вопрос-то твой звучал…
- Вы что, не говорите по-английски?..
- Я в юности немецкий изучал.
2003 г, Филатов Л.
Тот клятый год мне был как много лет.
Я иногда сползал с больничной койки,
Сгребал свои обломки и осколки
И свой реконструировал скелет.
Я крал себя у чутких медсестёр,
Ноздрями чуя острый запах воли,
И убегал к двухлетней внучке Оле -
Туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк,
Садились на любимые качели,
Глушили сок, мороженное ели,
Глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди,
Но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала
И тихо ныла: Деда, погоди…
Оставив день воскресный позади,
Я возвращался в стен больничных гости,
Но и в палате слышал Олин голос:
Дай руку, деда; деда, погоди…
И я годил, годил, сколь было сил…
А на соседних койках не годили,
Хирели, сохли, чахли, уходили -
Никто их погодить не попросил…
Когда я чую жжение в груди,
Я вижу, как с другого края поля
Ко мне несётся маленькая Оля
С истошным криком: Дедааа, погоди!
И я гожу, я всё ещё гожу
И, кажется, стерплю любую муку,
Пока ещё ту крохотную руку
В своей измученной руке держу…
В пятнадцать лет, продутый на ветру
Газетных и товарищеских мнений,
Я думал: «Окажись, что я не гений, -
Я в тот же миг от ужаса умру!..»
Садясь за стол, я чувствовал в себе
Святую безоглядную отвагу,
И я марал чернилами бумагу,
Как будто побеждал ее в борьбе!
Когда судьба пробила тридцать семь.
И брезжило бесславных тридцать восемь,
Мне чудилось - трагическая осень
Мне на чело накладывает тень.
Но точно вызов в суд или собес,
К стеклу прижался желтый лист осенний,
И я прочел па бланке: «Ты не гений!» -
Коротенькую весточку с небес.
Я выглянул в окошко - ну нельзя ж,
Чтобы в этот час, чтоб в этот миг ухода
Нисколько не испортилась погода,
Ничуть не перестроился пейзаж!
Все было прежним. Лужа на крыльце.
Привычный контур мусорного бака.
И у забора писала собака
С застенчивой улыбкой на лице.
Все так же тупо пялился в окно
Знакомый голубь, важный и жеманный.
И жизнь не перестала быть желанной
От страшного прозренья моего…