Друзья художника Константина Коровина восхищались не только его талантом, но и тем, каким беззаботным, легким человеком он был. Всеобщий любимец и душа общества, он пел, играл на гитаре, рассказывал байки. Его и Константином-то никто не называл — только Костенькой. «Костя, как хамелеон, был изменчив: то он был прилежен, то ленив, то очарователен, то несносен… — вспоминал Михаил Нестеров. — То простодушный, то коварный, Костя легко проникал, так сказать, в душу, и так часто о нем хотелось забыть… В нем была такая смесь хорошего с „так себе“… Все его „качества“ покрывались его особым, дивным талантом живописца». Он никогда не терял ощущения радости жизни — хотя жизнь Константина Коровина не была простой, а значительную ее часть можно назвать даже трагичной.

Дед Коровина был человеком выдающимся. Начав свое дело ямщиком, он со временем стал владельцем извоза на направлении Москва — Нижний Новгород, был богатым купцом и жил в особняке на Рогожской улице. После смерти деда дело перешло к отцу Константина, но из-за того, что от Москвы до Нижнего Новгорода была проложена железная дорога, оно вскоре разорилось, и семья перебралась в Мытищи.

Благодаря деду Константин и его старший брат выросли в атмосфере искусства и оба решили стать художниками. Уже в училище обнаружилось, что Константин пишет не так, как остальные ученики. Преподаватели отмечали, что он словно неусидчив, хочет побыстрее закончить этюд, передав лишь свои эмоции и пренебрегая тщательностью композиции. «Вы видите бревна, стекла в окне, деревья. А для меня это краски только. Мне все равно что — пятна», — объяснял Коровин. Он предпочитал рисовать без карандаша, сразу кистью на холсте, говорил, что «рисунка нет», «есть только цвет в форме». «Вы импрессионист? — спросил его как-то Василий Поленов, наставник и старший друг молодого художника. «Я не знаю, что это такое», — ответил Коровин. Так появился русский импрессионизм — совсем без влияния французского.

Только в 1887 году Коровин впервые побывал в Париже и написал: «У них нашел я все то самое, за что так ругали меня дома, в Москве… Я остановился в Hotel de la Neva, rue Montigny… в окно ночью были видны трубы большого города, жалюзи окон, вся эта темная таинственная громада… Спать я не мог… Огни кафе, рекламы, движение, поток нарядов… Наутро я поехал в Салон и был поражен невиданными красками, разнообразием художников, праздником для глаз. Светлые краски воздуха, непосредственная, правдивая гамма простоты и изящества, отсутствие условности и олеографичности, свобода от тенденциозности, все это — восторг, жизнь, веселье, бодрость. Потрясенный, я тихонько сказал себе: так вот что! Здесь пишут, как я! Значит, я был прав, когда не шел по пути, который мне указывали, и избрал свой…»
Семья

Несмотря на свое балагурство, Коровин был человеком ранимым и трагически одиноким. Его отец покончил жизнь самоубийством, не выдержав банкротства, а мать вскоре умерла. Еще в раннем возрасте Константин познакомился с хористкой Анной Фидлер, долго жил с ней тайно. Первый их ребенок умер в младенчестве — во многом из-за того, что не было денег на еду, лекарства. Из-за этого Коровин чувствовал вину перед женой и, хотя прежней любви между ними уже не было, не бросал ее, и вскоре они обвенчались. Был у супругов и еще один сын, Алексей, — в 16 лет он попал под трамвай и остался безногим инвалидом.

Была в жизни Коровина и еще одна любовь — актриса Надежда Комаровская. Он написал множество портретов возлюбленной, но никогда не упоминал о ней в своих рассказах-воспоминаниях, деликатно скрывая их отношения от любопытствующих, и от будущих биографов.

Эмиграция

Коровин был чрезвычайно трудолюбив. Он написал множество картин, большой кусок его жизни связан с театром. Он занимался оформлением спектаклей и сумел добиться в этом деле большого успеха. Его портреты были востребованы, его виды Парижа поражали своей новизной и «революционностью». Из-за этого однажды он даже был приглашен в жандармское управление. К нему вышел сотрудник охранки и спросил: «А что, господин Коровин, общего между вашим импрессионизмом и социализмом?» — «Ничего общего между ними нет, русские зрители невежественны в вопросах искусства и им бесполезно что-то объяснять!» — сказал художник. «Жаль, что вы не хотите с нами сотрудничать, хотя мы могли бы вам и помочь избежать нападок критики!»

Революцию люди его круга сначала пытались пережить, перетерпеть в надежде, что «рассосется» и жизнь вернется на круги своя. Но становилось только хуже. «При обыске у моего знакомого нашли бутылку водки, — писал Коровин впоследствии. — Ее схватили и кричали на него: «За это, товарищ, к стенке поставим». И тут же стали ее распивать. Но оказалась в бутылке вода. Какая разразилась брань… Власти так озлились, что арестовали знакомого и увезли. Он что-то долго просидел…»

Показательная история произошла в 1922 году, когда Коровин принес свои работы для закупки в Третьяковскую галерею. Председательствовал на закупочной комиссии художник Давид Штеренберг. «Гражданин Коровин, мы, признаться, не ждали от вас ничего нового, но то, что вы нам предлагаете, не может быть принято нами, как вчерашний день не может быть принят за сегодняшний, — сказал презрительно Штеренберг, рассматривая коровинские этюды. — Ваше искусство вместе с царизмом ушло в прошлое. Для пролетарского государства оно не может представлять ни ценности, ни интереса».

По рекомендации Луначарского, Коровин получил разрешение для выезда за границу под предлогом лечения жены и сына, в 1923 году с семьей уехал во Францию.

Жизнь на чужбине оказалась крайне тяжелой. Несмотря на почти поденную работу, денег постоянно не хватало. Сын его, Алексей, тоже ставший художником, был инвалидом и в придачу страдал манией преследования. Он даже поколачивал отца из-за того, что тот мало зарабатывал. Жизнь семьи стала еще тяжелее после того, как у Коровина родился внук. Художник находился в постоянном поиске средств к существованию. Когда утрата зрения заставила его отказаться от живописи, он писал рассказы.

Он умер 11 сентября 1939 года от внезапного сердечного приступа во время одной из первых бомбардировок Парижа немецкими войсками. За два года до смерти Коровин с грустью говорил своему знакомому о жене: «Она ничего не понимает! Я одинок. Поймите: я — одинок!» Похороны Коровина напоминали похороны бездомного, так как помочь деньгами семье никто не захотел…